– Я только проснулась, – выдохнула я. – Голова ужасно болит. А ты как? Мы много вчера выпили…
– Саш, я сегодня буду занят.
– Не хочешь, чтобы я приезжала?
Тишина.
– Максим, таки скажи.
– Я хочу. Но сегодня у меня будет отец весь день. Он хочет какого-то нарколога или психолога притащить.
– А, понятно… А вечером?
– Давай завтра. Завтра я буду тебя ждать.
– Ладно. Я позвоню завтра. Но если ты передумаешь…
– Я знаю. Пока.
Я отложила телефон и тупо уставилась в пространство. Взяла градусник из тумбочки и засунула подмышку. Легла. Взяла зеркало и поднесла к лицу. Ну вот, так и есть. Я опять перед сном хорошенько поревела. Откуда ж у меня столько слез берется! И почему? Ведь я рада была, что встретила Макса. Я была рада, что он у меня есть… И все-таки я плакала о нем. Он изменился. Голова не помнила, а сердце знало. Это плохо, что он изменился. Он будто не здесь… Меня это смутно беспокоило. Да какое там смутно, внутренне я была в ужасе от этих перемен! В голове тут же начинали строиться догадки о том, что за страшную тайну он от меня скрывает. Как он сказал? «Ты ничего не сделала». Значит, сделал он? Мое воображение заводило меня в жуткие дебри. Думаю, поэтому я и плакала вчера.
У меня возникло двоякое чувство, когда он сказал, что сегодня мы не встретимся. С одной стороны, досада и обида, с другой – необъяснимое облегчение. Да, я любила его, я хотела быть возле него, но… Это «но»… оно меня пугало. Именно пугало! Черный ящик моей памяти, спрятанный в его голове. Я боялась прикоснуться к этой гадости… Как будто в Максиме поселились змея или какое-нибудь чудовище, которое в любой момент могло выползти и смертельно меня ужалить. Но ведь я никогда не была трусихой! На самом деле! А сейчас получается, оставляла Макса один на один с ЭТИМ…
Мне нужно было время. Просто время.
Градусник запищал, я посмотрела на цифру и раздраженно свалилась обратно на подушку. Тридцать восемь и одна. И это с утра. Что же будет вечером!
Затрезвонил домашний телефон. Я дотянулась до трубки и пробормотала:
– Да, слушаю…
– Лекси, это Яр!
Вот только этого не хватало.
– Лекси, мы едем к Беликову? Я взял у друга машину…
– Я заболела. У меня грипп. Мне нельзя вставать с постели.
– Очень жаль, – расстроился он. – Ну хочешь, я сам съезжу? Пообщаюсь там о тебе.
Это было уже слишком! Я разозлилась.
– Не надо ни к кому ехать! – заорала я. – Хватит лезть в мою жизнь!
Я бросила трубку и отключила динамик на телефоне. Укрылась одеялом с головой, свернулась калачиком и, когда почувствовала, что в очередной раз к глазам лезут слезы, начала считать овец.
Проснулась через пару часов. Доползла до ванны и посидела немного в горячей воде. Почему-то, когда у меня был жар, мне нравилось сидеть в горячей ванне. Хотя мама и запрещала это. Совершенно зря запрещала. Из ванны, умытая, свежая и разогретая, я вышла уже вполне живая. Не выше тридцати семи и пяти. По крайней мере, голова перестала кружиться во время ходьбы. На кухне быстренько сварила креветки, которые нашла в морозильнике, и разделалась с ними, глядя невидящим взглядом в экран телевизора.
Нужно было чем-то заняться. Уйти куда-нибудь, пока не пришла сестра или мать. Они были слишком шумные, я уставала рядом с ними.
Я натянула джинсы и черную майку с рисунком в виде листочка марихуаны и, посмотрев на себя в зеркало, осталась вполне довольна. С моей стрижкой и в этой одежде я походила на шестнадцатилетнюю девчонку. Не знаю, почему мне нравилось выглядеть именно так, наверное, хотелось на время стать невидимкой. Серой тенью бродить по городу и разглядывать новые афиши на столбах. Быть может, зарулить в кинотеатр, посмотреть какую-нибудь комедию или мелодрамку. Забыться в розово-конфетном сюжете или подремать на заднем ряду, если уж совсем будет неинтересно. По привычке, выходя из дома, я проверила свой джентльменский набор: мобила, кошелек, плеер. В кошельке оставались какие-то копейки. Я вспомнила, что свою кредитку давала сестре накануне, и она вроде бы обещала ее вернуть. Я пошла к ней в комнату и стала копаться на ее письменном столе в завалах книжек, бумажек, буклетов и еще кучи всего. Голубой альбомчик на тридцать шесть фотографий, какие выдают в качестве бесплатного бонуса в фотоцентрах, показался мне подозрительно знакомым. Я ощущала его как СВОЮ вещь, которой не место в комнате сестры. Открыла и поняла, что это и правда мой альбом. Серия фоток, сделанных примерно в одно и то же время. В основном я и Анжелка – кривляемся в камеру. Возле клуба; в парке аттракционов; возле какой-то старинной машины. На последней странице я увидела фото, которое было явно из другого кино. Я и Максим. Крупным планом, улыбающиеся в камеру и счастливые. Максим был совсем другим. И я была другой… Какое-то бесконечно далекое время. Почему от нас остались только обломки? Жалкие трясущиеся подобия этой красивой жизнерадостной парочки, которая с издевкой смеялась мне в лицо с фотографии. Перевернула снимок и сразу узнала его почерк. «Я люблю Тебя! Видишь, я сам сказал!». Я будто услышала его голос, и сердце сжалось. Ну вот, только не реветь! Вытащив непослушной рукой фотографию, я бросила альбом обратно в ящик стола. А фото прижала к себе, постояла так немного, а потом бережно положила его к себе в рюкзак. Мне почудилось, рюкзак стал немного теплым от этой фотографии. Мне такие хватало сейчас тепла… Кредитку так и не нашла, ну и ладно. Зачем мне деньги…
День выдался пасмурным. Теплый, но влажный и какой-то вязкий. Я сразу почувствовала, как голова от всей этой сырости снова разболелась. Но в последнее время я сама была одно большое недомогание, потому на мелочи внимание уже не обращала. Главное – не шлепнуться нигде в обморок, а то нехорошо получится…
Ноги сами понесли меня на Семеновскую. Я не собиралась туда идти, но стоило выйти из подъезда, как путь к зачарованному месту стал самой естественной вещью на свете. Мне нужно было убедиться, в том, что… В чем?! В том, что бара нет? Или он есть? Я знала, что уже ничего не знала наверняка. Ну, кроме того, что мое видение напрямую связано с чем-то, что сделал Максим.
Днем мне было не так страшно. Я отважно проследовала мимо магазинчика с непонятными продавщицами и даже не взглянула на него. Увидеть там сейчас первую продавщицу которая скажет, что все было не так, как говорила вчерашняя, – это было выше моих сил. Чем больше я узнавала, тем больше ситуация запутывалась. Лучше я не буду ничего узнавать.
Я даже не остановилась на повороте к бару, чтобы перекурить. Одна сигарета – и моя голова, которая все еще была наковальней, взорвется, как переспелый арбуз. Наверное, у меня стариковская гипертония. Курить нельзя. Я пошла дальше и… и все-таки замерла, в очередной раз ошарашенная. Бар был на месте. ОН БЫЛ НА МЕСТЕ! Там, где его не было вчера. И где он был позавчера! Да, но вчера у меня был свидетель, что его не было… На меня снова повеяло мрачностью этого места. Внешне все было просто и замечательно. Иногда мимо стеклянных стен, как ни в чем не бывало, проходили люди. Они даже взглядом не задерживались на сем непримечательном заведении. Они не чувствовали тяжелую ауру этого места… Но мне снова захотелось плакать. Волна страха и сострадания… или скорби? Я не могла с этим ничего поделать, ничего! В глазах стало тяжело от слез. Я раздраженно стирала их рукавом, но они снова натекали. Что ты там сделал, Максим, что?! Даже если предположить, что он убил там кого-то… даже если так. То мои эмоции должны быть другими! Ну, страх – понятно… Но откуда эта тоска?! Черт, Макс жив, какая мне разница до того, что он там сделал с кем-то! Даже если он сделал что-то мне… хотя я совершенно не чувствую к нему неприязни (впрочем, я же не помню ничего). Что он мог сделать такого со мной или с кем-то, что мне все время тут хочется рыдать?! Это было вне моего понимания… Может, какие-нибудь сексуальные извращения? Ну… вообще-то после того, как я потеряла невинность в четырнадцать лет, тупо ее проспорив, меня мало чем можно было удивить и расстроить. Даже если Максу (чего быть не могло, я уверена) пришло в голову продать мое тело парочке голодных извращенцев. Я бы, может, в этом случае сейчас злилась, глядя на стеклянный бар, но никак не ревела. На этом моя фантазия иссякла.
