Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Авангард конного степного войска вышел к холмам, на которых возвышалась гордая Мельсина и откуда уже отчетливо различался блеск ее куполов и крыш, в двадцать шестой день летнего месяца Речной Выдры 1320 года, считая от падения Небесной горы.

Командовал бесчисленными тысячами мергейтов не сам Гурцат, а большой сотник по имени Ховэр. Куда исчез сам повелитель Степи и несколько его приближенных, а также одна из сотен Непобедимых, никто не знал. В войске поговаривали, будто хаган, взяв небольшую охрану, спешно уехал на полночь, к Самоцветным горам.

Корабль шада Даманхура по-прежнему стоял у причала Мельсинского порта. Солнцеликий не хотел покидать свою столицу.

Часть вторая. Дорога в никуда

Dies irae. dies ilia, soluet saeclum in favilla…

[День гнева, тот день, повергнет мир во прах… (лат.)]

Глава седьмая. Советник хагана

— Да, повелитель, ты верно поступил, вняв моему совету. Великое царство, созидаемое в эти дни, непременно потребует надежного и разумного управления. Любимый сын Заоблачных обязан знать, что происходит в каждой вотчине.

— Как ты сказал? Вотч?.. Это нардарское слово?

— Истинно, владыка. На язык мергейтов оно переводится как «улус». Привыкай к иноземным словам. Простые люди скорее примут тебя повелителем, если ты…

— Когда я стану повелителем, не останется никаких иноземных языков. Все земли будут слышать одно лишь наречие Вечной Степи. И меня не интересуют твои "простые люди". Те, кого Заоблачные пощадят от нашего гнева, станут рабами моих нукеров, а каждый нукер — ханом. Уходи. Сейчас я не хочу с тобой говорить.

— Как будет угодно повелителю.

Светловолосый, довольно молодой человек, казавшийся в степной войлочной юрте совершенно посторонним созданием, коснулся лбом пола, пятясь, отступил к выходу из палатки и, миновав четверку нукеров из Непобедимой тысячи, охранявших покой хагана, выбрался под звездное небо.

"День ото дня разговаривать с ним становится все труднее, — подумал человек, шагая к шелковой темно-синей палатке, в ночи казавшейся непроглядно-черной. Походный домик значительно отличался от круглых юрт мергейтов — высокий шатер держался на шесте, воздвигнутом в центре и подпиравшем шелестящую крышу из ткани, да на десятке веревок-растяжек, привязанных ко вбитым в землю колышкам. — Безусловно, советы он пока выслушивает, но я никак не могу понять, каким образом он умудряется извращать и выворачивать наизнанку самые разумные и принятые во всех землях мира вещи? Внешнее величие растет, а на деле все становится еще хуже…"

Развязав толстые плетеные шнурки, стягивавшие полог небольшого шатра, он нырнул внутрь, нашарил на поясе огниво, споткнувшись о валявшуюся на ковре подушку, дотянулся до масляной лампы, поставил ее перед собой на складной столик и высек искру. Фитилек затеплился, разгораясь.

В шатре царила самая что ни на есть походная обстановка. Два ковра, несколько небольших жестких подушек, набитых конским волосом, сундучок и, что было невиданно у мергейтов, — легкая деревянная мебель, моментально разбирающаяся или собирающаяся. Предметов набиралось не ахти: стол с тонкой крышкой красного дерева да табурет с сиденьем из прочной грубой холстины. В углублениях, специально вырезанных мастером в столешнице, покоились две чернильницы и серебряный стаканчик с перьями.

Теперь, при колеблющемся свете лампы, можно было бы хорошо рассмотреть человека, недавно вышедшего из белой юрты великого хагана Степи Гурцата. На вид ему не дашь больше тридцати пяти лет, лицо совсем не похоже на скуластые физиономии степняков или смуглые темноглазые лица саккаремцев. Скорее всего, нардарец, нарлак или, в крайнем случае, сегван. Благородный нос с горбинкой, светлые водянистые глаза (как раз такие именуются рыбьими или белыми), длинные соломенные волосы, увязанные сзади плетеным кожаным ремешком в падающий на плечи хвост. Взгляд не поймешь какой — надменный ли, грустный или настороженный.

Отбросив носком сапога подушки, человек прошел к маленькому, окованному тонкими полосками светлого железа ящику, покопался в кошельке и, вытащив ключ, щелкнул замочком. Недра сундука не таили ничего особенного — десяток пергаментных и папирусных свитков, уложенные в особые отделения серебряные амулеты странного вида (какие за бесценок продаются на любом рынке мира), небольшая старинная книжица в потертой зеленоватой обложке и два толстых, переплетенных в крашенную синим свиную кожу тома. Один полностью, от первой страницы до последней, исписан мелким бисерным почерком.

Хозяин палатки вытащил верхнюю книгу, запер сундук и преспокойно уселся за стол, придвинув поближе глиняную лампу. Его тонкие, изящные пальцы, похожие на женские, пролистали чистые страницы, которых в фолианте насчитывалось еще очень много. Взгляд остановился на открывшемся первом листе. Изображенный крупными, изящно вырисованными буквами стиля, называемого на закате минускул, там красовался заголовок: "Синяя Хроника. Начато в первый день лета 1320 года от падения Небесной горы, от сотворения мира же — 6102. Составил Драйбен Лаур-Хельк, некогда эрл Кешта, что в Нардаре".

— Был эрл, да весь вышел, — проворчал человек на нардарском языке, непонятно к кому обращаясь — к самому себе или к книге. — А теперь? Смех один… Советник, больше напоминающий слугу! Единственное, что сохранил, имя. Да, впрочем, кому оно здесь нужно, кроме меня самого? Проклятым степнякам не заявишь: "Я, владетельный эрл, носитель серебряной короны с тремя зубцами, родич царствующей династии Нардара, указую вам, смердам…" Тьфу! У меня нет овец, табуна лошадей, я вовсе не глава рода и не владею улусом. Следовательно, Драйбен из Кешта — никто.

Он еще раз сплюнул и раскрыл рукопись на недописанной странице. Последние слова, занесенные Драйбеном только вчера вечером, гласили: "Миновав разоренную войной долину Табесин, наш отряд приблизился к полуденным отрогам Самоцветных гор. Командир охранной сотни Менгу выбрал место для двухдневной стоянки в безымянном межгорье на берегу речки, видимо служащей притоком Дийялы. Мой камень по-прежнему ведет себя изумительно, по мере приближения к Логову сила его возрастает. Я начинаю всерьез бояться…"

Драйбен поморщился, потер зарастающий щетиной подбородок, мельком подумав о том, что утром следовало бы побриться, извлек из-за голенища небольшой ножик с деревянной резной рукоятью и наскоро очинил несколько перьев. Бутылочки с бесценными чернилами из красящей жидкости каракатиц пока еще были полны.

Нардарец вздохнул, задумчиво почесал переносицу, и вот перо вновь заскрипело по тонкому, самому лучшему пергаменту:

"25 день второго летнего месяца 1320 года по общему счету.

Беседа с хаганом не принесла перемен к лучшему. Он все равно будет поступать по-своему. Я не стал его отговаривать, хотя предвижу, что великие бедствия только начинаются. Логово, куда я веду Гурцата, в четырех днях пути. И я чувствую, как Оно ждет нашего прихода. Впрочем, почему «нашего»? Оно хочет заполучить Гурцата, догадываясь, на что способен столь сильный и решительный человек. Я не слагаю с себя вины за излишнюю болтливость и столь же излишнее увлечение чудесами прошлого. Но теперь, когда действовать решительно уже поздно, я целиком влагаю себя в руки судьбы и всех светлых богов, какие только существуют в Трех Сферах Вселенной".

Он действительно когда-то был эрлом и носил серебряную корону. Ему принадлежал замок Кешт, ленное владение с таким же названием, два рудника, десяток деревень и небольшой город, приносивший, однако, изрядный доход, благо стоял на основном торговом пути из Саккарема через Нардар в империю Нарлак. Дорожные пошлины, налоги с купцов, крестьянская десятина, неиссякаемый источник серебра в горах… Что еще нужно молодому эрлу, не столь уж и дальнему родичу светлого кониса Юстиния Лаура, рано оставшемуся без родителей и сделавшемуся полноправным господином собственного маленького государства? Однако именно близкие к Кешту горы изменили все.

36
{"b":"153030","o":1}