– Простите за любопытство, а в чем они заключаются?

Побледневший адвокат старался быть предельно вежливым. Возможно, если ему все же удастся как-то урегулировать отношения между клиентом и его женой, он еще сможет спасти свою профессиональную репутацию. В противном случае коллеги в Париже поднимут его на смех. Плохие вести имеют длинные ноги.

– О! Мы вовсе не претендуем на какую бы то ни было часть состояния месье Нортона. Единственное, что нам нужно, – это его согласие на расторжение брака. А также подпись на документах, свидетельствующих о передаче всех прав на Майкла Нортона его матери, присутствующей здесь мадам Дюфер.

Алар Юбер специально говорил по-английски, чтобы Джоэл понял, о чем идет речь. Нотариус еще не закончил последнюю фразу, когда он, вне себя от ярости, закричал:

– Ни за что! Вы слышите, ни за что я не подпишу ни одной вашей поганой бумажки!

– Тупица! – Неожиданно к нему подскочил месье Жане и, схватив за рукав, оттащил в сторону. – Неужели до вас еще не дошло, что здесь происходит? – зашипел адвокат почти в самое ухо Джоэла. – Оглянитесь на стоящих вокруг нас людей. Ваше счастье, что они ни слова не понимают по-английски. Немедленно соглашайтесь на все условия! – И, уже совсем понизив голос, добавил: – Если, конечно, вам дорога ваша жизнь.

– Вы трясетесь так, будто мне действительно угрожает опасность. – Джоэл презрительно скривился. – А между тем эти крестьяне вполне безобидные люди.

– Идиот! – рявкнул адвокат. – Треть этих «безобидных людей» во время войны участвовали в Сопротивлении. Они, не задумываясь, отправят вас к праотцам прежде, чем вы успеете открыть рот. Как думаете, сколько нацистов бесследно исчезло в «Дюфере»? Если хотите остаться в живых, немедленно подписывайте документы и молитесь, чтобы это их удовлетворило. Французы считают, что мужчина, поднявший руку на женщину, заслуживает смерти. И если все, о чем вы мне поведали, правда, то я разговариваю с трупом.

Джоэл нервно сглотнул и бросил по сторонам испуганный взгляд. Похоже, адвокат не шутил и он действительно попал в серьезную переделку. Стараясь сохранить достоинство, он обратился к Алару Юберу:

– Давайте ваши бумаги. Ваше счастье, что я слишком тороплюсь. Меня давно ждут дела в Лондоне.

Ни один мускул не дрогнул на его лице, когда он ставил подписи на документах. Сделав последний росчерк, Джоэл в абсолютной тишине, ни на кого не глядя, сел в машину и уехал.

Это был последний раз, когда Фрея видела мужа. И слава богу! Как только автомобиль Джоэла скрылся из виду, на лицах окружающих ее людей появились улыбки. Фрея не выдержала, и слезы облегчения хлынули из ее глаз.

– Спасибо, спасибо, – не переставая, шептала она слова благодарности всем, кто спешил ее поздравить.

Постепенно толпа рассеялась. Работники возвращались к своим делам. Когда двор почти опустел, Фрея заметила Габриеля. Молодой человек в небрежной позе стоял у конюшни, сжимая в руках охотничье ружье. И она поняла: возникни необходимость, он непременно воспользовался бы им, чтобы защитить ее и Майкла.

– Мишеля, – поправила она себя, впервые назвав сына французским именем.

Несмотря на возражения искренне непонимающей подобного любопытства Жервезы, Фрея в один из дней поднялась по скрипучей лестнице на чердак. Открыв тяжелый замок поржавевшим ключом, она ступила в полутемное помещение.

Судя по лежащему на всех вещах слою пыли, сюда уже несколько лет никто не заглядывал. Фрея давно мечтала выкроить среди обычных дел время, чтобы удовлетворить свой интерес. Возможно, в ней говорили отцовские гены. Чарлз Грин любил утверждать, что самые таинственные места в старом доме – это подвал и чердак. Их содержимое всегда может поведать пару-тройку забавных историй о хозяевах.

Пыль, взвивавшаяся в воздух при каждом шаге, щекотала ноздри, заставляя чихать. Фрея пробралась через груды старых вещей, накрытых полотняными простынями, к небольшому окну и, поднатужившись, распахнула его. Свежий воздух, ворвавшись, слегка разогнал застоявшийся запах плесени, делая помещение более привлекательным для исследований.

Аккуратно сняв покрывало с ближайшего нагромождения вещей, Фрея обнаружила сундук со старинными детскими игрушками, плетеное садовое кресло и красивую настольную лампу, какие были весьма популярны в прошлом веке. Вероятно, парная ей лампа пришла в негодность или разбилась. Поэтому, несмотря на хорошее состояние, ее «сослали» на чердак. Отметив про себя, что игрушки могут вполне понравиться сыну, Фрея перешла к следующей «простыне».

Стоило Фрее дотронуться, как ткань легко соскользнула на пол, открывая взгляду молодой женщины несколько сломанных стульев и пару картин, оправленных в тяжелые рамы и прислоненных изображением к стене.

– Сейчас я обнаружу, что дядюшка Жан-Анри спрятал здесь Моне или Гогена, – смеясь, произнесла она, поворачивая одну из них.

Однако, вопреки смутному ожиданию, полотно сложно было отнести к живописному шедевру. Даже не являясь профессионалом, Фрея отметила слабую технику исполнения портрета. Однако ее внимание привлекла модель, позировавшая художнику. Неумелое отображение не могло скрыть несомненной красоты незнакомки.

У женщины на холсте были карие глаза и длинные, струящиеся по плечам каштановые волосы, изогнутые луком брови и красивые губы, слегка тронутые улыбкой. Гадая, кому из ее родственниц принадлежит изображение, Фрея обратилась к другому полотну.

С первого же взгляда было видно, что молоденькая девушка, с которой писался второй портрет, напрасно старалась придать лицу серьезное выражение. Лукавые искорки в глазах словно говорили: отнюдь не послушание является главной чертой ее характера.

Разглядывая картину, Фрея не смогла сдержать улыбки, – такой забавной показалась ей эта девушка. Что-то неуловимо знакомое читалось в ее лице. Если бы ей прибавить несколько лет, то она стала бы удивительно похожей на… на Мадлен Грин, в девичестве Дюфер!

– Мама! – невольно воскликнула Фрея.

Действительно, при внимательном рассмотрении не оставалось сомнений: портрет изображает ее мать такой, какой она, возможно, была в возрасте семнадцати лет. Потрясенная находкой Фрея прервала свою «экскурсию» и поспешила вниз.

С трудом дождавшись, когда Гийом и Матье спустят в гостиную обнаруженные ею полотна, она принялась размещать их на стенах. Портрет Мадлен Фрея распорядилась повесить напротив окна, выходящего в сад, чтобы солнечный свет, пробиваясь сквозь ветви деревьев, играл на поверхности холста, придавая некоторую живость изображению. Картину с незнакомкой после недолгих раздумий решено было поместить над камином.

– Вот уж не думала, что портрет Соланж все еще хранится в доме. – Вошедшая в гостиную Жервеза в задумчивости покачала головой. – Сдается мне, что Жан-Анри единственный раз в жизни пошел против воли отца и не уничтожил изображения матери.

– Так это моя бабка? – удивилась Фрея.

– Да, девочка, это она. Хотя Соланж здесь не совсем такая, какой я ее запомнила. В жизни она была гораздо лучше. По воскресеньям, когда в церкви шла служба, все парни сворачивали шеи, стоило в дверях показаться Соланж Дюфер. – Жервеза ласково посмотрела на Фрею. – Ты можешь гордиться: женщины твоей семьи никогда не находились в тени мужчин.

– Расскажи мне о Соланж. Странно, за исключением того, что я узнала о ней из дневника матери, бабка представляет для меня загадку. Какая она была?

– Ох, детка, – добродушно вздохнула Жервеза, – о Соланж Дюфер можно говорить часами, но так и не добраться до самой сути. Одно могу сказать: когда я беседую с тобой, то иногда закрываю глаза и мне кажется, что это она рядом. У тебя ее характер. Соланж никогда не боялась трудностей. Я уверена, будь она жива, то гордилась бы тобой.

Поздно вечером, незадолго до того, как отправиться спать, Фрея зашла в гостиную, чтобы еще раз взглянуть на портреты. В сумраке, разгоняемом светом единственной лампы, ей казалось, что женщины с нежностью взирают на нее из тяжелых рам.