— Мне кажется, тебе это доставляет излишнее удовольствие.

— Не более чем тебе, когда ты рискуешь жизнью за несколько фунтов.

Что-то упало в жестяной таз, и, заглянув туда, Гейбриел увидел запекшуюся в крови щепку.

— А ты утверждал, что эта гонка не опасная, — пробормотала Вирджиния, легкими движениями промакивая рану. — Любая гонка, в который ты участвуешь, опасная, других гонок ты попросту не знаешь. Должна сказать, что в детстве ты наверняка доставлял матери много хлопот, натыкаясь на предметы и играя с острыми палками. — Она немного отодвинулась, чтобы оценить рану. — Боже мой, ты понимаешь, как это близко к глазу?

— Не так уж и близко, — запротестовал Гейбриел.

— Ты мог выбить глаз! Кровь не останавливается, поэтому мне придется обработать ее чем-нибудь. Раздевайся до пояса.

— Что, прости?

— Мне не хочется портить твою одежду. — Вирджиния уже спешила к шкафчику в углу. По ее серьезному поведению было понятно, что она имела в виду только это.

Гейбриел со вздохом развязал шейный платок, потом встал, чтобы снять сюртук, жилет и рубашку. Вирджиния тем временем тщательно исследовала содержимое шкафчика.

Удивительно, как ты не разорвал себе ухо. Может, в следующий раз ты дважды подумаешь, прежде чем решиться убить себя ради дурацкого пари. Неужели сто фунтов стоят того, чтобы едва не лишить себя жизни? — замерев, посмотрела она на него.

— На самом деле я проиграл, — хмуро ответил Гейбриел, бросив одежду на стол.

— Но ты никогда не проигрывал, — удивленно распахнула глаза Вирджиния.

— Не напоминай мне, — проворчал Гейбриел, усаживаясь на стул.

— Что случилось?

— В каком смысле? Он опередил меня. — «Будь я проклят, если расскажу ей, что проиграл только потому, что думал о ней», — решил Гейбриел.

Но если он думал, что его проигрыш вызовет у нее сочувствие, то он глубоко ошибался.

— Тем хуже, — сказала Вирджиния. Схватив из шкафчика закупоренную бутылку и прихватив салфетку, она подошла к нему. — Ты проиграл сто фунтов, рискуя собственной жизнью, а теперь у тебя еще и рана на голове, которая может привести к смертельному исходу.

— Не будь смешной. От маленькой царапины я не умру.

— Какая к черту маленькая царапина! — Она стала поливать рану жидкостью из бутылки.

— О Господи! — возмутился Гейбриел, когда жидкость попала ему на плечо и Вирджиния вытерла ее салфеткой. — Что это такое?

— Винный спирт, чтобы остановить кровотечение. Держи вот так. — Прижав к его голове салфетку, она положила туда его руку. — Пойду принесу чистую повязку.

— Не надо, — схватил ее за руку Гейбриел. — Я буду посмешищем всего Лондона.

— Ты считаешь, что повязка будет выглядеть непривлекательно? — гневным блеском вспыхнули глаза Вирджинии. — Значит, теперь я должна разыскать кусок черной ткани, чтобы перевязать твою дурную голову, и чтобы она подходила к твоей черной… — Вирджиния вдруг умолкла. — Подожди минутку. — Она внимательно осмотрела его фигуру, потом — стопку одежды на столе. Когда она встретилась с его взглядом, гнев уступил место потрясению. — Ты больше не в черном.

Вирджиния никак не могла поверить, что не заметила этого раньше. Но теперь она точно это видела. На Гейбриеле были бриджи из желтовато-коричневой кожи, а на столе лежали шоколадно-коричневый сюртук, темно-желтый жилет, белая рубашка и белоснежный шейный платок.

— Что случилось с твоей черной рубашкой? — спросила она.

— Она надоела мне, — ответил Гейбриел, испытав вдруг неловкость.

— А остальная черная одежда? — В горле у Вирджинии встал ком. — Тоже надоела?

— Я подумал, что пришло время сделать паузу, вот и все.

Но за всем этим скрывалось нечто большее, и они оба это понимали. Он перестал носить черное из-за тех слов, которые она сказала ему вчера.

Вирджиния не могла в это поверить. Он совершил такую огромную перемену ради нее. Если он смог сделать это после стольких лет, может быть, в конце концов он пойдет еще дальше? Возможно, однажды он даже пустит ее в свое закрытое для всех сердце?

— Тебе очень идет коричневый цвет, — пробормотала она, пытаясь сдерживать свои чувства.

Ему было достаточно только взглянуть на нее потемневшими глазами, чтобы в глубине ее тела предательски завибрировали, задрожали запретные струны. Даже его рука, прижатая к голове и напоминавшая о ране, не могла сдержать ее реакцию на близость Гейбриела. Прошло два дня с момента их встречи в конюшне, всего два дня с тех пор, как он околдовал ее. А казалось, прошла целая вечность.

Или всего одно мгновение.

— Ты прекрасно выглядишь в белом, — прошептал Гейбриел.

Боже мой, она совершенно забыла, что практически раздета. Он протянул к ней свободную руку, чтобы развязать тесемки халата, распахнул его и снял с ее плеч. Халат соскользнул и упал к ее ногам, оставив ее только в ночной рубашке. В тонкой полупрозрачной ночной рубашке.

Она не позволит ему это. Она поклялась не уступать, пока он не захочет поделиться своими секретами. И вот она стоит перед ним в полуобнаженном виде, чувствуя, как бурлит в жилах кровь, безумно бьется пульс и горит от желания тело…

Нет! Она должна ускользнуть от него, установить дистанцию между ними.

— Я пойду принесу повязку тебе на голову. Я… Я думаю, у меня есть кое-что, что подойдет. — Подхватив халат, она заторопилась к двери. Если бы у нее была хотя бы минутка, чтобы подумать, чтобы одеться и не чувствовать себя такой беззащитной…

— Вирджиния, подожди! — крикнул Гейбриел, но она не послушала его, выбежала из кухни и устремилась по лестнице вниз.

В спальне она остановилась, тупо глядя перед собой, пытаясь справиться со своими чувствами и все еще сжимая в руках халат. Если бы она не проявила осмотрительность, она просто могла бы…

— Ты от меня убегаешь, дорогая? — раздался у нее за спиной голос Гейбриела.

Она обернулась и увидела его на пороге своей спальни.

— Что ты здесь делаешь? — Она не ожидала, что он последует за ней.

Когда он перешагнул через порог и закрыл за собой дверь, она почувствовала, как ее тело пронзила дрожь, от тревоги и от восхищения в равной степени. Обнаженный до пояса, он казался грешным и опасным. Восхитительно опасным.

— Тебе не следует находиться в моей спальне, — сказала Вирджиния, изо всех сил стараясь, чтобы ее голос звучал твердо.

— Это не то, что я ожидал увидеть, — сказал Гейбриел, окинув внимательным взглядом ее комнату, — кровать с постельным бельем из алого шелка, она сшила его из ткани, доставшейся ей от матери, обои с золотистым тиснением, их она выбирала сама.

Ей очень нравилась своя спальня.

— Почему нет? — обиженно спросила она.

— Целую неделю наблюдая за тобой на ферме, я думал, что твоя спальня — более скромная и практичная. — Гейбриел грустно улыбнулся. — Мне следовало знать тебя лучше. В тебе есть романтическая жилка, такая же причудливая, как этот широкий ковер, на котором ты стоишь.

— Тебе не нравится моя комната?

— Нравится. Она тебе подходит. Святая святых мисс Вирджинии Уэверли. Если наблюдать тебя со стороны, ты энергичная хозяйка имения, успешно управляющая домом. Но в душе ты романтичная особа, которая смело бросает вызов мужчинам участвовать в гонках и шпионит за ними в конюшне. — Гейбриел понизил голос. — И при этом всегда — обворожительная женщина, которая соблазняет мужчин бунтовать. — Его глаза загорелись желанием, и он оттолкнулся от двери. — Кто знал, что под строгим платьем и накрахмаленным фартуком окажется так много шелка и кружева?

Вирджиния с трудом сглотнула. Ну почему именно этот мужчина заметил все это? Почему именно он по-настоящему понимает ее?

— Я думаю, ты в душе поэт.

— Подозреваю, что это ты открыла во мне этот талант. — Его глаза медленно скользили по просвечивающему сквозь рубашку телу Вирджинии, не оставляя ей сил освободиться из плена его глаз, разгоняя кровь в жилах и пробуждая желание. — Точно так же, как я открыл в тебе безрассудство.