А он возьмёт, и в самом деле у индуса этого очки купит. Тот два квартала за нами бежит, благодарит с поклонами: продать до двадцать первого века не надеялся, а Никитич — доволен, как кашалот после случки в Аравийском море. А ведь точно, таких очков — ни у одной не предвидится.

Мы тогда уже с другой стороны клинья подбивать начинаем. Это ж какой тесть выгодный простаивает. Лет десять уже Вторым. Колбасы, замороженной как мамонтёнок Дима, и вина тропического — на три свадьбы наэкономил уже. Девка — прынцесса, вся в шелках и панбархате. Тратиться на шмотьё не прийдётся. Машина, гараж…

А Никитич нам:

— Вы, мужики, с тёщей будущей сначала познакомьтесь, как я её, змею очковую, знаю. Может, и жениться перехочется.

Непонятный и двусмысленный ответ, прямо скажем. То-ли он нам кобру свою вместо дочки сватает, то-ли от крупных жизненных ошибок, как змеелов со стажем, предостерегает. То-ли очки эти куплены совсем не для дочки, и — с намёком.

Такие дела.

На отходе Никитич больше харчами по-привычке занимался. Уж он-то эту кухню… Тушёнки на базе нет? А если…

Что "если" — это уж его, Никитича, профессиональная тайна. Напиши, что именно, все капитаны назад во вторые побегут. При харчах по нынешним временам — куда надёжнее.

Короче, не только провизионка с артелкой, и трюм харчами на отходе забит был. Рефмеханик бухтел конечно: это ж ему ещё и трюм весь переход до Африки охлаждать. Кэп даже засомневался, стоило ли. Действительно. Только на переход взять, а там выскочил, порыбалил — и снова в порту. Прибрежный лов всё-таки. Он и в Африке — прибрежный.

— Не знаю, Фёдорыч, какой там лов предстоит. Лов — ваше капитанское дело и головная боль. А вот стол — моё. Охлаждать — не яйца высиживать. Я и старпомом-то, может, пойти согласился только потому, что на вашем "супере" второго помощника в штатном расписании не предусмотрено.

А оно и правда, из рядового состава — один поварёнок Витька. Все — комсостав. Радист, рефмеханик, механик электрический — на руле стоят, а боцмана тоже к рядовому составу не отнесёшь. Сократили экипаж — дальше некуда. Но это на переходе тяжеловато при двусменной вахте, а в прибрежном лову — вроде как и ничего. Если, конечно, все — рыбаки, и бобинцы от кухтылей отличают. С Маркони, правда, сомнения были. Но тралмастер у нас был опытный, не одного оболтуса, только из-за парты, дырку с дыркой связывать обучил. Чем радист от оболтуса в этом смысле отличается?

Короче, дошли мы до этой самой Африки в лучшем виде. Даже краску на бортах ржавчина побить не успела. Погода на всём переходе — как в Останкинском пруду на заставке центрального телевидения.

Хлебом-солью не встречали, но быстренько в порт завели, фирмач московский, на лбу штамп "оплачено ВЛКСМ" ставить некуда, с местным своим компаньоном на джипе на причал прикатили, два ящика гуляющих джонов с барского плеча на экипаж выставили, а кэпа со старшим механиком — с собой увезли. То-ли комсомолец этот пожизненный решил сделку с сафари совместить, то-ли деньги предпочитал хранить не в банке, а в кейсе. Наличными.

Мы бы лично, и в банке не отказались бы. Мороки с ней, конечно. Объясняй на всех границах, что эта зелень — никакие не огурцы, и карантинному контролю не подлежит.

Никитича кэп тоже хотел с собой в джип впихнуть, но тот отказался.

Во-первых, быстрой езды между пальмами не любил с того момента, когда врезался в неожиданно выросшую перед его "жигулём" ёлку.

Во-вторых, плавок с собой не брал в рейс, а их на буржуинской вилле черти черномазые обязательно заставят в бассейн сигать, как при проходе экватора.

И в-третьих, должен на пароходе хоть один вахтенный штурман даже в порту про запас быть. Приливы здесь — вон какие.

Короче, решил с народом и гуляющими джонами оставаться до конца.

Девятью месяцами позже даже эта его солидарность о-о-оченно нам пригодилась. Но всё по-порядку. Не мериканцы, чтоб сначала закусывать, а потом, значицца, пить.

Всё объяснилось в тот же вечер. Или на следующее утро, если по московскому времени.

Не просто так фирмач прикатил, а по культурному обмену. С кордебалетом из варьете какого-то вологодского. Или ансамблем песни и пляски? Чёрт их не различит, если и тех, и других до ниток от бикиней раздеть и в бассейне перемешать.

Был бассейн, не зря Никитич опасался. Однако у буржуинов такие конфузы предусмотрены. Иди в раздевалку, выбирай себе плавки. Какой хочешь размер и фасон. В упаковке, чтоб не сомневался.

А вот, экскьюз ми, ссать в бассейн не рекомендуется. Вода от этого сразу цвет меняет. Чего-то в неё подсыпано. Какая-то наша то-ли стриптизёрша, то-ли девушка-берёзка перед этим, не знаючи, опростоволосилась. Покраснела, как при первом показе стриптиза. Но буржуин не возникал, может, оно и на берёзовый сок цвет меняет, откуда нам знать. Воду быстренько сменили — и всё.

Это нам стармех, Валёк, потом рассказывал. Он ещё моложе кэпа был, даром что Дед.

Кэп всё плевался потом — не культурный обмен, а форменная гребля с пляской получается. Арапы — ясно, они ещё с Петра Великого до наших баб охочи. Но плясуньи наши…

А Никитич ему:

— А ты почём знаешь? Может, как мужики, мы им в подмётки не годимся? Ты вон в семьдесят девятом, в Лагосе, как негритосок нахваливал. Опять же, — глядишь, не обеднеет на Пушкиных земля российская.

Позволялось Никитичу даже кэпа подкалывать. Потому как этот самый Юрий Фёдорыч, только ещё не капитан, а третий помощник, плавал с Никитичем ещё при царе Малыя и Целинныя земель, Ильиче Втором Целовальнике. А Никитич, вестимо, уже тогда — тоже Вторым был.

— Я вот в толк до сих пор не возьму, то-ли лангуст у них такой дорогой, то-ли женщины такие дешёвые. Подъедет мулатка какая-нибудь под трап: на собственной тойоте, одета по-европейски, ноги — от золотых серёг в ушах растут, что за пазухой, что под юбкой — туго, хоть вместо кранцев её между бортами подкладывай, талия — осиная, одними пальцами обхвачу кажется. А цену сама ж себе назначает — брикет шейки лангуста. Забрала, увезла на пляж за городом, всю ночь над тобой произгалялась, и невредимым, но сильно потрёпанным, под борт доставила. И цена всему — десять кило шейки. Был бы в те времена батюшка на СРТМах — повесился б, бедняга. Хрен команду при таком безобразии соберёшь на отход, не то что каждого исповедовать.

— Стареем просто, кэптэн. Ты плясуньям нашим не как европеец, а просто как старый хрен неитересен. Стармех вон что-то не жалуется. Ты думаешь, чего я отказывался ехать-то?

— Да уж, глядишь, до Мотопана теперь парень спать не будет, — кэп ему строго так отвечает.

А Мотопан, это такой специальный карантинный мыс в Греции. Если до него из черноморского порта дошёл, и без водотечности обошлось, значит пронесло. Образно это кэп сказал, до Мотопана нам теперь — слонёнка родить можно, а не только намотанные на винт водоросли антибиотиками соскрести.

— Скверно другое. Фирмачу нашему вчера ещё не до нас было. Сегодня — уже не до нас. Ансамбль пляски с греблей уже на Конакри пуанты салом смазывает. Когда ж о делах, о рыбалке он договариваться собирается? Обещал к десяти подъехать, а уже и обед на столе.

Приехал фирмач под вечер, шары навыкате, штамп на лбу — багровый, и почему-то не к кэпу а к стармеху в каюту сразу:

— Ты с Ленкой Селезневой. вчера был?

— Это с такой белобрысенькой, в бирюзовом таком купальнике? Нет, не я. А что случилось-то? Потерялась что-ли?

Да, тогда ещё невозможным считалось девку нашу с концами в бардак какой-нибудь голландский сплавить, и по шапке за это не получить. Культурные обмены выдумывать приходилось, и даже на обратные билеты для девок тратиться. Не погладил бы фирмача по-головке культпросвет, или там — филармония. Где он там девок в аренду брал? Но билеты на самолёт куплены, в консульство фирмач сообщил, и на Дакар улетел. По поводу рыбалки только и успел кэпу сказать, что Джон, не гуляющий, а вчерашний компаньон, — полностью судном теперь, и нами, стало быть, командует. Зарплата, харчи, вода пресная, топливо, сборы портовые — всё на его счёт по договору отнесено. Сам договор — в отеле забыл. Копию с Джоном передаст, не до того, к консулу ещё ехать докладываться, сами понимаете…