– Все зерно у нас в одном месте. И оно легко может пропасть.

– Ты имеешь в виду солнце? Или огонь?

– И их тоже. Или дикий кабан перекопает поле.

Женщина с откровенным страхом посмотрела на мужа, потому что Ур был знающим и толковым охотником, которого все уважали. Так что к нему стоило прислушаться. И более того, он мог найти слова, чтобы выразить тот растущий страх, который испытывала она с сыном, ибо это уже стало правилом жизни в их семье: чем активнее они воплощали какой-то замысел, тем более уязвимым он становился. Частично справившись с природой, они теперь стали ее жертвой.

– Что мы можем сделать? – тихо спросила она.

В эту минуту сын Ура смотрел на радужную молнию крохотного хищника, порхающего среди кипарисов в поисках добычи.

– Если бы мы знали, – заметил он, – как заставить дождь и солнце понять, что нам нужно.

Но семья никак не могла придумать, как этого добиться, и ближе к вечеру они догадались, что враг может обрушиться с другой стороны, потому что над Кармелем уже клубились грозовые тучи. В сопровождении вспышек молний и громовых раскатов тучи ползли на север. Первые тяжелые капли дождя прибили пыль и забарабанили по плоским камням. За ними последовали и другие, и скоро с неба рухнула стена воды. Она заполнила вади, и между деревьями закружились мутные желтые водовороты.

– Она подступает к дому! – закричал Ур, поняв, что, если поток продолжится, поле, возделанное его женой, будет смыто.

– Буря карает нас за то, что мы похитили дикое зерно, – застонала жена, видя, как кипящие струи воды ползут к ее полю.

Ур не собирался сдаваться перед потоком воды, ведь он никогда не убегал ото льва. Кинувшись в дом, Ур схватил свое лучшее копье и выскочил на край вади – кривоногий старик, готовый сражаться с природой.

– Уходи! – зарычал он свирепому шторму, не зная, куда метать копье. Раньше, когда подступала вода, он всегда уходил в пещеру, чтобы переждать буйство стихии, но сейчас его дом оказался на пути шторма, и он не мог ни отступать, ни искать убежища. – Уходи! – заорал он снова.

Но его сын прикинул, что, если дождь перестанет, скажем, в ближайшие несколько минут, он может успеть построить плотину, которая отгородит их от вади и не позволит потоку воды смыть поле. Он тут же стал подтаскивать к нижней кромке поля камни и ветки, замазывать прорехи глиной – все, лишь бы отвести воду. Позвав на помощь свою семью, он показал, что надо делать. Осознав наконец, что с потопом можно справиться, Ур отложил копье, перестал рычать и заторопился наращивать плотину. Дочка позвала остальных обителей пещеры, и, пока гром грохотал над кронами деревьев, все строили стену против потоков мутной воды. Вскоре стало ясно, что, если непогода прекратится, поля удастся спасти. В самый критический момент, когда потоки воды с неба усилились, Ур увидел, что его жена стоит в самой гуще бури, подняв к небу изможденное от усталости лицо, и кричит:

– Буря, уходи! Уходи и оставь наши поля!

Никто не мог сказать, послушался ли ее дух бури или нет, но непогода стихла и вода отступила.

Когда шторм прекратился, Ур, присев на камень, удивленно подумал, что вода вот-вот могла уничтожить его дом, если бы не сообразительность сына, кинувшегося строить плотину. Краем глаза он заметил, что жена занята чем-то странным.

– Что ты делаешь? – крикнул он.

Кинув горсть семян в отступившую воду, она тихо объяснила:

– Если ураган не тронул наш урожай, то в благодарность мы должны дать ему немного зерна.

Она сказала «ему» – и это было эпохальное событие. В первый раз человеческое существо, живущее у источника Макор, назвало вездесущего духа «он», и тот обрел имя. Теперь у женщины установились с ним определенные отношения, и она могла обращаться прямо к нему. Так было положено начало пониманию, что божество несет в себе нечто человеческое и с ним можно общаться на личной основе. Широким взмахом руки она кинула в поток последние зерна и крикнула:

– Спасибо, что ты ушел!

Пронесшийся над головой последний порыв ветра словно что-то шепнул ей в ответ. То была первая робкая попытка установить отношения Я – Ты – «Я прошу тебя, мой собеседник, о милосердии», – в соответствии с которыми впредь будет жить общество, и в свое время скопище богов станет более реальным, чем смертное человеческое создание.

Когда Ур увидел, как можно защитить от наводнения возделанные поля и в какой мере все они зависят от богатого урожая, он, как и предвидела жена, стал постепенно отходить от охоты. Он стал говорить «мои поля» и «мой дом» и теперь относился к ним иначе, чем во время жизни в пещере. Та привычная дыра под огромной скалой не принадлежала ни ему и ни кому другому. Никто не строил ее и не обустраивал, просто, пока он приносил еды больше, чем было нужно ему одному, Ур пользовался частью пещеры. С появлением нового дома все стало по-другому. Это было его жилище, а не братьев, которые продолжали жить в пещере. Поля тоже были его, потому что он расчищал их от камней. И в разгар бури он был готов драться и с вади, и с небом, чтобы защитить их. Обретя ипостась владельца, Ур начал возделывать новые участки. Но слово «поля» к ним не подходило. Поле Ура размерами было не больше стола, максимум оно равнялось нескольким составленным вместе столам. Мужчины семьи Ура всегда обладали интуитивным чувством земли, и теперь, став земледельцем, он неожиданно сам для себя открыл одну из важнейших тайн, на которой в будущем и будет держаться сельское хозяйство. Он выяснил: если и дальше высаживать зерно на одном поле под склоном скалы, оно будет расти лучше, потому что увлажняется водой, стекающей со скалы, но скоро земля устанет питать семена, разозлится и начнет рожать сущую труху. А вот если рассадить семена в разных местах на обеих сторонах вади, где они будут открыты дождю и куда потоки ежегодно будут приносить новые слои земли, она станет обновляться, и такие поля будут приносить урожаи год за годом. Так, в эпоху, еще не знавшую удобрений, Ур наткнулся на принцип поливного земледелия, который позже стал использоваться в долинах Нила и Евфрата: пусть разливы рек приносят новую почву и обновляют старую. Ур не мог изложить в словах свое озарение, но унаследованное чувство земли подсказало, что земле это как-то нравится, так что он выкопал свои крохотные растения и перенес их пониже, где год за годом скапливались теплые наносы ила. Вооружившись тайнами плодородия, Ур еще больше привязался к земле.

Отказавшись от охотничьих походов ради возделывания земли, Ур все же испытывал легкое разочарование из-за того, что сын не хочет занять его место на лесных тропах. Как-то Ур резко бросил:

– Такой парень должен знать, как убить льва. А как иначе ты сможешь взять себе женщину?

Потом Ура несколько раз посещала мысль, что, может быть, сыну не хватает смелости, потому что мальчишка предпочитал возиться на поле или как-то по-новому обрабатывать куски кремня. Все же Ур не забывал, что в разгар бури именно его сын кинулся бороться с наводнением, и старик неохотно признавал: «Ни лентяем, ни дураком его не назовешь».

Ур не догадывался, что его недовольство не было связано с тем, что он разочаровался в своем сыне, а проистекало от тяжести нового образа жизни, которую, как ему казалось, Ур нес один. Он был охотником, которому выпало на долю растить зерно, человеком, выросшим в пещере, а теперь вынужденным обитать в доме. За годы своего существования Ур умело приспособился к силам природы, а теперь делал первые робкие шаги к признанию многобожия. Но тяжелее всего был тот факт, что еще недавно он был счастливым, ни о чем не думающим членом группы, а теперь от него потребовалось стать просто Уром, человеком, оставшимся наедине с самим собой, хотя он знал, как выслеживать львов в те времена, когда львы начинали уходить вглубь материка.

Как-то утром, когда уже шел третий год его бытия в новом обличье, Ур выскочил из дому, словно его атмосфера давила на него, пробежал по тропке мимо входа в пещеру, поднялся на большую скалу и добрался до ее высшей точки, где и остановился, жадно хватая воздух. Наполнив им легкие и облегченно вздохнув, он присел, переживая какую-то странную тревогу. «Что происходит?» – задал он себе вопрос. И в тот момент, когда он осознал, что смерть уже за плечами, Ур увидел, как в поле работает его дочь, и тут только понял, что дочь может дать ему то утешение, которого он не нашел в сыне.