B KLM.

Зачем Эл собирала эти буквы? Он открыл шкатулку и указательным пальцем поворошил находящиеся в ней вырезанные заглавные буквы. Множество букв К, М, С, L и В.

Гамаш медленно закрыл крышку, отставил шкатулку в сторону и долго смотрел перед собой неподвижным взглядом. Потом старший инспектор встал и принялся ходить по комнате. Наклонив голову и заложив руки за спину, он круг за кругом, размеренным шагом обходил обширное помещение.

Через несколько минут Гамаш остановился.

Теперь он знал ответ.

— Мадам Лонгпре. — Гамаш встал и галантно поклонился изящной пожилой женщине.

— Месье Гамаш. — Она легонько кивнула и села на пододвинутый стул.

— Что вам заказать?

— Эспрессо, s’il vous plaît.

Они сидели в бистро, за столиком у камина. Было десять часов утра, и с ясного неба падали крупные снежные хлопья. Это метеорологическое явление довольно часто можно наблюдать зимой в Квебеке, но от этого оно не становилось менее замечательным. Снегопад и яркое солнце одновременно. Вид из окна был просто изумительным. Кристаллы и призмы, нежные и хрупкие, кружили в воздухе и медленно опускались на Три Сосны, превращаясь в розовые, голубые и зеленые искорки на деревьях, крышах домов и одежде прохожих.

Им принесли кофе.

— Вы уже пришли в себя после пожара? — спросила Эм. Она тоже была там, вместе с Матушкой и Кей. Всю ночь пожилые женщины разносили бутерброды, кофе и теплые одеяла. Гамаш понимал, что они безумно устали, и именно поэтому решил отложить разговор с Эмили на следующее утро.

— Это была ужасная ночь, — сказал он. — Одна из худших в моей жизни.

— Кем был этот человек?

— Его звали Саул Петров, — ответил Гамаш, внимательно наблюдая за ее реакцией. Но лицо Эмили не выражало ничего, кроме вежливого интереса. — Он был фотографом. Фотографировал Сиси.

— Зачем?

— Для ее каталога. Она собиралась подготовить его к встрече с представителями одной американской компании, которых она надеялась заинтересовать своим проектом. Сиси собиралась стать кем-то вроде гуру от моды, хотя ее амбиции не ограничивались лишь вопросами стиля и дизайна.

— Комплексное обслуживание, — улыбнулась Эм. — Мы обновим вас снаружи и изнутри.

— Да, планы у мадам де Пуатье были грандиозные, — согласился Гамаш. — Вы упоминали о том, что несколько раз встречались с Сиси, а как насчет ее семьи? Вы знакомы с ее мужем и дочерью?

— Только со стороны. Я никогда не общалась с ними. Они были на матче по керлингу.

— И, насколько я понимаю, на рождественской мессе в церкви тоже?

—  C'est vrai, — Эмили улыбнулась собственным мыслям. — А вы знаете, она совсем не такая, как кажется, эта девочка.

Слова Эмили стали полной неожиданностью для Гамаша.

— Что вы хотите этим сказать?

— О, я не имела в виду ничего дурного, старший инспектор. Она не пыталась казаться тем, кем она не была на самом деле, как это делала ее мать. Хотя, если честно, Сиси никого не удавалось ввести в заблуждение. Все ее ухищрения были шиты белыми нитками. Нет, Кри действительно очень робкий и замкнутый ребенок. Избегает смотреть людям в глаза. Но при этом у нее совершенно волшебный голос. У нас у всех перехватило дыхание, когда она запела.

Эмили мысленно вернулась на рождественскую службу в переполненной народом маленькой церкви. Она тогда оглянулась и увидела совсем другую Кри. Радость преобразила девочку и сделала ее красивой.

— Когда она пела, она выглядела точно так же, как Дэвид, когда он играл Чайковского.

А потом была эта ужасная сцена у церкви…

— О чем вы задумались? — осторожно спросил Гамаш, заметив обеспокоенное выражение, которое появилось на лице Эм.

— После службы мы все собрались перед церковью. Сиси вышла через боковой вход. Оттуда можно напрямик пройти к ее дому. Мы не видели их, но слышали голос Сиси. И еще какой-то странный звук… — Эмили поджала губы, пытаясь придумать подходящее сравнение. — Похожий на клацанье когтей Генри по паркету. Если я забываю их подстричь, конечно. Да, похожее клацанье. Только громче.

— Думаю, на эту загадку я могу дать ответ, — сказал Гамаш. — Это клацали сапоги Сиси. Она купила их себе в качестве рождественского подарка. Сапоги из кожи новорожденного тюленя с металлическими шипами на подошве.

Эмили была шокирована.

—  Mon Dieu! — с отвращением произнесла она. — Это же безбожно.

— Вы сказали, что, кроме клацанья сапог, слышали еще и голос Сиси.

— Да, она кричала на свою дочь. Бранила ее. Это было ужасно.

— А за что она ее ругала?

— Ну, во-первых, за ее одежду. Кри действительно была одета довольно своеобразно. Кажется, в розовый сарафан. Но в основном она ругала дочь за ее пение. У девочки божественный голос. Не в том смысле, который обычно вкладывает в это слово Габри, а действительно божественный. Сиси же передразнивала ее, глумилась над ней. Казалось, ей мало просто унизить девочку. Она убивала ее каждым своим словом. Это было чудовищно. Я все слышала и ничего не сделала. Ничего не сказала.

Гамаш молча ждал продолжения.

— Мы должны были помочь ей, — голос Эмили был тихим и ровным. — Мы все стояли там и ничего не предпринимали, чтобы остановить убийство. Да, именно убийство, старший инспектор. Я не питаю никаких иллюзий по этому поводу. В тот вечер Сиси убила свою дочь, и я стала соучастницей.

— Вы слишком требовательны к себе, мадам. Не нужно впадать в крайности. Я понимаю, что вы переживаете из-за того, что произошло, и согласен с тем, что следовало что-то предпринять. Но я также знаю и то, что сцена возле церкви была лишь одним из многочисленных эпизодов в жизни Кри. Похоже, она вообще не видела в этой жизни ничего, кроме унижений. Они стали для нее чем-то вроде вот этого снега. — Они вместе посмотрели в окно. — Обиды и оскорбления наслаивались друг на друга, пока Кри не оказалась полностью погребенной под ними.

— Я должна была что-то сделать.

Они немного помолчали. Гамаш наблюдал за Эмили, которая смотрела в окно.

— Говорят, завтра будет вьюга, — сказала Эмили. — Передавали штормовое предупреждение.

Для Гамаша эта новость стала полной неожиданностью.

— Вы слышали прогноз?

— В новостях сказали, что может выпасть около тридцати сантиметров снега. Вы никогда не попадали в буран, старший инспектор?

— Один раз, в провинции Абитиби. Было темно, и на дорогах не было ни одной машины. Я совершенно потерял ориентацию.

Гамаш до сих пор отчетливо помнил непроницаемую снежную пелену и узкий освещенный туннель, который высверливали в ней фары его машины. Весь мир тогда сузился до размеров этого туннеля.

— Я не там свернул и оказался в тупике. Дорога становилась все уже и уже, но я упрямо ехал вперед. Конечно, я сам был во всем виноват. — Он наклонился к Эмили и заговорщицки прошептал: — Я был слишком упрям. Только, чур, никому ни слова.

Эмили улыбнулась.

— Это останется нашим маленьким секретом, старший инспектор. Кроме того я уверена, что мне никто не поверит. И что было потом?

— Дорога продолжала сужаться. — Для наглядности Гамаш начал постепенно двигать руки вперед, сближая ладони до тех пор, пока пальцы обеих рук не соприкоснулись. — Потом она вообще превратилась в узкую тропинку и исчезла. Я не понимал, где я. Вокруг был только лес и снег. Сугробы были почти вровень с окнами машины. Я не мог проехать вперед и не мог вернуться назад.

— И что же вы сделали?

Гамаш заколебался. Он не знал, как лучше ответить на этот вопрос. Все ответы, которые приходили ему на ум, были по-своему правдивыми. Но правда тоже бывает разной. Старший инспектор подумал о вопросе, который он собирается, в свою очередь, задать Эмили Лонгпре, и решил, что она заслуживает абсолютно честного ответа.

— Я начал молиться.

Эмили посмотрела на сидящего перед ней крупного, уверенного в себе, привыкшего командовать мужчину и задумчиво кивнула.