Лайон почувствовал, как земля уходит у него из-под ног.

— Вы дипломированный инженер и изобретатель. Вам бы не составило труда подсоединить провода к стулу. Вы бы знали, что для того, чтобы ваш план сработал, ваша жена должна была стоять в луже жидкости и быть без перчаток. Вы легко могли подсыпать ей ниацин во время завтрака. И вы достаточно хорошо знали свою жену, чтобы предвидеть то, что она займет самое лучшее место у обогревателя.

Голос Гамаша звучал ровно и спокойно, отчего его страшные слова казались Лайону еще страшнее. Он наблюдал за тем, как старший инспектор открывает портфель и достает оттуда фотографию.

— Некоторое время я никак не мог понять, откуда убийца знал, что Сиси встанет, подойдет к другому стулу и возьмется за него руками. Ведь подобный поступок никак нельзя назвать естественным. Теперь я знаю ответ. Вот откуда.

Он показал Лайону фотографию. На ней Ричард увидел свою жену за считаные минуты до гибели. Сидящая рядом с ней Кей что-то говорила, но взгляд Сиси был прикован к стоящему перед ней стулу.

Кровь отхлынула от лица Ричарда Лайона.

— И вы тоже знаете ответ, сэр.

— Я этого не делал, — пискнул Лайон. Он чувствовал себя беспомощным и одиноким. Даже голоса, верные спутники, которые постоянно звучали в его голове, куда-то пропали и оставили его одного.

— Он этого не делал, — сказала Мирна двадцать минут спустя.

— Почему вы в этом так уверены?

Гамаш сидел в кресле-качалке. Его длинные ноги были вытянуты вперед, поближе к жарко натопленной дровяной печке. Мирна приготовила ему горячий ромовый пунш и присела на бельевую тумбу, на которой лежала стопка журналов «Книжное обозрение». Гамаш начинал постепенно оттаивать.

— Он все время сидел на трибуне, рядом со мной.

— Да, я помню, вы это уже говорили, но разве он не мог незаметно отлучиться на несколько минут?

— Скажите, старший инспектор, если бы по дороге сюда ваше пальто на несколько минут куда-то пропало, вы бы это заметили? — В глазах Мирны зажглись веселые искорки.

— Думаю, что да.

Гамаш прекрасно понимал, что имеет в виду Мирна, но ему очень не хотелось этого слышать. Не хотелось слышать, что его идеальный подозреваемый, его единственный идеальный подозреваемый, никак не мог совершить убийства, потому что Мирна, возможно, могла бы и не заметить отсутствия Ричарда Лайона, но она обязательно бы заметила отсутствие рядом живого тепла.

— Послушайте, я не испытываю ни малейшей симпатии к этому человеку, — сказала Мирна. — Кри доведена до состояния, которое немногим отличается от коматозного. Сначала я даже подумала, что она страдает аутизмом, но, проведя с ней несколько минут, поняла, что это не так. Кри сознательно ушла в себя. И я полагаю, что в этом следует винить Ричарда Лайона.

— Расскажите мне о своих соображениях, — попросил Гамаш, взял горячую кружку и с наслаждением втянул носом аромат рома и специй.

— Мне бы не хотелось показаться слишком категоричной, но, по моему мнению, всю свою жизнь Кри жила в крайне неблагоприятной атмосфере. Ее постоянно оскорбляли и унижали. Думаю, что основным ее обидчиком была Сиси. Она эмоционально угнетала Кри. Но когда речь идет о жестоком обращении с детьми, почти всегда есть еще и третья сторона. Наблюдатель. Один из родителей мучает ребенка, а второй знает и видит, что происходит, но ничего не предпринимает, чтобы этому помешать.

— Но, возможно, Сиси эмоционально угнетала не только дочь, но и мужа? — предположил Гамаш, вспомнив постоянно растерянного и перепуганного Лайона.

— Почти наверняка. Тем не менее он отец Кри. И как отец был обязан защитить свою дочь.

— Но он этого не сделал.

Мирна кивнула.

— Можете себе представить, на что была похожа жизнь ребенка в этом доме? — Мирна сидела спиной к окну, но ей и не нужно было видеть бывший дом Хедли, чтобы ощутить исходящую от него отрицательную энергию.

— Возможно, нам следует сообщить в службу помощи жертвам семейного насилия? Может быть, Кри будет лучше в одном из их кризисных центров?

— Не думаю. Худшее уже позади. Все, что ей сейчас нужно, это любящий отец и интенсивная психотерапия. Кто-нибудь из ваших людей разговаривал с ее учителями?

— Они говорят, что она очень способная, прекрасно учится, но неконтактна и не вписывается в коллектив.

— И вряд ли когда-нибудь сможет вписаться. В этом отношении ее психике уже нанесен непоправимый ущерб. Все мы постепенно начинаем соответствовать собственным представлениям о себе, а Кри всю жизнь внушали, что она отвратительна. И жестокие слова ее матери до сих пор назойливо звучат у нее в ушах. Все мы иногда слышим тихий голос, который нашептывает нам добрые или безжалостные слова. Голос нашей матери.

— Или нашего отца, — добавил Гамаш. — Хотя в нашем случае отец молчал. Сиси говорила слишком много, а он не говорил ничего. Бедная Кри! Неудивительно, что дело закончилось убийством.

— Мы живем в мире управляемых ракет и неуправляемых людей, — сказала Мирна. — Доктор Мартин Лютер Кинг-младший.

Гамаш кивнул и вспомнил другую цитату.

— Махатма Ганди, — сказал он. — Там еще было продолжение, но я его не помню.

— Не знала, что Махатма был таким разговорчивым, тем не менее я полностью с ним согласна. Замечательное высказывание! Все начинается с наших убеждений, а убеждения передаются нам от родителей. Поэтому если родители больны, то они передают нам нездоровые убеждения, которые впоследствии отравляют все наши мысли и поступки.

Гамаш снова вспомнил о загадочной матери Сиси. Интересно, какой она была и какие убеждения передала своей дочери? Он потягивал горячий пунш, ощущая разливающееся по телу приятное тепло, и поглядывал по сторонам.

Магазин Мирны напоминал старую библиотеку в загородной усадьбе. Вдоль стен тянулись ряды деревянных полок, заставленных книгами. По полу были разбросаны вязаные коврики, а посреди комнаты возвышалась чугунная дровяная печка. Диван и два кресла-качалки, стоявшие по бокам от нее, довершали картину. Гамаш вообще любил книжные магазины, а магазин Мирны казался ему самым очаровательным из всех, в которых ему довелось побывать.

По дороге сюда он видел Руфь. Было около пяти, и пожилая поэтесса шла по заснеженной деревенской площади. Остановившись почти в самом ее центре, она тяжело опустилась на обледенелую скамью. Гамаш выглянул в окно. Освещенная разноцветными, переливающимися огоньками рождественских гирлянд, Руфь сидела на прежнем месте, неподвижная и бесстрастная, как ледяная статуя.

— Грустят все дети — это как годится, — процитировал Гамаш. — Но грусть унять все ж можно научиться.

Мирна проследила за его взглядом.

— Пивная прогулка, — сказала она.

— Пивная прогулка, — повторил Роберт Лемье.

Они с инспектором Бювуаром все еще были в доме Морроу. Жан Ги и Клара сидели с круглыми, как блюдца, глазами, завороженно глядя на экран. Если бы не учащенное дыхание, можно было бы сказать, что с самого начала фильма инспектор вообще не подавал никаких признаков жизни. Лемье тоже добросовестно пытался вникнуть в сюжет, но вскоре почувствовал, что его веки смыкаются и он начинает засыпать. Лемье представил себя, мирно похрапывающего на плече Бювуара, и вздрогнул. Нет, необходимо было встать и походить по комнате, чтобы отогнать сон.

Он поднялся с дивана и подошел к окну. Вскоре к нему присоединился Питер Морроу.

— Что она там делает? — Лемье показал на пожилую женщину, замершую на обледенелой скамье, в то время как все жители деревни либо сидели дома, либо передвигались короткими перебежками, периодически ныряя в спасительное тепло магазинов. Мороз был таким, что даже воздух казался загустевшим от холода.

— Пивная прогулка, — объяснил Питер.