— Какие, к черту, японцы! Пошли они в жопу! Нет никаких японцев! Если ты хочешь знать, я собирался пойти туда со своей любовницей.

Лаура бледнеет. Стены прихожей кружатся вокруг меня.

— С кем?!

— С моей любовницей. Съела? Я трахаю ее уже два года, понятно? Ты думаешь, я нервничаю из-за моего братца? Да в гробу я его видал! Хочешь знать, почему я такой нервный? Хочешь?

Лаура окаменела. Она смотрит на меня, молча, замерев… Хотя нет, ее шатает.

— Так я тебе скажу! Я такой нервный, потому что терпеть тебя не могу, потому что не выношу, как ты двигаешься, как разговариваешь, как одеваешься. Я нервный, потому что меня тошнит от твоей работы, твоих гребаных подруг, твоих гребаных вечеринок. Я нервный, потому что мне не нравится, что все водят меня за нос, что я должен всех содержать. Тебя, которая делает вид, что работает, этого мудака, моего братца, который даже и вида не делает, корчит из себя непризнанного музыканта, полоумного интеллектуала и ироничного скептика. Я нервный, потому что жизнь с тобой всегда была тяжелой работой, потому что заниматься любовью с тобой тоже превратилось в работу, нет, скорее в кровосмешение! Хочешь знать — почему? Потому что это словно заниматься сексом с собственной сестрой, которой у меня нет, но которая, если бы была, производила бы на меня точно такой же эффект, какой производишь на меня ты. Я нервный, потому что мне не хватает воздуха. Я нервный, потому что я люблю другую и хочу жить с ней. И пошли вы все в жопу! Вот и все!

Лаура широко раскрывает глаза. Кажется, она не понимает того, что я сказал. Или не верит этому. Она пятится.

— Кто она? Скажи мне, кто она!

— Не скажу. Это мое дело. Иди в жопу.

Лаура садится, сжимает голову руками. Ее трясет. Только сейчас до меня доходит, что я ей наговорил.

— Все-все, забыли, я пошутил.

Я подхожу к ней. Она с силой отталкивает меня. Поднимает голову.

— Ты пошутил? Нет, ты не шутил, сволочь! — кричит она. — Я знаю, кто она, это та шлюха из отдела персонала как ее зовут? Да-да, та самая… жена судьи…

— Кто?! Де Бернардис?! — спрашиваю я со смехом.

— Да, она самая! И нечего смеяться!

— О'кей, я не смеюсь. Но подумай сама, если бы даже Де Бернардис…

— Де Бернардис! Я как чувствовала, что эта… как ее зовут, твою шлюху? — перебивает меня Лаура.

— Я не помню.

— Ах, ты не помнишь! Скажи мне, пожалуйста, ты что когда трахаешь ее, зовешь ее по фамилии?.. Теперь мне понятно, почему она так быстро сделала карьеру на предприятии. Она такая организованная, так хорошо работает, объяснял ты. Теперь я знаю, каким местом она работает, эта сука! Я вас видела, когда как-то зашла к тебе в кабинет, а она стояла, раскорячив ноги и положив на твой письменный стол свои уродские сиськи…

Не такие уж они и уродские, думаю я.

— …а ты сидел и пускал слюни, пялясь на них! Все вы одинаковы, и чем паскуднее паскуда, тем больше она вам нравится. Так вот, завтра же ты ее уволишь! И можешь убираться к чертям собачьим из этого дома!

— Завтра воскресенье.

— Вот и хорошо, у тебя будет время собрать чемодан.

— Я имел в виду, что уволить ее в воскресенье невозможно. — Я пытаюсь сгладить драматизм ситуации.

— Ты еще пытаешься острить? Ты так глуп и пьян, что не понимаешь, насколько ты оскорбил меня? Ты мне изменил и мне же признаешься в этом! У тебя не хватило храбрости сказать мне это в трезвом виде, нет, тебе надо было надраться до поросячьего визга, чтобы сказать мне это! Ты мне вдвойне омерзителен!

— Я же сказал, что пошутил, клянусь тебе! А наговорил такое, просто чтобы немного позлить тебя. Извини.

Лаура принимается рыдать. Я делаю новую попытку подойти к ней, но она отскакивает от меня и кричит:

— Исчезни, ублюдок!

У меня кружится голова. Опять подступает тошнота. Филиппинцы просыпаются и спускаются вниз. Уставили на нас свои филиппинские рожи.

— Вам что здесь надо? Идите в жопу! — гаркаю я.

Филиппинцы исчезают.

— Возвращайтесь на Филиппины! — кричу я им вслед, и на меня опять нападает смех.

Я достаю последнюю сигарету из второй за день пачки, закуриваю и замечаю, что с другого конца. Делаю вид, что все в порядке, и пытаюсь курить. Просыпается малыш. Зовет:

— Мама!.. Мама!..

Плачет.

— Доволен? Разбудил ребенка, — говорит Лаура, моментально входя в роль образцовой матери.

— Плевать. Он меня столько раз будил, если я его разбужу один раз…

Просыпается и старший. Выходит в гостиную заспанный и, потирая глаза, спрашивает:

— Па, почему ты заставил плакать маму?

— Тебе какого черта здесь надо? Ну-ка возвращайся в свою комнату. Иди занимайся. А то я сломаю твой «Гейм-бой».

Старший тоже начинает плакать. Думаю, из-за угрозы разбить его любимую игрушку.

Мне надо прийти в себя. Я иду в ванную. Сую два пальца в рот. Ничего не получается. Мою лицо. Ссу и опять не попадаю в цель. Возвращаюсь в гостиную. Лауры нет. Должно быть, ушла в спальню. Иду туда. Поднимаюсь по лестнице цепляясь за перила. В спальне ее нет. Не раздеваясь, валюсь на кровать. Комната кружится. Ну ты посмотри, в ка-кую задницу я сам себя загнал!..

Завтра она успокоится, думаю я. Я заставлю ее поверить, что пошутил, наговорив такое, чтобы позлить ее, даже не знаю зачем. Она успокоится… А если нет, пусть идет в жопу. На этот раз серьезно… Де Бернардис! Черт, как же ее зовут?.. Не могу вспомнить… Ладно, плевать на Де Бернардис… А если она хочет, чтобы я ее уволил, я ее уволю, пошла она тоже в жопу… пусть ее трахает мой брат.

Заснул. Пусть спит. Но завтра соберет чемоданы и вон из этого дома.

Я разорю этого ублюдка. Я выпотрошу его до донышка.

Он не шутил. Это та самая мымра. Как же я раньше не замечала? Она как-то даже заявилась на вечеринку в наш дом. Пришла якобы с Франческо, но все время разговаривала с Флавио. Они даже целый час танцевали вместе, я только сейчас вспомнила. Ясно, что Франческо, сводник, прикрывал их связь. Ладно, завтра он услышит все, что я о нем думаю. Гадина! А я еще колочусь, чтобы найти ему бабу! Засранец! Такой же, как и его братец. Как вся семейка Масса.

Мне плохо. Куда я сунула прозак?

Мне очень плохо. И я звоню Барди, своему психоаналитику. Мне наплевать, что Флавио бесится на его счет. Я плачу Барди триста тысяч лир за неделю и имею право звонить ему в любой момент.

— Доктор, это Лаура Масса, извините за поздний звонок, но я вынуждена…

— Синьора Масса, что случилось?

— Доктор, мне плохо… У моего мужа есть другая женщина, мне необходимо поговорить с кем-нибудь… Я хочу поговорить с вами.

— В это время? Час ночи!

— Да, доктор, в это время. Это очень важно.

— Синьора, будьте благоразумны. Вам же известно, что так не делается. Существует практика… необходимо создать соответствующую атмосферу… вы-то уж должны знать.

— Плевать мне на практику и атмосферу, доктор, я сейчас не в состоянии быть благоразумной. Мне плохо, понимаете?

— Давайте поговорим об этом в понедельник на сеансе нельзя заниматься психоанализом по телефону.

— Но мне очень плохо именно сейчас! Вы понимаете это или нет, доктор?!

— Я все понимаю, синьора, но будет лучше, если мы поговорим об этом в понедельник, поверьте мне.

— Доктор, я уже приняла таблетку прозака, и если вы меня не выслушаете, я выпью всю упаковку.

Пауза на раздумывание.

— Хорошо, синьора, говорите. Я вас слушаю.

— Сегодня вечером мой муж напился пьяным и вылил на меня столько ненависти, что я даже и представить себе не могла, и мало этого, признался, что вот уже два года изменяет мне с одной своей сотрудницей, а когда увидел, что мне стало плохо, сказал, что пошутил. Вы только подумайте, какой ублюдок! У него не нашлось храбрости пойти до конца! Я его уничтожу! Я убью эту сволочь!

— Успокойтесь, синьора, успокойтесь. Кто знает, может, ваш муж действительно шутил. Может, он хотел только ранить вас. Может, для него это способ заставить вас услышать себя, иногда случается такое, что люди с этой целью городят целые горы.