Ты первой додумалсь просто выключать телевизор.

Не жить что-ли, раз у вас конец света?

Один летописец Чернобыля отметил, что при всем сюрреализме происходящего, люди живут так, как привыкли, даже зная, что этот день — последний день мироздания. Никто не переносит из-за этого назначенного у фонтанов Рулетки свидания.

О свадьбах он даже не заикался.

Когда ты перед свадьбой сменила причёску, я впервые подумал, что женюсь уже не на той женщине, которой делал предложение.

Думал ли я, что мне предстоит открывать тебя каждый раз по-новому, все десять лет?

В то время мне более важным казалось открытие страны Пунт, из которой ещё во времена фараонов везли в Египет слоновую кость, чёрное дерево и прочие сокровища.

По стране Пунт бродили дикие ослы и ползали змеи. Ослы объедали листья зонтичных акаций, чахлых, как карликовые берёзы заполярья. Чем питались змеи, до сих пор не знаю. Не ослами же?

Вход в лагуну был узким и извилистым, как раковина каури. С обоих бортов обрывисто поднимались не очень высокие коралловые берега. В лагуне привычно отстаивались большой десантный корабль и плавмастерская.

Склады, казармы и сторожевые вышки на коралловом острове не были военной базой Верхнего Царства в стране Пунт, ибо, как известно борцам за мир во всём мире, военных баз за рубежом у нас не было.

Во времена, когда европейцы делили Африку под линейку, проводя границы через неведомые им отроги гор, неоткрытые реки, пустыни и джунгли, местный негус, единственный на всём континенте, сумел отстоять свою независимость, и даже захватить мусульманские области на севере: по какому-то выверту истории, его подданные были единственным православным народом во всей Африке, к тому ж — через дорогу от Мекки с Мединой.

Ещё до танковых сражений англичан с Роммелем в Сахаре, вооружённая копьями и кремневыми ружьями армия негуса умудрилась наголову разбить экспедиционный корпус макаронника Дуче.

Угораздило ж теперешнего преемника негуса втянуться в строительство социализма, вместо того, чтобы основать новую династию.

Двадцатилетний мятеж мусульманских сепаратистов на севере. В Массауа "законная" власть держится, пока в порту стоит с дружественным визитом военный корабль братьев по вере и дружественно шмаляет по всем окрестным горам из орудий главного калибра. Когда корабль завершает программу визита и идёт пополнять полностью израсходованный боезапас в лагуну несуществующей базы, в городе происходит очередной "переворот".

Засуха, разруха, эпидемии и голод.

Толпы беженцев на пыльных дорогах. Отрешённые глаза детей с рахитично вздувшимися животами.

С коммунистическим приветом народу, строящему социализм.

Только что завершилась "победоносная" война с южным соседом, пытавшимся перерезать ветку единственной в стране железной дороги. К морю. К французской заморской территории Афаров и Исса, для успокоения борцов за независимость Африки получившей свои деньги, своего президента, свой флаг и другое название.

Южный сосед тоже воевал оружием далёкого северного брата. Совсем недавно эскадрой произведена эвакуация наших специалистов и их семей из Могадишо, напоминавшая исход евреев из Египта.

Морская пехота со стоящего в лагуне БДК, — пацаны с обгоревшими под тропическими пилотками ушами, — гоняет мяч на каменистом футбольном поле при сорокаградусной прохладе, отбрасывая ногами заползающих на поле змей.

— А что за змея?

— Эфа. Да не бойтесь, в это время года они не ядовитые.

Привыкли. Посмуглели до цвета какао, высохли до эфиопских кондиций.

Офицерские жёны купаются на офицерском пляже на другом берегу лагуны. Чтобы не смущать умы молодых жеребцов. Офицеры ездят на рыбалку на мотоботе. С контрабандистами, чья наибольшая перевалочная база на пути из Аравии в Африку, тоже не существующая, находится на соседнем острове, у наших договор о ненападении. Но автомат на рыбалку всегда берут.

Что делаем мы, мирный рыболовецкий траулер, в несуществующей лагуне?

Заботимся о хлебе насущном для офицеров-рыболовов и рядовых-футболистов. Мёрзнут в трюмах мамонтовы туши, заложенные в морозильники ещё во времена последнего ледникового периода.

В шеренгу выстраиваются к нашему заходу в независимо-французский порт все поставщики овощей и фруктов. Знают уже, что именно на этом пароходе аппетит у команды — отличный.

Бродят по мелководью залива фламинго. Грузят наши трюма полуголые грузчики. Краном грузят буйволов на доисторическую арабскую самбуку. Всё понятно. Нужно будет наведаться на контрабандный рынок.

Неужели фараоны посылали свои корабли в Пунт для того, чтобы покопаться в горах гонконговского тряпья на блошином рынке?

Хочу тебя. Хочу сидеть над тобой, распластавшейся ниц в полудрёме. Гладить кончиками пальцев твою спину, запоминая твои родинки наощупь.

Как жемчужные чётки, перебирать позвонки, приближаясь к тому месту, где (в сторону пряди волос, руки прочь: пальцы слишком грубы) можно будет кончиком языка щекотать беззащитную ложбинку на твоём затылке. И за ушком, покусывая легонько мочку, как слегка покалывает студёная вода лесного родника.

Нимфа моя. У каждого ручья, у каждой рощи есть своё божество, наяда или дриада. Просто люди успели утратить древнюю мудрость, и больше не видят их.

Хочу предательски опрокинуть тебя навзничь, и не обращая внимания на возгласы и шлепки зазевавшейся нимфы, припасть к твоему источнику, упрятанному в мыске травы-муравы, достигнуть своего внезапностью, напором и упорством, достойным козлоного Пана, любимого божка сельских греков, пребывающего в непрестанной охоте на дриад и наяд.

Хочу ласкать тебя, мой Родничок, пока ты не смиришься с тем, что попалась в силки коварного охотника, не раскроешься навстречу бесстыжему Пану, наливаясь соками матери-Геи, распускаясь, как бутон цветка.

Ты с кислинкой на вкус, моя нимфа.

И руки твои уже ищут в траве мой стебелёк, ощупывают его от корешков до шляпки, и стебель растёт и твердеет под твоими прохладными пальцами, как гриб под струями дождя.

Хочу ощутить, как влажнеет стебель под лёгкими прикосновениями твоих губ, языка, от которых по телу, как от брошенного камушка, кругами расходятся дрожь и слабость. Руки разжимаются сами собой, когда гриб упирается шляпкой во влажный и горячий полог твоего нёба. Пан попался в свой же силок. Рывок, и ты уже сверху.

Хочу ощущать тебя всю до конца, одетую на мой бронзовеющий гриб мягким твоим лукошком.

Хочу возлежать, как лентяй из Сибара, наблюдая как ты трудишься надо мной, упираясь руками в волосатую грудь, как воительница-амазонка цепляется в гриву коня. Ты злишься на моё отлынивание, погоняешь меня недовольными шлепками по крупу.

В шенкеля, лежебока!

Великие боги! Сколько теряют жеребцы оттого, что во время скачек вынуждены смотреть не в ту сторону!

Гораздо приятней быть кентавром. Я могу, потянувшись руками, наполнить свои ладони грудями своей всадницы с заострившимися, как рога скифского лука, розовыми сосками, могу дотянуться до талии и придерживать её над выступающими, как ручки краснофигурной амфоры, косточками таза. Могу даже… о эти половинки кокоса!

Двойные кокосы, в точности воспроизводящие формы женского таза, растут только на одном из Сейшельских островов. В Индийском океане.

В океан этот греческие моряки впервые попали, находясь на службе у царя персов Дария: описывали для него пределы завоёванной Киром империи. Океан они назвали Красным морем, ибо двигались к Инду вдоль берегов и не ведали безграничия этого "моря". Так что вряд ли добирались они до Сейшел, и моё сравнение твоей попки с двойным кокосом — анахронично.

В шенкеля, лежебока!

Не знаю, прядут ли кентавры ушами. Знаю, что они впадают в неистовство от одного запаха вина. Как пахнет тобой, царица! Как бесстыдно хлюпает и проливается густое вино из узкого опрокинутого горлышка твоей амфоры. Моя нижняя, конская, половина сходит с ума, переходит с лёгкой трусцы на рысь…