Я и не подозревал, что мои чувства к тебе так связаны с твоей внешностью, но как могло быть иначе? Я хочу сказать, что твоя внешность это ты сама, Сасс. Вот почему ты и была звездой экрана. — Он услышал, как сказал это в прошедшем времени и поежился. И стал поскорей оправдываться: — Ты должна с этим согласиться. Должна признать, что не можешь стать прежней. — Два шага, и он уже оказался рядом с ней, опустился на колени и схватил ее за руки, хотя и не хотел до этого к ней прикасаться. Он опасался, что она вцепится в него и станет умолять остаться. Она этого не сделала.

— Сасс, скажи хоть что-то. Назови меня дерьмом. Закричи на меня. Я понимаю, что в истории большой любви такие вещи не должны иметь место. Но я не принес бы тебе пользы, если бы остался и ненавидел тебя, не смог бы прикасаться к тебе, любить так, как ты того заслуживаешь.

Курт не находил больше слов. Чем больше он говорил, тем ужасней звучала вся эта история. Может, он оказался самым подлым из подлецов, но он не мог справиться с подавлявшейся, бесполезной яростью.

— Сасс, поговори со мной. Скажи, что ты меня понимаешь. Дай мне уйти с твоего благословения, и уж тогда ты наладишь свою жизнь. Я не буду тебе лишней обузой, Сасс.

Курт ждал, видя, что глаза Сасс так и остались неподвижными, а ее рука не отозвалась на его прикосновение. Она смотрела на то место, где он прежде сидел, но не обращала никакого внимания на него. Курт вскочил, смущенный и уставший ее умолять. Он не намерен больше так унижаться перед ней.

— Прошу тебя, Сасс, окажи мне такую любезность, взгляни на меня. Мне потребовалось много недель, чтобы набраться мужества и все это сказать. Не нужно играть со мной в такую игру, скажи хоть что-нибудь, иначе я уйду немедленно, а мне не хотелось бы так с тобой расстаться.

Сасс моргнула. Ее руки дрогнули. Нижняя губа тоже задрожала. Она посмотрела на него, словно внезапно пробудилась от глубокого, беспокойного сна.

— У меня не осталось денег на то, чтобы закончить мой фильм, Курт. Ничего не осталось.

Курт застыл. Не этого он ожидал и от удивления потерял самообладание. Когда Сасс засмеялась сухим, горловым смехом, он вздрогнул так, словно увидел привидение.

— Ричард сказал мне, что банки отзывают свои ссуды. Инвесторы считают убытки и не дадут мне больше ни единого цента. Страховка уже заканчивается. Как будто я умерла, а не потерпела увечье. Я потеряла на фильме почти все свои деньги. И больше мне нечего дать.

Сасс вздохнула и в первый раз посмотрела на Курта в упор. Ее глаза сверкали в лунном свете, испуганные и растерянные.

— О Господи. — Курт прислонился к стене и с недоверием посмотрел на нее. — Сасс, этого не может быть. Ведь тебе принадлежит половина Малибу, ты…

— Ничего нет… — Слабым голосом ответила Сасс. — Это недвижимость, которая продается за пенни на доллар, свободные от налога фонды, совершенно неликвидные. Я даже не могу содержать дом так, как прежде. Винифред уже ушла. Ричард даже предложил продать дом с участком. Но на рынке недвижимости сейчас затишье.

Ресницы у Сасс затрепетали. Казалось, ей трудно сосредоточиться на разговоре. С большим трудом она попыталась улыбнуться.

— Так что видишь, Курт, ты не единственный, кто намерен покинуть меня. Ты просто один из многих, любовь моя. Просто один из многих. Так что уходи и оставь меня одну. Я устала. Очень, очень устала.

Сасс откинула голову на подушки, заботливо положенные Лизабет. Она погрузилась в пух, наслаждаясь роскошью египетских одеял. Всю свою жизнь она провела среди дорогих вещей, ей принадлежащих. Сасс даже не могла припомнить, когда они с матерью жили скромно. С самого детства к ней тянулись люди, приглашали ее в фильмы, хотели дружить, просили помочь им что-то получить из того, чем обладала она сама. Всю жизнь у нее была возможность выбирать тех, кого она желала осчастливить своей дружбой, любовью, увлечением. Теперь же все повернулись к ней спиной, все бежали от нее, даже мужчина, которого она любила, уходил из ее жизни.

Как ни удивительно, но она не огорчилась. Возможно, потом все придет, но теперь эти последние часы она провела в преддверии ада. Тело ее так жестоко пострадало, мозг был ранен отсутствием веры, сердце пронзили стрелы лживых заверений лживых людей. Ей ничего не осталось, как лежать в постели и зализывать раны, но Сасс даже не была уверена, что у нее остались на это силы.

— Сасс, мне ужасно жаль.

— Я знаю, что тебе жаль, Курт, — сказала она, однако голос подвел ее, у нее вырвался хриплый шепот женщины, утомленной выше всяких пределов. У Сасс не было опыта по преодолению трудностей; она могла лишь надеяться где-то в глубине души, что в ней найдется резерв сил, способный ее спасти.

— Я могу тебе чем-нибудь помочь, Сасс?

Ей захотелось рассмеяться, попросить уточнения. Что вообще могла она ответить? Курт, останься? Люби меня, Курт? Поступай, как мужчина, обещавший лелеять меня в здравии и болезни? По крайней мере, хоть одно получилось удачно. Что она не успела выйти за него замуж.

— Нет, Курт, — ответила она, криво усмехнувшись. — Ты не сможешь сделать ничего, что не могла бы и я сама. Весь вопрос в том, хочу ли я этого сама.

— Конечно же, хочешь, — быстро ответил Курт, впрочем, без особой убежденности. Вместо этого в его словах прозвучала тревога. Если она не сможет поверить в то, что у нее есть необходимые средства, чтобы выжить и выйти победительницей, тогда Сасс Брандт пропала. Он обязан ей многим, и не только деньгами; он прожил в этом доме несколько лет, она помогала ему не только получить роли, но и репетировала их с ним, давала нужные советы. Она могла бы привязать его к себе, если бы пошевелила хотя бы пальцем. Слава Богу, Сасс проявила себя настоящей женщиной и в отличие от него оказалась на высоте.

— Да, думаю, что постараюсь еще раз. Немного погодя. Но только на это уйдет много-много времени. Я не могу рассчитывать на то, что ты останешься со мной. Я никогда и не надеялась на это.

Сасс повернула голову; на ее прекрасных губах заиграла слабая улыбка. Курт смотрел, он увидел в этот миг всю красоту, какой она обладала до несчастья. Его тело предало его, и вдруг ему захотелось лечь рядом с ней. Он прикоснулся бы к ней, обнял, сделал ее снова прежней. Но он не бог и не волшебник. И сейчас не фильм, где сценарий предусматривает чудесное выздоровление героини, где ноги исцеляются, волосы отрастают, руки делаются послушными. Здесь же жизнь обернулась трагической стороной. И он с трудом мог дождаться, когда наконец-то уйдет. Как это ни постыдно, но он должен уйти, и Сасс это поняла.

— Иди, Курт, — прошептала Сасс. — Я хочу спать.

Курт подумал, что ему нужно бы сказать что-то еще, но луна спряталась за тучу, и в комнате стало слишком темно. Он не видел, ждет ли Сасс от него еще каких-либо слов. Переборов отвращение к себе, Курт поднял голову и распрямил плечи. Он сказал правду. И этим мог гордиться. Думая об этом, он пересек громадную спальню, открыл дверь и бросил последний взгляд на женщину, с которой делил этот дом.

Прекрасное кольцо, запечатлевшее их клятву вечной любви, все еще сверкало на ее пальце, но уже не выглядело так внушительно, как несколько месяцев назад. Долго ли еще она будет его носить? Может, Сасс будет смотреть на него и надеяться, что он вернется? Он понадеялся, что она не станет этого делать. Потому что Курт Ивенс никогда не возвращается назад.

Он спокойно закрыл за собой дверь, и тогда в темноте Сасс сняла кольцо. Она подержала его в тяжелой, как свинец, руке, и, когда рука свесилась с края кровати, а Сасс забылась тяжелым сном, кольцо упало на пол.

День выдался удивительно хороший. Светило солнце, ветер почти стих, солнце сияло на ясном небе. Это был один из тех дней, когда снова хочется жить и радоваться. И вот именно в такой день Шон Коллиер, наполненный верой в себя, вел взятый напрокат грузовик по длинной и извилистой дороге к внушительным воротам, отрезавшим Сасс Брандт от остального мира.