Вдруг его отпустили, и оба вожатая бросились вперед. Продравшись сквозь кусты, судья увидел кирпичную стену высотой футов в десять. Цзяо Дай уже стоял, пригнувшись, перед ней. Ма Жун легко вспрыгнул ему на плечи, уцепился за верхний край стены и подтянулся. Оседлав ее, он протянул судье руку. Цзяо Дай подтолкнул снизу. Судья ухватился за руку и оказался на гребне стены.

— Прыгайте! — рявкнул Ма Жун.

Судья Ди перевалился через стену, повис на руках и разжал пальцы. Он упал на кучу мусора. Не успел он встать, а Ма Жун и Цзяо Дай уже приземлились рядом. В лесу за стеной вновь раздался долгий тягучий вой. Затем все стихло.

Они оказались в маленьком саду. Прямо перед ними высилось здание, стоящее на широкой кирпичной террасе высотой локтя в четыре.

— Ну, судья, вот вам и задний притвор! — задыхаясь, проговорил Ма Жун. При лунном свете его тяжелое лицо выглядело изможденным. Цзяо Дай молча разглядывал свою порванную одежду.

Судья Ди никак не мог перевести дух; пот заливал лицо и струился по всему телу. С трудом справившись с голосом, он сказал:

— Поднимемся на террасу, вход в притвор с другой стороны.

Они обогнули притвор, и по другую сторону квадратного двора, вымощенного мраморными плитами, увидели основное здание храма. Стояла мертвая тишина.

Судья некоторое время созерцал эту мирную картину, затем повернулся к тяжелой двустворчатой двери притвора и толкнул ее. Она распахнулась, и глазам их предстал просторный зал, тускло освещенный лунным светом, сочащимся сквозь высокие, затянутые бумагой, окна. В зале не было ничего, кроме ряда темных продолговатых ящиков. Слабый тошнотворный запах тления висел в воздухе.

Цзяо Дай выругался.

— Да ведь это гробы! — пробормотал он.

— Ради них мы сюда и пришли, — откликнулся судья Ди.

Он вынул из рукава свечу и, попросив у Ма Жуна трут с огнивом, зажег ее. Затем, согнувшись в три погибели, судья двинулся вдоль гробов, разбирая надписи на бумажных ярлыках, приклеенных к их торцам. Возле четвертого остановился, разогнулся и постучал по крышке.

— Прихвачена гвоздями, — шепнул он. — Снимайте.

Помощники, поддев ножами крышку, приподняли ее. Судья с нетерпеньем ждал. Вот они сняли ее и уложили на пол. Из темного ящика ударил тошнотворный запах. Ма Жун с Цзяо Даем, отплевываясь, отпрянули.

Судья Ди, прикрыв нос шейным платком, поднял свечу и вгляделся в лицо мертвеца. Ма Жун с Цзяо Даем, в которых любопытство пересилило страх, смотрели из-за его плеча. У судьи не осталось сомнений: в гробу лежал тот самый человек, которого он встретил в коридоре — то же несколько надменное лицо, те же тонкие прямые брови, правильный нос и на левой щеке такое же большое родимое пятно. Единственные различия — трупные синие пятна, обезобразившие впалые щеки, да запавшие закрытые глаза. Судья почувствовал отвратительную пустоту в желудке. Сходство было абсолютным, и никаких фокусов: в пустом доме он видел привидение.

Он отступил на шаг и подал знак помощникам закрыть крышку. Затем погасил свечу.

— Не стоит нам возвращаться той же дорогой, какой пришли, — сказал он сухо. — Пройдем вдоль внешней стены и переберемся через нее ближе к воротам храма, где-нибудь возле сторожки. Худо то, что нас могут заметить, но в лесу нас ждет куда худшее!

Помощники согласно хмыкнули.

Они обогнули храм, прячась в тени, отбрасываемой стеной, и увидели впереди привратную сторожку. Затем перелезли через стену и продолжили путь вдоль нее по краю леса. Никого не было видно. Перебежав дорогу, они оказались в прибрежных зарослях.

Старшина Хун лежал в лодке и крепко спал. Судья Ди разбудил его, затем вместе с Ма Жуном и Цзяо Даем спустил суденышко на воду.

Ма Жун взялся было за весло, но вдруг застыл. Пронзительный голос разнесся над темными водами. Он пел фальцетом: «О луна, о луна среброликая…»

Маленький челнок скользил к проему в городской стене. Певец сидел на носу, плавно помавая руками в такт своей песне.

— Ага, — прорычал Ма Жун, — это наш пьяный поэт, По Кай, наконец-то собрался домой! Переждем, уступим ему дорогу.

Когда певец заголосил вновь, Ма Жун мрачно добавил:

— Я-то думал, что ужасней этого ничего на свете нет. Но, уж поверьте мне, после того воя, что мы слышали в лесу, этот мне даже нравится!

Судья Ди встал задолго до рассвета. Вернувшись из похода в храм, он чувствовал себя совершенно обессилевшим, но спал ужасно. Дважды ему привиделось, будто мертвый судья стоит у его постели. Он просыпался весь в поту, но в комнате никого не было. В конце концов он поднялся, зажег свечу и, сидя за столом, занимался уездным архивом до тех пор, пока заря не окрасила розовым цветом оконную бумагу и прислужник не принес ему завтрак — утренний рис.

Едва судья отложил в сторону палочки для еды, как вошел старшина Хун с горячим чаем. Он доложил: Ма Жун с Цзяо Даем уже ушли проследить за ремонтом решетки водных ворот и обследовать берег канала в том месте, где они стали свидетелями происшествия в тумане; постараются обернуться до начала утреннего заседания; Фан Чун, по сообщению старшего пристава, все еще не объявился; кроме того, пришел слуга Тана с известием, что ночью у его хозяина случился приступ лихорадки и что старший стряпчий явится, как только почувствует себя лучше.

— Я и сам не слишком хорошо себя чувствую, — пробормотал судья Ди. Он с жадностью выпил две пиалы горячего чая, затем продолжил: — Жаль, что здесь нет моих книг. Среди них довольно много трактатов о призраках и оборотнях, но, к сожалению, прежде я слишком мало интересовался этим вопросом. А судье не должно пренебрегать никакими знаниями. Ну, да ладно. Итак, Хун, вы с Таном вчера обсуждали утренние слушания — что же нам предстоит?

— Не слишком многое, ваша честь, — отвечал старшина. — Мы должны разрешить тяжбу двух крестьян о размежевании земель. И это все. — Он подал судье папку.

Проглядев ее, судья Ди заметил:

— По счастью, дело, кажется, совсем простенькое. Тан прекрасно размежевал земли по старой карте, на которой точнейшим образом обозначены первоначальные границы. Мы закроем слушания, как только разберемся с этим. У нас есть дела поважнее!

Судья Ди поднялся, старшина Хун помог ему облачиться в официальное платье из темно-зеленой парчи. Как только судья сменил свою домашнюю шапочку на черный с жесткими крылышками головной убор, три удара большого гонга огласили управу, оповещая о начале утреннего заседания.

Судья вышел из кабинета, пересек коридор и через дверь, скрытую занавесом с единорогом, поднялся на помост. Усаживаясь в большое кресло за судейским столом, он про себя отметил, что зал переполнен — жители Пенлея пришли поглазеть на нового судью.

Оглядевшись, он убедился, что все судейские на своих местах. Слева и справа от судейского стола за столами пониже сидели два писца с чернильницами и кистями, готовые вести запись заседания. Перед помостом напротив судьи выстроилось шесть приставов — в два ряда по трое; чуть в стороне стоял старший пристав, медленно покачивая своей тяжелой плетью.

Судья Ди стукнул молоточком и объявил слушания открытыми. Закончив перекличку, он обратился к документам, которые старшина Хун разложил на столе, и дал знак старшему приставу. Два крестьянина предстали перед судьей и пали на колени. Судья объявил им решение по тяжбе о размежевании. Оба крестьянина ударили лбом об пол, выражая благодарность.

Судья поднял было молоточек, собираясь за-, крыть слушания, как вдруг вперед выступил хорошо одетый человек. Пока тот, опираясь на тяжелый бамбуковый посох, ковылял к судейскому столу, судья успел отметить, что лицо у него довольно привлекательное с правильными чертами, с маленькими черными усиками и ухоженной бородкой. Человеку было лет сорок.

С некоторым трудом опустившись на колени, проситель заговорил приятным мягким голосом: