Через несколько минут они вошли в дом. Сергей обыскал вспотевшего Барановского. Оружия у того не оказалось.

— Ну вот видишь, как оно получается? Теперь ты мой заложник.

Такого поворота тот явно не ожидал.

— Кончай! Мы с тобой, Дорогин, можем договориться и по–другому.

То, что Дорогин — конченый тип, Барановский понял сразу, понял еще там, на границе Беларуси и Латвии, когда увидел, как тот расправился с таможенниками и чуть не сжег живьем Саванюка.

— Давай договоримся.

— Слушай, погоди, — обрезал его Дорогин, —стой и молчи, я буду говорить. Мы сейчас с тобой сядем в машину и поедем, поедем туда, где Тамара, и заберем ее.

— Стой, стой, не гони коней! — быстро заговорил Барановский. — Ты, наверное, и не знаешь, сколько стоит металл в тех двух ящиках.

— Знаю.

— У меня есть покупатель, конкретный покупатель, с деньгами. Мы можем получить наличные и разделить все на троих. Это каждому по миллиону. Представляешь, каждому по миллиону?

— Чего так мало? И почему мы должны делить на троих, когда я могу один завладеть всем?

— Без меня ты не продашь, только я и мой компаньон знаем покупателя.

— Логично, — сказал Сергей, — ты все рассчитал.

— Да–да, я все рассчитал, — Барановский волновался, и больше всего его пугало то, что этот «отморозок» может запросто всадить ему пулю в лоб. И тогда ему, Барановскому, уже не будут нужны ни металл, ни деньги, все в одну секунду потеряет смысл.

— Ну как тебе мои условия? — сказал Муму, правой рукой подавая трубку радиотелефона. — Звони своим людям и скажи, что я тебя взял в заложники. И если они не выпустят Тамару, я всажу в тебя все те пули, что остались в обойме.

Барановский принял трубку радиотелефона, тяжело задышал, засопел, по лицу покатились крупные капли пота. Сдернул с лица очки, испуганно заморгал.

Но он пока еще не потерял присутствия духа, его мозг соображал.

— Знаешь что, Дорогин, давай переиграем. Бесполезно звонить, твою женщину на меня никто менять не станет.

— Это еще почему? Разве ты дешево стоишь?

— Никто не стоит тех денег, которые дадут за металл. За такие деньги убивают не задумываясь, ты это знаешь.

— Тогда давай сделаем по–другому: ты мне скажешь, где она, мы с тобой поедем и освободим ее.

— Нет. У меня другое предложение: давай разделим деньги, разделим на троих. С тобой и моим компаньоном. Худой мир лучше войны.

— Пока деньги меня не интересуют, мне надо освободить Тамару.

— Чего ты упрямишься? Заладил одно и то же! Освободят ее, когда металл окажется у меня.

— Долго ждать, — сказал Сергей.

— Что значит долго ждать?

— Ты же понимаешь, металл у меня не здесь, я оставил его у границы.

У Дорогина с Барановским состоялся долгий разговор. Но, если у людей есть желание договориться, они всегда приходят к компромиссу. Коля Сильнов и Овчаренко ждали босса у машины, и им строго–настрого было запрещено подходить к дому, тем более заходить в него. Охранников удивило, что их хозяин, человек, готовый выхватить оружие ни с того ни с сего, на этот раз вышел с пустыми

руками.

По его лицу охранники догадались, разговор был тяжелым. Иногда на лице Барановского появлялось удивительное выражение, понятное только охранникам, ведь они его знали давно и каждую гримасу на его немного одутловатом лице могли прочесть как раскрытую книгу. Рука Овчаренко была перевязана, но продолжала кровоточить.

— Ты как? — спросил у охранника Барановский.

— Я ни при чем, — сказал Овчаренко, — все пчела. Самая обыкновенная, мать ее… Села прямо на глаз… А если бы укусила?

— Слушай, знаешь, что было бы, может,лучше?

— Если бы она тебя в глаз укусила.

— Кость не задета? — в некоторой степени участливо осведомился Муму.

— Нет, но кровища хлещет, как из кабана.

— Это ничего, бывает хуже. Съезди к врачу, пусть перевяжет.

— Да–да, — сказал Барановский. К чему это относилось, охранники так и не поняли.

— Куда едем? — спросил Сильнов.

— Вы, ребятки, только за оружие не хватайтесь, сидите тихо. Давайте к городу, а там возьмете тачку. Дальше мы поедем вдвоем. И никуда не звонить! Я вас сам найду, понятно?

Услышать подобное охранники не ожидали. Но делать ничего не оставалось, босс приказал, надо выполнять. Когда машина находилась у кольцевой, Барановский увидел несколько частников, стоящих у автобусной остановки.

— Притормозите здесь. И вылезайте, доберетесь своим ходом. Деньги есть?

Охранники переглянулись. Барановский запустил руку в карман плаща, вытащил пачку денег в банковской упаковке и подал Сильнову.

— Это вам на таблетки и за тачку рассчитаться. Я сам вас найду.

— Мы же…

— Не ищите.

— А ты руку спрячь, — попросил Муму раненого Овчаренко.

— Ага, да–да, — Овчаренко перебросил кожанку через руку, скривился от боли.

— Все, ступайте, — резко приказал Барановский.

— Сам поведешь? — спросил у него Муму, когда

охранники уселись в частное такси.

— Я давно не водил, — признался Барановский.

— Тогда давай я. Садись. — Враги разговаривали вполне дружелюбно. Муму сел за руль джипа, повернул ключ, и машина понеслась сначала налево, затем направо.

— Я тебе покажу, куда ехать.

Через минут тридцать они уже съезжали на узкую двухполосную дорогу, ведущую к дачному поселку.

— Никогда здесь не был, — сказал Дорогин.

— Побываешь.

— Здесь твой дом?

— Не мой, — сказал Барановский и принялся протирать стекла очков. Он делал это так тщательно, словно от чистоты стекол могла зависеть его жизнь. — Порядок, — аккуратно усаживая очки на переносицу, пробурчал он. — Езжай быстрее!

Дорогин и так гнал тяжелый джип со скоростью сто десять километров в час, но не удержался от реплики:

— Могу скорее, машина не моя, — он переключил скорость, прижал педаль газа.

— Ну уж, не так! — бледнея, буркнул Барановский. — Ты уж совсем летишь как бешеный!

Дорогин сбросил скорость лишь на повороте. Двое мужчин напоминали экипаж гоночной машины. За штурмана был Геннадий Барановский, а за пилота — Сергей Дорогин.

— Вон тот дом вдалеке, видишь? Туда нам и надо.

* * *

Иван Иванович Токарев был невероятно зол на своего компаньона и приятеля по тюремным нарам. Все выходило совсем не так, как расписывал и предполагал Барановский. Абсолютно все, начиная с дурацкой поездки на границу, разборок с таможней, исчезновением ящиков с металлом, срывом договоренности с Конрадом Сведенборгом,

— Будь ты неладен! — бормотал, время от времени поглядывая в окно, Иван Иванович Токарев. — Чтоб тебя собаки загрызли, — чертыхаясь и бранясь, Токарев расхаживал по гостиной. Нервы уже сдавали.

«Не нравится мне все это, ой не нравится! Какого черта я послушал Барановского? Денег захотелось? Умеет, умеет, собака, охмурить человека. Белое может выдать за черное, а черное — за белое. Зачем я вляпался? К чему мне эти миллионы, которые, неизвестно еще, сможем мы заработать или нет. Уже появились трупы, а трупы — это совсем другая статья, это тебе не нелегальная торговля водкой. У меня же все шло так хорошо: заводик, машины, люди. Деньги капали регулярно, ручеек тек хоть не очень широкий, но зато быстрый. На мои потребности денег хватало, я же ни в чем не нуждался. Зачем? Зачем мне миллионы? Приедет Барановский, скажу ему, пусть разбирается сам, пусть сам зарабатывает свои миллионы. Мне они ни к чему! Хочет — пусть занимается. Я ухожу, ухожу!»

— Эй, Макеев–младший, иди‑ка сюда!

В гостиной возник один из братьев Макеевых, тридцатилетний мужчина с небритым лицом. Из‑за брючного ремня торчала рукоятка пистолета, рукава рубахи были закатаны, огромные волосатые руки не находили себе места. Макеев–младший то поглаживал рукоятку револьвера, то ерошил короткие волосы, то скреб бритые виски.

— Чего, Иван Иванович?