Тяжело вздохнув, Лизабет пришла в себя, еще немного постояла и медленно направилась домой. Там ее встретила Мари, на ее хорошеньком личике играла улыбка и было написано ожидание. Но когда Лизабет вошла одна и закрыла за собой дверь, Мари поняла, что нет нужды открывать ее и смотреть, не остался ли мистер Коллиер на улице. И служанка вернулась к прерванному занятию. Бедная мисс Сасс, подумала она. Но так она думала уже не раз. И какой толк от ее мыслей?

Бедная мисс Сасс.

Шон оставил грузовик на дороге примерно в миле от ворот Сасс. Ее дом почти не был виден, лишь поблескивал стеклами второй этаж. Как часто она сидела там раньше, любуясь океаном. Покачав головой, он знал, что этой мысли достаточно, чтобы привести его к Сасс.

Шон закатал рукава слишком теплой для Калифорнии фланелевой рубашки и пошел по дороге. Он знал, что надо делать. Он найдет Сасс, как когда-то нашла его она. Он будет рядом с ней до тех пор, пока она его не заметит. И тогда он еще посмотрит в лицо Лизабет, и та поймет, кто из них хитрей. Глупая женщина поверила, будто он может так просто отказаться от своих намерений, понимая, что тут явно дело нечисто.

— Святая Дева, благодарю тебя за помощь, — пробормотал Шон, перелезая через низкую стену, ограждавшую левый от Сасс участок. Он без труда преодолел ее, спрыгивая на мягкую, невозделанную землю. Оглядевшись по сторонам, он увидел, что путь ему предстоит несложный. Этот кусок земли не охранялся ни камерами, ни собаками, готовыми выхватить кусок из ноги. Это был всего лишь буфер между двумя большими и богатыми владениями и на него никто не претендовал.

Шон трусцой припустил вдоль участка. Справа же стена была высокой. Стена, отделяющая от него Сасс. Шон смотрел в сторону океана, чтобы не видеть колючую проволоку, шедшую по верху. Через пятнадцать минут он прошел по пляжу и уже обследовал стену, смотревшую на океан, отыскивая какую-нибудь лазейку. Он шел и шел, пока не наткнулся на место, где океан слегка изменил форму берега.

Прибой нанес к белой стене песчаную дюну, достаточно высокую, чтобы с нее можно было влезть наверх. Нужно лишь немного подтянуться. Но что дальше? Как быть с проклятой проволокой?

— Ну, Шон, тут уж ничего не поделаешь, верно?

Пробормотав это, он закрыл глаза, собираясь с духом и молясь, чтобы пробраться сквозь это препятствие и получить как можно меньше царапин. Поняв, что его решимость тает, Шон Коллиер глубоко вдохнул и прыгнул. Его молитвы остались без ответа. Колючая проволока вцепилась в плечо, разорвала рубашку и впилась в кожу. Он не смотрел на рану из опасения, что оставит затею, увидев кровь, текущую из царапины.

Чтобы удержать равновесие, Шон схватился за проволоку, но новая металлическая колючка впилась ему в ладонь. Он не смог удержаться от крика и замер на месте, ожидая, когда пройдет боль.

Заморгав, чтобы прогнать навернувшиеся на глаза слезы, Шон огляделся. Из пореза на ладони шла кровь. Он осторожно взялся между двумя колючками и занес ногу, радуясь тому, что на нем тяжелые башмаки и плотные джинсы. Через миг он уже оказался наверху стены и внимательно прислушался. Никаких признаков тревоги, ни лая собак. Лизабет не окончательно превратила участок в тюрьму, и то хорошо. Больно, но хорошо.

Тяжело дыша, Шон стал пробираться вдоль стены, осторожно цепляясь и отыскивая слабое место в проволоке. Все было сделано на редкость добротно, и он уже стал напоминать распятого Христа, когда наконец-то обнаружил лазейку.

Ругаясь под нос, Шон пролез в нее, получив лишь несколько царапин, и перелез через край. Приземлившись на корточки, он бросился на землю и затаился, осматривая порезы, чтобы потом прогнать из головы боль. Знать врага в лицо — почти выиграть сражение.

Прислушавшись, Шон привстал и огляделся, ожидая. Все было тихо, лишь ветерок шелестел в ветвях деревьев.

Немного передохнув, Шон стал осторожно пробираться вперед, не зная, не наткнется ли на какие-нибудь еще меры безопасности, о которых не догадывался. Он прошел через густые деревья на краю участка. За ним начинался широкий газон и цветники, вплотную примыкающие к дому. Раздвинув листья папоротника, он вгляделся в дом. Половина его была загорожена пышной растительностью, но он видел, что вокруг нет никого, даже садовника. И, судя по состоянию участка, его нет уже давно. Высокая трава местами пожелтела. Вокруг него валялись переспелые плоды, листья и ветки, их никто не убирал.

Шон вышел из своего укрытия и осторожно направился к дому, стараясь не шуметь и опасливо поглядывая на окна.

Он уже достиг последней большой клумбы, а Лизабет все еще не показывалась; не было и никого из прислуги. Чем ближе он подходил к дому, тем сильней охватывало его отчаяние. Покосившись на верхнюю часть дома, на третий этаж, где находилась спальня Сасс, Шон увидел, что с водосточных труб осыпается краска, что потрескалась черепица на крыше. Испытывая щемящую грусть, он обратил внимание на то, что занавеси в спальне Сасс плотно задернуты и не пускают внутрь яркое солнце.

Это окно всегда притягивало, завораживало Шона, когда он выходил из парка на дорожку, ведущую от дома к бассейну. И тут Шон неожиданно едва не наткнулся на одинокую фигурку. А когда опомнился, его сердце застыло. Никогда, даже в самых безумных фантазиях, он не мог бы себе такое представить. Матерь Божия, только не это.

— Сасс?

Он прошептал ее имя, не рассчитывая получить ответ. Перед ним была тень, призрак. Это была безутешная душа, чудом убежавшая из чистилища. У Шона перехватило дыхание, засосало под ложечкой. Боже! На губах застыл готовый сорваться крик, на глаза навернулись слезы.

Такую боль он уже испытывал в своей жизни, ее причиняли ему отец, жена, он сам. Боль так ему знакома, но это! Зрелище казалось просто непереносимым. Едва себя помня, он шагнул вперед, остановился, снова сделал шаг, уже не думая о том, что его могут заметить из дома.

— Сасс, девочка моя, — нежно произнес он, повторял это вновь и вновь, скорее желая убедить себя, чем надеясь на ответ. Она не шевелилась и даже не посмотрела в его сторону. Если бы она только взглянула, он, пожалуй, одолел бы ужас, сжавший его сердце.

Бормоча ласковую чепуху, он подошел к женщине, неподвижно сидящей в инвалидном кресле. Он едва ее узнавал. Исчезли великолепные волосы, которые он так любил. Лицо стало худым и бледным, бесследно пропали персик и сливки, кожа сделалась восковой. А эти глаза, не желавшие смотреть в его сторону, глаза, что когда-то сияли ему, согревали, возвращали его к жизни своей верой в его талант, они казались совсем мертвыми под длинными ресницами. Худые как у скелета руки лежали на коленях, прикрытых одеялом небесного цвета, такого пронзительного, что он лишь подчеркивал хрупкость и невесомость этой женщины.

И Шон направился к этому безмолвному существу, двигаясь осторожно, словно от резкого движения или внезапного шума она могла рассыпаться на тысячу кусочков. А подойдя ближе, Шон протянул руку и увидел, что она дрожит.

С неимоверным усилием Шон одолел эти последние шаги. Подойдя к Сасс, он положил руку ей на голову и провел по кудрявым волосам, ощущая их нежность. Шон медленно присел на корточки. Другая его рука осторожно накрыла ее длинные, холодные пальцы, согревая их своим теплом.

— Моя Сасс, моя девочка, — снова произнес он, положил голову ей на колени и замер, чтобы не испугать ее. Когда же из его груди вырвалось рыдание, а из глаз полились слезы, Сасс почувствовала в себе силы вернуться из чистилища, на которое уже обрекла себя.

— Шон? — прошептала она. — Неужели это ты?

— О Боже, Сасс. Сасс!

Шон вскинул голову, обхватил ладонями ее лицо и заплакал. Но радость его оказалась преждевременной. Сасс снова погрузилась в молчание. Вне себя от отчаяния, он просил ее вернуться.

— Сасс, послушай меня! — воскликнул он, повернув ее голову так, что она была вынуждена смотреть на него. — Не молчи. Не сдавайся. Нельзя уходить в свое горе, Сасс. Говори со мной. — Шон схватил ее за плечо, его пальцы впились в нее, не найдя ничего, кроме костей и кожи. Он встряхнул ее, ужаснувшись при мысли о том, что она может уплыть от него, словно листок по поверхности пруда. — Говори со мной, Сасс. Клянусь Святым Патриком и его проклятыми змеями, ты можешь это сделать.