— Чарли, — Пьер начал так тепло, словно не разговаривал со мной на протяжении многих лет, — как ты там? Я пытался дозвониться тебе вчера, но ты не брал трубку. Я даже подумал, что ты уехал из Амстердама.

— Я уже подумываю над тем, чтобы уехать, Пьер. Скажи мне, что ты выяснил?

— Насчет обезьян, боюсь, хороших новостей нет. Если они очень старые и вырезаны из слоновой кости, тогда за них можно что-то выручить. Иначе — нет.

— Я думаю, они сделаны из современного материала. Скорее всего, из гипса.

— Тогда стоимость у них нулевая.

— Я предполагал, что ты так скажешь. То есть продать их невозможно?

— Есть несколько коллекционеров. Один — в Швейцарии, я с ним говорил. Он коллекционирует металлических обезьян, скажем, из золота, но обычно их привозят из Японии. Твои его не заинтересовали. Извини, Чарли.

— Нет, все нормально, я этого ожидал. Однако я, Пьер, должен тебе кое-что сказать, и боюсь, это плохие новости.

Тут я, постаравшись обойтись без причитаний, сказал о смерти Майкла. Просто сообщил, когда это произошло, выразил свое сожаление и замолчал, дожидаясь реакции Пьера. Пауза тянулась достаточно долго, наконец Пьер сухо поблагодарил меня.

— Ты хочешь, чтобы я выяснил насчет погребальной службы? — спросил я.

— Нет, благодарю.

— У меня создалось ощущение, что он был хороший человек.

— Да. И блестящий вор.

— В этом я не сомневаюсь. — Я откашлялся. — Послушай, Пьер, не сочти меня бессердечным, но я должен кое о чем тебя спросить. Когда Майкл обратился к тебе с просьбой, ты порекомендовал ему только меня или кого-то еще?

— В Амстердаме? Нет, только тебя, Чарли.

— А к кому бы он обратился, пожелай нанять второго взломщика?

— Этого я не знаю. А зачем ему было нанимать кого-то еще?

— Именно этот вопрос я себе и задаю. Но не волнуйся. Ты и так мне помог.

— Как скажешь, Чарли. Пожалуйста, будь осторожнее, хорошо? Сейчас в Амстердаме неблагоприятный для взломщиков климат.

Ничего нового этим он мне не открыл. Закончив говорить, я потер глаза и застонал, представив, что мне предстоит, поднялся с пола и потащился на кухню к бакалейно-химической куче, пропитанной талой водой. Положил рядом с кучей коробку с хлопьями и упаковку салфеток, встал на них, чтобы не промочить ноги, и откопал в вязкой дряни коробку со стиральным порошком. Насухо вытер руки о брюки, залез в коробку и нащупал в порошке что-то твердое. Оглядел кухню, чтобы убедиться, что никто за мной не наблюдает, и вытащил две статуэтки обезьян, спрятанные в коробке. Смахнул с них пахнущие лимоном гранулы, поднял на уровень глаз и спросил себя, наверное, в тысячный раз: что же в них такого особенного?

Наутро я поднялся рано, что могло показаться удивительным, учитывая предыдущую бессонную ночь в камере полицейского участка; но, с другой стороны, изрезанный матрас не располагал к долгому сну. Ранний подъем нес с собой немало плюсов — я предполагал заполнить утро уборкой, чтобы освободить день для других дел. В девять часов я уже звонил плотнику, дабы он привез и установил новую дверь, в которую еще надо было переставить старые замки. Я, разумеется, мог поменять замки, но особого смысла в этом не было, раз уж старые остались в рабочем состоянии. Тот, кто побывал в моей квартире, с замками возиться не стал.

Выпроводив плотника, я позвонил Генри Резерфорду и спросил, не согласится ли он позавтракать со мной. Он откликнулся с радостью, и мы договорились встретиться в кафе на Вестермаркт, неподалеку от Вестеркерк и дома Анны Франк. Я подъехал первым и выбрал столик у окна. После его прибытия мы поболтали о том, о сем за яичницей с ветчиной и крепким кофе, а потом я поинтересовался, не потратит ли он час, или чуть больше, для похода в библиотеку. Отказа я не встретил (наличные делают людей очень сговорчивыми), и мы пошли вдоль канала Принсенграхт. Солнечный свет заливал жилые баржи и кирпичные дома по обе стороны канала, отражался от поверхности воды. В Центральной библиотеке Резерфорд говорил (на беглом голландском), а я слушал. Очень скоро мы получили доступ к устройству для просмотра микрофишей и сами микрофиши с номерами газет «Де Телеграф» и «НРК-Ханделсблад» двенадцатилетней давности. Девушка, оформив заказ, отвела нас в маленькую комнатку, где Резерфорд снял и повесил на спинку стула пиджак, закатал рукава и принялся за работу. Я тем временем раздобыл второй стул и сел рядом на случай, если смогу чем-то помочь.

Вдвоем мы провели перед агрегатом из прошлого века добрых три часа — возможно, самые скучные три часа моей жизни. Заголовки на голландском сменяли друг друга, ничего мне не говоря. К чести Резерфорда, он ни разу не пожаловался, хотя я время от времени извинялся за то, что так здорово его нагрузил. Он только менял микрофиши, не расслабляясь и не теряя концентрации. Текли часы, и наконец наступил момент, когда я закрыл глаза, но все равно видел сменяющие друг друга черные заголовки на сером фоне. Еще немного, и я, скорее всего, предложил бы Резерфорду прерваться; боюсь, больше мы в библиотеку не пришли бы. Но вдруг Резерфорд радостно вскрикнул и показал мне то, что мы искали, — статья была опубликована на первой полосе одного из октябрьских номеров «Де Телеграф» за 1995 год.

Резерфорд законспектировал статью, после чего мы переместились в маленький бар, расположенный неподалеку от Центральной библиотеки на берегу того же канала. Я заказал сэндвичи с ветчиной и пару стаканов «Хейнекена», и, как только мы утолили первое чувство голода, Резерфорд развернул листок со своими записями и удовлетворил мое любопытство.

— Судя по всему, неудачное ограбление. — Он промокнул губы бумажной салфеткой. — В статье отчет о судебном процессе по делу вашего американского друга. Похоже, он совершил, или хотел совершить, крупнейшую в истории Амстердама кражу алмазов.

— Неужели?

— Именно! Его жертвой стала торговая компания «Ван Зандт», в те времена она была очень известна. Семейная компания. Слышали о такой?

— Мне это название ни о чем не говорит.

— Ничего удивительного. — Он глотнул пива и описал круг свободной рукой, давая понять, что сейчас продолжит. — Ее купили пять или шесть лет назад. Если не ошибаюсь, какой-то южноафриканский транснациональный концерн. А в те годы она занимала в Нидерландах ведущие позиции. О ней слышал каждый голландец.

— Компания занималась алмазами?

Резерфорд поставил стакан на стол.

— Драгоценными камнями, но главным образом алмазами. Как и многие другие голландские ювелирные компании, она импортировала камни из бывших голландских колоний и гранила их в Амстердаме. Фабрика располагалась в Остердоке. Если не ошибаюсь, она занимала несколько зданий. — Он поднял глаза к потолку, словно надеялся прочитать там ответ, набранный самым крупным газетным шрифтом. — Да, совершенно верно. По фасаду тянулось название компании.

— То есть компания была серьезная.

— Не то слово. И бриллиантами они торговали первосортными. Некоторые стоили баснословных денег.

— И Майкл украл у компании алмазы?

— Ну да, хотя сколько, остается загадкой. В статье ясности никакой. Вроде бы какие-то камни нашли в его квартире — собственно, они и стали уликами, но ходили слухи, что украдено гораздо больше, чем нашли. В компании «Ван Зандт», естественно, все это с негодованием отметали.

— Скрывали истинные убытки?

— Похоже на то. Разумеется, им хотелось, чтобы никто не сомневался в надежности их системы охраны.

Я кивнул, проигнорировав взгляд, брошенный Резерфордом на остаток моего сэндвича.

— И Майкл пошел под суд за ограбление?

— За вооруженное ограбление и убийство.

— Он убил охранника.

— Охранника, который работал в компании. — Резерфорд заглянул в свои записи. — Роберта Волкерса, сорока четырех лет от роду. Господин Волкерс потревожил американца, когда тот вскрывал главное хранилище. Американец его застрелил.

— У него был пистолет? — Я отправил в рот последний кусок сэндвича.