Флетчер с замиранием сердца ждал ее ответа, он молил Бога, чтобы Пилар ошиблась. Может быть, она что-то не так поняла. Но Чар ничего не говорила в свое оправдание. И расстроенный Флетчер, еле сдерживая свои эмоции, тихо сказал:
— Господи, Чар, эта женщина ждет уже больше месяца. Если она не получит от тебя то, что ты обещала, она пропала. Ты можешь понять, что это значит? Пилар раздавлена. Она ничего не может сделать. Скрепя сердце она обращается к тебе за помощью и что получает? Пустое обещание? Ты была ее последней надеждой… Что стоило тебе послать ей несколько платьев? Ты знаешь, из твоей жизни уходит все, что ты любила: ты забыла меня, Пилар, перестала рисовать, создавать модели. Но ты этого даже не замечаешь.
— Хорошо, Флетчер, подожди минуту. Ты несправедлив…
— Я? — Флетчер недоверчиво засмеялся, но этот смех звучал как проклятие. — Чар, послушай, что ты говоришь!
— Нет, это ты послушай. Вслушайся в свои обвинения. Ты даже не попросил меня объяснить, в чем дело. Или если у меня есть деньги, то ко мне можно относиться так несправедливо? Я автоматически становлюсь мерзкой, гадкой миллионершей? Разве не так? И мне, конечно же, нет прощения?
— Хорошо. Тогда объясни. Скажи, как получилось, что ты оставила Пилар погибать, не моргнув глазом. И ты, и Ваше — вы оба предали ее. Может быть, чтобы стать знаменитым дизайнером, это необходимо?
Чар медленно подняла листок и попыталась прочесть. В глаза бросались отдельные слова: Пожалуйста, Флетчер… Умоляю тебя… Попроси Чар помочь мне… Помочь… Помочь… Помочь. Словно нож вонзился ей в сердце. Она не знала, как объяснить это недоразумение. Сейчас, может быть, уже слишком поздно.
— Я действительно обещала Пилар прислать часть новой коллекции, но я не могу объяснить, как случилось, что она до сих пор ничего не получила. Я велела Кэрол проследить за отправкой. Я должна проверить списки поставок, я…
— Перестань. Довольно! — в отчаянии крикнул Флетчер, отвернувшись. — Я больше этого не вынесу. Мне ненавистна мысль, что для тебя жизнь — это только бизнес. Чар, знаешь, до этой минуты я все еще любил тебя. Я не мог вытеснить из памяти твою улыбку, твой голос, твои прикосновения. Но после сегодняшней нашей встречи я, вероятно, окончательно излечусь. Тебя больше ничего не трогает. Ничего, кроме доходов твоей компании. В чем они выражаются? В миллионах? Хорошо, дорогая, я надеюсь, это принесет тебе счастье. Я надеюсь, что эти деньги и отчеты будут согревать тебя по ночам. И все твои консультанты будут стоять на страже твоих интересов. Малышка, ты совсем не та женщина, в которую я был влюблен. И я не знаю, где ты найдешь того, кто полюбит тебя сейчас, тебя, новую Чар Броуди.
— Господи, Флетчер, — взорвалась Чар, — мне надоело выслушивать твои обвинения и упреки. Послушать тебя, так у меня на голове змеи вместо волос и при одном взгляде на меня люди превращаются в камни. Неужели я и в самом деле так ужасна? Тебе не кажется смешным, что только ты видишь во мне монстра? Росс не видит. Мои служащие вполне довольны. Магазины наперебой просят о сотрудничестве. Скажи мне, Флетчер, где черный изъян в моей душе? Может быть, ты с помощью рентгена обнаружил, как ужасна Чар Броуди, в то время как все другие считают меня вполне нормальной?
— Тут нет никакого фокуса, Чар. Я думаю, все это видят не хуже меня. Просто я немного честнее, чем остальные. Но загляни сама в свою душу и скажи, что ты там видишь?
И Флетчер бросил на стол большой конверт, его содержимое рассыпалось. На столе оказались фотографии Чар.
— Смотри, Чар, смотри! И скажи мне, куда исчезла настоящая Чар Броуди.
И Флетчер быстро ушел, оставив Чар неподвижно сидеть за элегантным белым столом. Перед ней лежала кипа фотографий, и на каждой была она, Чар. Она долго молча сидела, не двигаясь, не в силах взять в руки ни один из снимков. Наконец она стряхнула с себя оцепенение. Это были те фотографии, которые Флетчер не использовал для своей статьи. Чар разложила их на столе, и ее сердце содрогнулось от того, что она увидела. Она готова была заплакать. Нет, нет, нельзя. Она должна посмотреть все.
Вот самая первая фотография. Как богиня, стоит она на ночном берегу в темно-зеленом шифоновом платье, на ее лице доверчивое и наивное выражение. А вот другой снимок. Первый проблеск любви. Этот кадр сделан на смотровой площадке Эйфелевой башни в ту ночь, когда весь Париж лежал у ее ног. Как удивительно сияют ее глаза, с губ готовы сорваться слова восхищения. А на этой фотографии Флетчер запечатлел ее в облаке черного шелка. Как счастливы были они тогда, когда любили друг друга на холодном полу в старой тесной мастерской! На нее смотрела женщина, готовая отдать всю себя, душу и тело любимому. Это был момент истинного счастья. Успех был на пороге, в ее жизни была любовь, дружба, весь мир открывался перед ней.
Сложив эти фотографии в аккуратную стопку, Чар с трудом перевела взгляд на другие снимки, лежавшие на столе. Она по очереди брала их в руки, с каждого на нее смотрело одно и то же лицо. Улыбка больше не освещала его, в глазах затаилась тревога, губы были сжаты, маленькая морщинка пролегла между бровями.
Разве Чар сама не замечала этого, когда смотрелась по утрам в зеркало и делала макияж? Неужели теперь она всегда так выглядит? Она тщательно следила за собой, элегантно одевалась, посещала дорогой парикмархерский салон, но ни один самый искусный мастер не мог сменить выражение ее глаз или снять печать озабоченности с ее лица.
Отложив фотографии, Чар подняла голову. Она боялась расплакаться. Она давно подозревала, что с ней происходит что-то не то, но не хотела задумываться над этими изменениями. Всегда находилась масса дел, которые нужно было срочно завершить, забот, которые требовали ее участия. Поэтому так легко было отмахнуться от тревожных мыслей.
Теперь, на этих снимках размером восемь на десять, она видела женщину, в которую превратилась. В ее глазах не было и тени той энергии, которая рождала полет творческой фантазии. Она была озабочена бесчисленными проблемами компании. В мозгу Чар звучал один вопрос. Даже Флетчер забыл его задать. Со всем своим богатством, славой и признанием, так быстро достигнув всего, о чем мечтала, была ли она счастлива?
Солнце село, в кабинете стало темно. Служащие проходили мимо двери, спеша домой, а Чар сидела за столом, снова и снова задавая себе один и тот же вопрос. И ответ каждый раз звучал одинаково. Наконец она взяла сумку и вышла из офиса.
Уже началась ежевечерняя уборка. Пройдя мимо уборщиц, Чар толкнула дверь цеха и, проходя к выходу, заметила полоску света под дверью небольшой комнатки рядом со складом. Странно, кто это так поздно работает, подумала Чар и заглянула в дверь.
Оказалось, это Тереза. Она расшивала черным бисером длинные рукава очаровательного оранжевого вечернего платья. Журнал «Вог» уже заказал эксклюзивную фотографию этой модели. Чар была этому очень рада, но сейчас она смотрела на платье и ничего не чувствовала. Она знала только, что ее имя будет на этикетке, прикрепленной к платью. Больше она не имела к нему никакого отношения. Это была работа Джерри Кордовы. Думая, что осталась незамеченной, Чар хотела тихонько уйти, но Тереза спросила:
— Тебе что-нибудь нужно, Чар? — Темноволосая женщина приветливо посмотрела на свою хозяйку и отложила работу.
Чар ласково улыбнулась.
— Тебе пора домой, Тереза. Ты слишком много работаешь.
— Мне это нравится. Работа доставляет мне удовольствие, — пожала плечами Тереза и улыбнулась в ответ.
— Благодарю тебя, Тереза. Я ценю твое отношение. И завтра же тебе это докажу.
— В этом нет необходимости, Чар, — ответила она, поднимая платье и возвращаясь к работе.
— Нет, есть. Добро всегда стоит благодарности. Спокойной ночи, Тереза. Пожалуйста, не работай так поздно.
Продев иголку сквозь прозрачный шифон, Тереза взяла с платмассовой тарелки бусинку и прислушалась к удалявшимся шагам Чар. Ее каблучки гулко стучали в помещении пустой фабрики. Тереза услышала, как сторож Макс попрощался с Чар, и прошептала:
