— Раздроблена? Как это понимать? — спросил Ричард, понимая, что смысл будет иметь для него самого не меньшее значение, чем для Сасс.

— Будет просто чудо, если ногу удастся спасти, — последовал уверенный ответ.

Доктор закончил сообщение, и в комнате все стало тихо. Сидевшая на диване троица затаила дыхание. Эхо бормотаний и рыданий Курта повисло в воздухе, слившись с отзвуком прогнозов доктора. Всем не давали покоя слова хирурга. Они бились в голове у Ричарда, стонали в душе Лизабет, кричали в Курте. Божественной красоты Сасс больше не существует. Они никогда не увидят прежнюю богиню. Красота уже не будет ее капиталом.

— Я вам очень сочувствую, — тихо произнес доктор. Сотни раз он сообщал подобные известия родным и близким своих пациентов. И ничего не меняло то, что на этот раз пострадавшая была звездой экрана. Слова ранили, вызывали шок у всех, у богатых и у бедных.

— Мы можем ее увидеть? — спросила Лизабет, первой из всех придя в себя. Ведь нужно что-то делать, и она хотела увидеть все своими глазами, прежде чем принимать решение.

Доктор провел усталой рукой по глазам.

— Вам это мало что даст. Она побудет некоторое время на снотворном.

— Я понимаю. — Лизабет встала и уже в дверях обернулась. — Курт?

Он взглянул на нее обезумевшими глазами. Лицо его было перекошено и уже не казалось таким красивым.

— Что? — спросил он странным голосом, и его вопрос прозвучал лишь механическим отзвуком на свое имя.

— Доктор сказал, что мы можем увидеть Сасс.

Курт взглянул на Ричарда, словно тот мог дать ему разрешение остаться и никуда не ходить. Но Ричард и не думал замечать его безмолвный вопрос. Впервые в жизни Курту Ивенсу пришлось самостоятельно принимать решение. Курт столкнулся с жизненным уроком, избежать который все время надеялся. Все эти годы он был избавлен от неприятных сторон бытия и верил, что так будет всегда. А теперь нечто безобразное настигло его и поджидает впереди. Впрочем, надо отдать ему должное, колебался он недолго, лишь несколько мгновений. Затем вскочил и провел руками по волосам.

— Я иду.

Он присоединился к Лизабет, и рука об руку они направились вслед за доктором. Тот провел их к комнате, оказавшейся чуть больше остальных, и встал поодаль. Лизабет вошла первая; Курт чуть помедлил в дверях, пытаясь привыкнуть к новой ситуации, а потом прошел к кровати своей любовницы. Войдя, он вобрал всю обстановку натренированным взглядом. Белая палата, голая и безупречно чистая. Ни телевизора, ни радио, ни телефона. Стены пустые, если не считать деревянного распятия на стене, но даже оно не привлекало взгляда. Временами белая прозрачная занавеска взлетала от ветерка, врывающегося в открытое окно, напоминая крылья парящего ангела.

И наконец Сасс — Сасс, которую он с трудом узнал. Ее голова обмотана бинтами, длинные волосы, как он понял, были сбриты, чтобы позволить хирургам делать свое дело. К правой руке подключена капельница, раствор тихо струился в иглу, введенную в бледную плоть.

Одно мгновение Курт не был уверен, выдержит ли в палате еще хоть минуту. Его поразила бледность ее кожи. А где нежность рук, так часто ласкавших его? Ее тело казалось таким невесомым, что Курт испугался, как бы его не унес прочь влетевший в окно ветер и не рассеял по холмам Ирландии. А ее лицо. Ее прекрасное лицо! Обе глазницы сине-черно-лиловые, одна щека распухла, сделав ее неузнаваемой. Но с этим Курт мог смириться. Да, он мог понять, что она сильно ушиблась, но когда он продолжил осмотр, и его взгляд переместился на ноги, так беспокоившие доктора, он невольно отвернулся. Обе в гипсе. Левая искривлена и поднята в самой жуткой позе. Огромные штыри торчат из гипса под самым невероятным углом. Правая тоже в плачевном состоянии, в гипсе, но штырей нет и нет такой пугающей, неестественной кривизны.

Курту стало дурно, закружилась голова. Он покачнулся, протянул руку к косяку, чтобы не упасть, и обнаружил, что его поддержала теплая, нежная рука. Курт открыл глаза и обнаружил перед собой женщину, каких обожают снимать режиссеры. Маленькая, хрупкая и добрая. С головы до ног закутана в черное, маленькое, морщинистое лицо обрамлено белой, накрахмаленной материей. Леди определенно общается с Всевышним, которому отдала свою молодость и любовь.

— Вы ей нужны, сэр, — сказала монахиня; ирландский акцент прибавил каплю мудрости в ее искренние слова.

— Да, сестра, — ответил Курт, мечтая, чтобы она отпустила его руку. Но с ней был Бог, и она исполнилась решимости передать Курту Ивенсу Его утешение.

— Знаете, скорее всего, она уже никогда не будет прежней. И вы должны заботиться о ней, помочь ей привыкнуть к той жизни, какую она будет вынуждена теперь вести.

Этого оказалось достаточно. Курт выдернул руку из ее маленьких, сухих ладошек. Она похлопала Курта по плечу и удалилась под нежный стук четок.

— Господи, — пробормотал Курт. Пот выступил у него на лбу, а все тело охватила противная дрожь.

Он знал, что так его напугало, он понимал, почему так плохо себя чувствовал, но только ни за что в жизни не признался бы этой женщине. Он любил Сасс, и подумать на минуту, что он не сможет любить ее, изуродованную шрамами, означало предать ее. Какой же он подлец, если позволил этой мысли даже на мгновение появиться в голове? Он судорожно вытер пот со лба, поправил ворот рубашки, впервые осознав, какой у него неряшливый вид.

Он даже не вспомнил о том, что нужно переодеться, даже не думал, что случится с ним, когда в отчаянии спускался вниз по обрыву к Сасс, крича ее имя, раня руки об острые камни, падая, когда под ногами обрушивалась земля. Это, уверял он себя, доказывало, что он ее любит. Он пытался спасти ее, рискуя собственной жизнью. А другая — та, ужасная мысль, что теперь он, возможно, не сможет ее любить, — промелькнула просто случайно.

Собравшись с духом, Курт настраивал себя, что будет героем. В мыслях он видел, как спасает Сасс, и эта сцена, когда он стоит у изголовья ее больничной койки, шла первой в сценарии. А после этого он ее выходит, жизнь вернется в норму, и Сасс останется звездой, как и была. Он сделает ее такой же красивой, как и прежде. Его богатство и известность будут расти, а история их любви и верности растрогает весь мир. Они будут вместе появляться перед публикой, символы добродетели и мужества перед лицом трагедии. Вот как все должно пойти дальше. И к этому он готов, поскольку те, кого он видел в своем будущем, знамениты, богаты и красивы.

Откинув со лба волосы и еще раз взглянув на грязь под ногтями и ссадины на ладонях, Курт ощутил себя чемпионом, каким никогда не был в реальной жизни. Он подошел к кровати, где Лизабет уже сидела, держа руку Сасс. И вид у нее был такой, словно никакого завтрашнего дня не предвиделось.

Курт улыбнулся. Он единственный знает правду. Завтрашний день наступит. В этом он не сомневался. И не позволял себе думать, будет ли он делить его с Сасс Брандт. Главное, что сейчас он здесь. Вот и все.

— Не нужно, Лизабет. Оставь. Я не хочу делать эти проклятые упражнения. Больно.

— Сасс, без них ты не поправишься. Твои ноги должны двигаться, иначе ты утратишь то, что дала последняя операция. Ты должна радоваться, что ноги целы, а ведешь себя, как капризный ребенок.

— Какая теперь разница, на ногах я или нет, — с сожалением заявила Сасс. — Даже если я начну ходить, я не смогу вернуться к полноценной жизни. Я чувствую себя никому не нужной. Не знаю, что происходит с фильмом. Ричард постоянно в отъезде все эти дни, Курт либо сюсюкает со мной, как с неразумным ребенком, либо уезжает на съемки. Я устала от врачей, мне надоело, что Курт исчезает в ту же минуту, как только я прошу от него что-то немножко более интимное, чем букет цветов или взбитую подушку. А ты! Ты ведешь себя так, будто все вернется на свои места, едва я смогу встать на ноги и сделать несколько шагов!

Лизабет проглотила все слова, вертевшиеся у нее на языке. Вместо этого она просто сказала: