После короткой паузы, во время которой все убедились, что он закончил, собравшиеся разразились бурными аплодисментами, и на этой торжественной ноте совещание завершилось.

— Трент? — сказал Кельвин, собирая бумаги. — Зайди ко мне.

Он посмотрел на часы: было уже почти семь, а он хотел еще побриться.

— Трент, ты молодец, — сказал он. — Хорошая подборка, дружище.

— Спасибо, босс. Отличная речь про королевского наследника. Отпад. Сильно сказано. Нет никого круче шоу «Номер один», да? Мы можем его захвалить или зарезать.

— Не говори ерунды, придурок. Конечно, мы не станем его резать. Он хочет набрать голоса, и он получит этот шанс. Он дойдет до финала.

— Точно. Да. Конечно, дойдет.

— Поэтому должно казаться, что к нему относятся как ко всем остальным.

— Да. Мммм.

— Иначе станет понятно, что все подстроено.

— Ясно. Все ясно, босс.

— Его участие в шоу для нас гораздо важнее, чем провал, а значит, надо дать зрителям возможность узнать его лучше и полюбить. Они ни за что не полюбят его, если он будет на особом положении, верно?

— Да.

— Потому что если мы знаем что-то о самих себе как о нации, так это тот факт, что мы поддерживаем королевскую семью с ее дворцами и роскошью, потому что это доказывает, как мы хорошо живем, но мы при этом не хотим, чтобы королевская семья была на особом положении.

— Хм… понятно. Что-нибудь еще, шеф?

— Да… — небрежно сказал Кельвин, словно ему это только что пришло в голову. — Мне нужен ребенок, который не умеет читать.

— Хорошо. Отлично. По-нят-но, — ответил Трент, удивившись, но пытаясь не показать этого.

— И еще жертва домашнего насилия. Женщина, разумеется, не смей тащить мне какого-нибудь подкаблучника или педика с синяками, чей дружок любит грубый секс.

— Нет, конечно нет. Понял.

— И еще кого-нибудь, кто ждет операции… Да, тот, кто ждет операции, лучше ребенок.

— Хм… Ясно, шеф. Хорошо. Все понял. Хм, это будут конкурсанты?

— Нет, я с ними в отпуск поеду. Конечно, конкурсанты. Твою мать, Трент, я тороплюсь. Просмотри конверты и попытайся найти кого-нибудь, а если не найдешь в конвертах, найди где-нибудь еще. Просто сделай так, чтобы перед региональным отбором они были в толпе.

Трент знал, когда лучше не спорить.

— Хорошо. Понятно, шеф. Будет сделано. Ребенок, который не умеет читать. Женщина, жертва домашнего насилия, и кто-то, кто или сам ждет операции, или чей ребенок ждет операции. Какие-нибудь еще условия?

— Ну, разумеется, телегеничность. Миленькие, если получится, особенно ребенок и жертва. Пожалуй, «липучки», но не «сморчки». И было бы неплохо, если бы они хоть немного пели, но, разумеется, это не обязательно. Так, это все. Совещание закончено. Молодец. Продолжайте в том же духе. Увидимся в первый день прослушивания.

И Кельвин поспешно вышел из комнаты.

В тот вечер ровно в восемь часов в маленькой квартире Эммы прозвенел звонок. Дел было много, но она была готова. Вернулась к семи, остановила выбор на маленьком черном платье от «Кукаи» с красной кружевной оборкой по линии декольте, и у нее осталось достаточно времени, чтобы накраситься и недостаточно, чтобы слишком беспокоиться о предстоящем ужине.

Кельвин прислал за ней «ягуар», прекрасный и роскошный, а на его заднем сиденье Эмма нашла розу, к которой была прикреплена записка со словами: «Роза от колючки».

Последние следы злости испарились. Он говорил «прости». Он сделал это ненарочно. У него был мозговой штурм, он страдал он недостатка соли в организме. Что-то в этом роде. Эмма была настроена вести себя с Кельвином жестко, но если он так искренне раскаивается, то было бы невежливо не простить его.

Они ужинали в отдельном зале на втором этаже «Айви», который, несмотря на попытки Эммы не глазеть по сторонам, поразил ее своей гламурностью. Кельвин с самого начала извинился за грубое поведение и с надлежащим раскаянием снова предложил Эмме ее работу плюс повышение, что она с радостью приняла. Затем Кельвин настоял на том, чтобы больше не говорить об этом, и вместо этого веселил ее занимательными историями о Родни, Берилл и американской поп-индустрии. Вскользь упомянув о своем несложившемся браке, он сделал незамысловатый вывод, сказав, что двое высокомерных, склонных к манипулированию суперэго людей совершили огромную ошибку и своим примером снова доказали, что только противоположности притягиваются друг к другу. Затем, когда вино было допито и подали кофе, Кельвин спросил, не поедет ли Эмма с ним в его дом в Белгрейвии.

Конечно, ей следовало бы ожидать этого, но она не ожидала. Она была не особенно тщеславна и, зная, что Кельвин может с легкостью выбирать себе женщин, не льстила себе мыслью, что этот ужин, с его точки зрения, может быть способом совращения. В глубине души она думала, что это будет скорее попытка избежать того, что она возбудит против него дело о противозаконном увольнении. В конце концов, дни, когда супербогатые работодатели могли творить с подчиненными все, что им заблагорассудится, слава богу, миновали.

— Ты хочешь, чтобы я поехала к тебе домой? — спросила она.

— Да. Именно так. Сейчас это было бы очень кстати.

— Выпить кофе? — слабым голосом поинтересовалась она, пытаясь соблюсти приличия.

— Нет. Кофе мы выпили. Я хочу, чтобы ты осталась на ночь.

Эмма была потрясена. Она не получала столь прямолинейного предложения со времени попоек на первом курсе в баре студенческого профсоюза, и ей это не очень понравилось.

— Кельвин, я не могу, — быстро сказала она.

— Эмма, пожалуйста, — сказал Кельвин. — Это много для меня значит.

— Много для тебя значит? Что ты хочешь этим сказать — много для тебя значит?

— Именно то, что сказал. Я хочу переспать с тобой. Для меня это очень важно.

— Для тебя это важно?

— Да.

Удивление Эммы прошло, уступив место не менее сильной злости.

— Господи, Кельвин, а ты говоришь все начистоту, верно?

— Ну, извини, если я излишне прямолинеен, но сейчас поздно, нам обоим утром на работу, и это для меня важно.

— А мне важно, с кем я ложусь в постель. Поэтому — нет, — твердо сказала Эмма. — Ни за что.

— Почему?

— Что значит — почему? Господь мой всемогущий, я в жизни подобного не слышала! Просто я не сплю с парнями, когда они об этом просят. Особенно когда это, черт возьми, практически приказ. Я так не могу. Должно быть… я не знаю, что-то большее.

— Что? Романтика? Я могу быть романтичным.

— Не верю.

— Эмма, ты должна сделать это для меня.

— Нет, Кельвин, я вовсе не должна делать этого для тебя, и я не стану этого делать.

Если бы он подождал, она могла бы кое-что добавить. Что-то вроде «может, в следующий раз. Подумаю. И если не в следующий раз, то уж точно в следующий раз после него. В зависимости от того, как пойдут дела». К сожалению, Кельвин не дал ей такой возможности.

— Ну что ж, — сказал он, — это прозвучит очень неприятно, но легкого способа сказать это просто не существует. Ты не получишь обратно свою должность.

Эмма просто не могла поверить своим ушам, до того это было прямолинейно! Она ни с чем подобным в жизни не сталкивалась.

— Ты ведь шутишь.

— Боюсь, что нет.

— Ты хочешь сказать, что открытым текстом заявляешь мне, что мое возвращение на работу зависит от того, лягу ли я с тобой в постель?

— Ну, все было по-другому… до того.

— До того, как я сказала «нет»?

— Да.

— Но теперь это так?

— Боюсь, Эмма, что так. Видишь ли, дело в возможности сосредоточиться. Ты мешаешь мне сосредоточиться. Я отвлекаюсь. Ты представляешь себе, насколько это опасно на этой стадии разработки программы? Мне нужно удалить помеху. Прямо сейчас. Сегодня. Я не могу позволить себе потерять хотя бы еще минуту сосредоточенности.

— То есть ты уволил меня, чтобы затем шантажом заставить спать с тобой?

— Нет, конечно нет, все было совершенно по-другому. Я уволил тебя, чтобы попытаться убрать тебя из своих мыслей, чтобы сосредоточиться на конкретном задании. Но это не сработало.