— Я понял твои речи, — поднял руку Энарек, прекрасно зная, что если сегван заведет разговор о деньгах, налогах или товарах, то не остановится до захода солнца. — Налоги для содержания войска обязаны платить все. Иноземные купцы в том числе. Это обеспечит вашу неприкосновенность в Саккареме. Я ответил на твой вопрос?

— Разорение, — буркнул в седые усы Эйвинд-фарман и отступил назад, добавив едва слышно: — Они, значит, год или два воевать будут, а мы за это плати?

Тотчас раздался резкий скрипучий голос сиятельного эрла Трайса. Он, в отличие от Эйвинда, не прорывался вперед, расталкивая локтями соседей. Посол даже на шада не смотрел, рассеянно уставившись себе под ноги.

— Приветствую солнцеликого от имени кенига Нарлака… Насколько мне ведомо, мергейты бьются с Саккаремом уже не менее трех седмиц. Могу ли я смиренно просить объяснений — отчего указ об объявлении войны вышел только сегодня? Неужели положение настолько осложнилось, что Золотой Трон Мельсины опасается отдать степнякам коренные земли государства и не справиться с нашествием собственными силами? Однако я подтверждаю: мой кениг исполнит все обязательства перед шаданатом, принятые нашими предками.

Трайс мог сколько угодно раздавать громкие обещания и ссылаться на предков. Нарлак слишком далеко, пока вести дойдут до столицы, пока кениг соберет эрлов, танов и ополчение рыцарей, пока оно доберется через пустыни Халисуна к саккаремским рубежам… Уже и война, наверное, закончится.

— Шад с благодарностью относится к твоим словам, — не замедлил ответить Энарек, пытаясь не обращать внимания на откровенно заскучавшего Даманхура, который, как и сам эрл Трайс, понимал, что союз с Нарлаком — пустой звук. — И ты во многом прав, владетельный господин Трайс. Угроза перестала быть отдаленной. Два дня назад мергейты тремя крупными армиями вторглись в коренной Саккарем, преодолев горы Кух-Бенан, и… — Энарек запнулся, — и уничтожили корпус десятитысячника Эль-Калиба. Сам светлейший Эль-Калиб пленен, а затем казнен дикарями с полуночи. Кроме того, нам известно, что два туме-на мергейтов готовятся к переправе через Дийялу в Тадж аль-Саккарем.

— Как?! — забыв, что дейвани еще не закончил разговор с послом нарлакской державы, не сдержался молодой нардарец Хенрик Лаур. — Междуречье? Там же всего двадцать семь лиг до границы Нардара! Три конных перехода! Почему нам никто ничего не сказал?!

— Уверяю, в нашем молчании не крылось злого умысла, — грустно улыбнулся Энарек, видя горячность юного представителя нардарской правящей династии. Лишь сегодня гонец принес нам вести об ужасах, происходящих к полуночи от Мельсины. Такой войны еще не было…

— Что кроется за твоими последними словами? — без предисловий вступил в беседу величественный посол Аррантиады. Складки его тоги колыхнулись, заиграла на свету красно-золотая, с волнообразным рисунком оторочка просторного одеяния. — Война всегда война, бранное ремесло сопровождается великими бедствиями как для простого народа, так и для правителей. Чего же необычного на сей раз?

— Необычного? — тихо переспросил Энарек. — Вы спрашиваете о необычном, благородный Гермед? Никогда, со времен падения Небесной горы и Темных Лет, земли нашего мира не видели подобных ужасов! Мергейты, которые по сути своей народ отнюдь не злобный, творят на захваченных землях невероятное… Мы не знаем, что послужило причиной их необузданной ярости. Боюсь, сей народ ныне обуян… обуян… я не знаю! Это бешенство, сумасшествие, кровавое помешательство!

Аррант округлил глаза и осторожно поинтересовался:

— Так что именно случилось?

За четыре дня, предшествовавших совету во дворце саккаремского шада, одна из крепостей на Кух-Бенане, оборонявшая проходы через перевал в глубину страны, сдалась на милость степняков. Тысячник, командовавший укреплением Гуджехар, решил, что бесполезно сопротивляться столь гигантской армии мергейтов. Гарнизон Гуджехара сложил оружие и впустил врага в крепость. Все саккаремские воины были тотчас вырезаны, остальное население согнали в главную башню, которую затем подожгли.

Вдоль дороги, ведущей через плодородную долину Табесин к переправам на реке Дийяле, степной десятитысячник-туменчи Цурсог выставил пятьсот шестьдесят три кола, на которых казнили не только землевладельцев, воинов или чиновников шада, но и женщин с детьми. Мергейты хватали всех, кто попадался на глаза.

В своем лагере, разбитом уже за Кух-Бенаном, хаган Гурцат, сидя на белой кошме, бесстрастно взирал, как подчиненные ему нукеры из тысячи Непобедимых приносят добычу своему владыке. Перед шелковым шатром хагана поднимались кучки золота, цветных камней, изысканных украшений, дорогих тканей… Гурцат приказал выбросить сокровища в реку, дабы не обременять себя и свое войско лишней тяжестью. Когда лагерь был снят и тумены ушли дальше на полдень, возле места, где стоял шатер хагана, осталась лишь огромная пирамида из человеческих голов — памятник победы мергейтов.

На следующий день Гурцат повелел своим туменчи донести до войска слова хагана:

— Каждый нукер, десятник, сотник или тысячник не должен брать лишнюю добычу, обременяющую коня и всадника, оставляя ее на месте. Для нас ценна лишь чистая земля, а посему мергейты очистят ее от дурного племени и всего, что ненавистно Заоблачным, — поселения сжигать, мужчин убивать всех до единого, равно как и детей мужского пола, женщин старше двадцати лет убивать, старцев убивать! В том воля Заоблачных, открытая мне.

Когда Гурцат, как обычно, медленно и невозмутимо говорил это, по правую руку от него сидел странный человек, отнюдь не мергейт по облику. У него были соломенные волосы, настороженные большие серые глаза и сильные, покрытые светлыми волосками руки. Человек поигрывал завернутым в шелковую ткань самоцветом и еле заметно грустно улыбался.

После взятия перевалов мергейты за два дня сожгли на землях Саккарема сорок восемь деревень, четыре города, множество пшеничных и хлопковых полей. Еще восемь городов степняки держали в осаде, так как поджечь их не удалось, а мастера-халисунцы еще не справились с постройкой осадных машин.

…В летописях Последней Войны говорилось, что за время похода Гурцата (и это не считая завоеваний вторгнувшегося в Междуречье корпуса Цурсога) от гор Кух-Бенан к Мельсине погибло не меньше пятисот тысяч саккаремцев, убитых бессмысленно и жестоко. Повести доносят до нас такие слова: "Безумие, охватившее войско Гурцата Великого, шло не от жажды золота, овец или иной добычи. Его источник крылся не в пределах обитаемого мира, а на его границе. Там, где скалы подпирают небеса, а недра таят в себе неведомое, враждебное людям волшебство".

…За день до совета у шада десяток степняков ворвался в храмовую школу небольшого поселка Джуймент, стоявшего у дороги на Мельсину. Вначале мергейты пригвоздили стрелами к деревянной стене пожилого учителя-мардиба, затем кинжалами вспороли животы пятнадцати малолетним ученикам, осквернив кровью маленький храм Атта-Хаджа, и столь же быстро умчались вдогонку своей сотне, движущейся к полудню. Никто из степняков даже не подумал смыть с ладоней кровь в ближайшем ручье.

Черная туча конников застилала зеленые равнины, оставляя за собой угольно-коричневую землю и скрывавшие небо клубы пыли. То, что не успевали уничтожить люди, доставалось лошадям. Послушные степные кони с одинаковой жадностью поедали зерна свежей пшеницы, виноградные листья и просто траву с заливных лугов.

Степняки вторглись в древние земли Саккарема сразу с трех направлений: вдоль побережья океана и через два перевала невысоких холмистых гор. Тысячи под командованием Цурсога пока еще стояли на берегах Дийялы, строя плоты и дожидаясь приказа от великого хагана. Междуречье, Венец Саккарема, готовилось к обороне и взывало к милосердию Атта-Хаджа, обрушившего на земли своих верных детей столь чудовищное бедствие.

Старший и любимый сын Даманхура Абу-Бахр, управитель Дангарской области огромного полуострова, вдававшегося в Полуденный океан, — тратил безмерное количество золота, по приказу отца торопливо создавая армию наемников. В городской гавани Дангары покачивались длинные, ладьи сегванов, аррантские галеры, снекки воинственных, закованных в тяжелые доспехи нарла-ков. Весть о великой войне на Длинной земле, как иногда именовали Восходный континент, с быстротой молнии пронеслась по окружающему миру, и каждый, умевший зарабатывать золото своей силой и мечом, спешил испытать счастья.