Джек хотел избавить ее от страданий. Он мечтал, как будет защищать ее, ласкать и баловать, пока она сама не убедится, что совершенно свободна, пока не почувствует достаточно уверенности, чтобы разрешить себе быть счастливой.

Он никому не позволит ее обидеть. Никогда больше.

— Идем. — Она улыбнулась, хотя печаль не покинула ее глаз, со вздохом просунула ладонь ему под руку и повела Джека прочь от клетки с антилопой. — Давай немного походим.

Рука в руке, они стали медленно прохаживаться по Египетскому залу, переходя из одного помещения в другое. Их окружала полная тишина, и только каблуки слегка постукивали по деревянному полу.

Поднявшись на второй этаж, они остановились на лестничной площадке. За окном хлестали потоки дождя, заливая дорогу.

Джек склонился поближе, вдыхая ее аромат. Она пахла сладко и свежо, как тот розовый амариллис, который он ей отправил.

Взяв руку Бекки в свою, Джек стянул с нее перчатку. Она посмотрела на него ошеломленно, но не попыталась остановить. Джек засунул перчатку во внутренний карман своего фрака.

— Я однажды встретил гадалку, — сообщил он, — в порту Кингстона. Она сказала, что может прочесть судьбу человека по его ладони.

— И ты попросил ее погадать тебе?

— Да. Она сказала, что я буду жить долго и благополучно. Потом посчитала линии, которые отходят вот от этой глубокой, вот здесь… — он провел пальцем по самой большой линии на ее ладони, — и сказала, что я стану отцом троих детей.

Бекки свела брови, сосредоточенно разглядывая собственную ладонь.

— И сколько же детей нагадала бы она мне?

— Тоже трех.

Бекки резко вдохнула.

— Это ничего не значит.

— Точно. — Голос Джека прозвучал беззаботно.

— Я… понимаешь, у меня есть основания полагать, что я бесплодна.

— Что за основания?

— Ну, я была замужем целых четыре месяца, но так и не понесла.

— Иногда, чтобы понести, женщине требуется больше времени, чем четыре месяца.

Тяжело сглотнув, Бекки кивнула:

— Я надеялась… Я надеялась, если забеременею, то Уильям перестанет мною пренебрегать. И снова меня полюбит.

Всего четыре месяца! Как быстро сумел ее первый муж доказать, что он подонок.

— Люди ужасно беспомощны в подобных вещах. Возможно, высшие силы решили, что твое время еще не настало.

Но Бекки помрачнела еще больше:

— Возможно. Ведь если бы у меня родился от Уильяма ребенок, он потом остался бы без отца, а я бы всегда помнила, что его родной отец… — Голос ее точно растаял.

Он накрыл ее руку своей, так что, когда она сжала кулачок, он оказался как бы внутри его ладони. Гадалка сказала ему также, что он испытает в своей жизни великую любовь, но если не будет осторожен, то потеряет ее.

Джек знал, твердо знал, что в словах старой карги есть некая правда. Она думал, что она говорит об Анне. Но это было запоздалое предсказание, ведь Анну он уже потерял.

Впрочем, может быть, она имела в виду Бекки?

Прекрасная леди Ребекка Фиск, дочь герцога, раненое сердечко… И так богата! Мог ли он любить эту женщину? Она определенно ему нравилась. Нравилась с самого начала, и это чувство росло и крепло всякий раз, как он видел ее. От встречи к встрече он видел все новые особенности ее характера, узнавал о ней все больше.

— Доверие, — тихо промолвил он, — это решительный шаг. Человек должен решиться и изгнать сомнения, избавиться от всех опасений. Надо убедить себя в том, что тот, кому доверено самое дорогое, будет хранить этот дар у сердца и никогда его не разобьет.

— Я так легко доверилась Уильяму. — Она помрачнела. — Слишком, слишком легко.

— Да, ты подарила ему свое доверие со всей щедростью, присущей невинности. Но это было в последний раз.

— Да… — В знак полнейшего согласия она прикрыла глаза.

— Я понимаю.

— Тогда ты должен понимать, почему я больше никому не верю.

— И это я тоже понимаю, Бекки. Но у меня нет возможности доказать тебе неопровержимо, что я тебя никогда не обижу. Можно сколько угодно повторять «не обижу», но ведь это неубедительно.

— Нет, конечно. Слова всего лишь звук.

— Слова тут бессильны; только поступки могли бы предоставить тебе доказательства, в которых ты нуждаешься.

— Да.

Он повел плечами, потом поднес ее кулачок к своим губам, разогнул пальцы и поцеловал каждый.

— Тогда единственное, что я могу, — это постараться показать тебе, что чувствую к тебе. Как сильно хочу видеть тебя спокойной и счастливой. И какой будет твоя жизнь со мной.

— Это ты, бесспорно, можешь. — Бекки распахнула глаза и взглянула на него с выражением почти что безысходности. — Но что это доказывает? Уильям… — Голос сорвался, и она попробовала сначала: — Уильям выглядел таким добрым, любящим, даже страстным… до того как мы вместе сбежали. Ну а потом, как только мы поженились… — Глаза у Бекки словно остекленели, теперь она смотрела в сторону.

— Вот где нужно преодолеть себя.

— Но, — прошептала она, — что, если я не могу?

— Можешь, — заверил он. Он мечтал о ее губах. Как мечтал! Инстинктивно он сжал ее руку, не отдавая себе отчета в том, что это насилие, плен. Она метнула в него взгляд, в котором — он затруднился бы сказать точно — было не то волнение, не то ужас. — У тебя шляпка падает, — глухо пробасил Джек, протягивая руку к ленте, завязанной у нее под подбородком. Ловким движением пальцев он развязал бант, потом осторожно снял шляпку, так чтобы ни единый волосок не зацепился, положил ее на подоконник и снова повернулся к Бекки.

На Пиккадилли, под окном, у которого они стояли, движение заметно оживилось. Если бы кто-то из прохожих вздумал посмотреть на окна Египетского зала, то мог бы увидеть, как Джек держит Бекки за плечи. Но Джеку было все равно.

Взяв ее за подбородок, он поднял к себе ее лицо. Она не сопротивлялась. Он мягко прижался к ее губам своими.

Веки его опустились, а каждый нерв в теле напряженно зазвенел, как будто от тревоги. Но он сумел справиться с собой и лишь нежно погладил ее губы своими. Вкус их был сладок.

Она не противилась. Не отталкивала его. Губы ее искушали, скользя по его губам, ладони нерешительно поднимались по его плечам. Обхватив Бекки за талию, Джек крепко прижал ее к себе, как бы показывая, насколько сильно ее желает.

Она крепче обняла его за плечи, потом обвила шею. Рот ее приоткрылся, она уже смелее ответила на его поцелуй. Он держал ее лицо в своей ладони. Не было ничего на свете мягче, теплее, нежнее, чем округлость ее щеки.

И эта сладость, Господи!.. Он тронул языком ее язык, понимая, что никогда не сможет вполне насладиться его вкусом. Бекки тихо-тихо застонала, перебирая пальцами волосы на его затылке. Он и не предполагал никогда, что это место у него настолько отзывчиво к ласкам.

Джек отстранился немного, но ровно настолько, чтобы ее теплое прерывистое дыхание по-прежнему играло на щеке.

Он гладил милое лицо, обнимающие его шею руки, ощущал неровно сросшиеся кости правой руки… Наконец переплел пальцы с ее тонкими пальцами, прижал ее руки к своей груди и нерешительно улыбнулся:

— Я никогда не ухаживал за дамой.

— Почему?

Он пожал плечами:

— Да не хотел раньше.

— А теперь?

— А теперь хочу.

— Почему я, Джек?

— Ты мне нравишься.

Уже сказав это, он припомнил настоящую причину, по которой решил за ней ухаживать, и внутри у него что-то сжалось.

Но ведь он не лгал ей. Она ему действительно нравилась. Правда, он не собирался взахлеб читать Шекспира или писать собственные сонеты о любви к Бекки, потому что любовь к ней была очень простой и понятной данностью. Да и вообще, при чем тут Шекспир? К чему, если по выражению ее Лица было ясно, что она понимает значимость самых простых слов Джека?

— Я… ты Мне тоже нравишься. — Казалось, она была не слишком рада признаться в этом. — Стараюсь изо всех сил сопротивляться этому, но, кажется, не могу ничего поделать.

Бекки балансировала и качалась над пропастью сомнений. Он должен был отвести ее оттуда. Сжимая ее руки, Джек сказал: