– Конец близок, – сказал Моридин. – Колесо со скрипом совершает свой последний оборот, у часов кончается завод, змей испускает последние вздохи. Он должен узнать душевную боль. Должен познать разочарование, крах надежд. Он должен испытать муки и страдания. Доставь их ему. И ты будешь вознаграждена.

Грендаль кивнула, потом прошла через открытые для нее переходные врата и вернулась в свою крепость в холмах Арад Домана.

Чтобы плести интриги.

Матушка Родела Итуралде, уже тридцать лет как обретшая покой среди родных для него глинистых доманийских холмов, особенно любила одну поговорку: «Дела всегда идут хуже некуда перед тем, как пойти на лад». Так она приговаривала, когда в детстве вырывала ему испорченный зуб, жутко разболевшийся после игр и сражений на детских мечах с деревенскими мальчишками. Так она твердила, когда он потерял свою первую любовь, которая предпочла его какому-то юнцу-лорду в шляпе с перьями, чьи мягкие нежные ладони и изукрашенный самоцветами меч доказывали, что в настоящей битве тот никогда не бывал. И она непременно вспомнила бы эту поговорку, окажись сейчас с Роделом на гребне холма, откуда тот наблюдал, как походная колонна шончан направляется к городу, лежавшему в неглубокой долине внизу и носившему название Дарлуна.

Сидя на своем спокойном мерине, он рассматривал город в зрительную трубу, левой ладонью прикрыв дальний ее конец от лучей вечернего солнца. Вместе с несколькими своими доманийцами Итуралде прятался в этой маленькой рощице; чтобы заметить их среди деревьев, даже с помощью зрительных труб, шончанским дозорным понадобилась бы вся удача Темного.

Дела всегда шли хуже некуда перед тем, как пойти на лад. Разожженный под шончан костер он раздул в настоящий пожар, разгромив и уничтожив вражеские склады с припасами на всей равнине Алмот и в Тарабоне. Тогда чего же удивляться, если на тушение пожара отправили этакое вот огромное войско, числом по меньшей мере в сто пятьдесят тысяч человек. Мощь армии демонстрирует меру уважения. Да, эти шончанские захватчики отнеслись к нему без излишней самонадеянности. Лучше бы они недооценили его.

Итуралде навел зрительную трубу на группу верховых в центре шончанской армии. Они ехали парами, в каждой паре одна из женщин была одета в серое платье, другая – в красно-синее. Всадницы находились слишком далеко, и даже со зрительной трубой он не мог ни разглядеть вышитые молнии на сине-красных платьях, ни увидеть цепочки, которыми были соединены женщины в парах. Дамани и сул’дам.

При этой армии их было никак не меньше тридцати пар, если не больше. Вдобавок к ним Итуралде успел заметить в воздухе и одну из шончанских крылатых тварей – она приблизилась настолько, чтобы ее наездник смог сбросить послание для командира. Рассылая разведчиков верхом на этих летающих созданиях, шончанская армия получала беспрецедентное преимущество. Итуралде променял бы десять тысяч солдат на одну из таких крылатых тварей. Возможно, кто-то из военачальников пожелал бы иметь в своем войске дамани, способных метать молнии и взрывать землю, но в сражениях – как и в войнах – побеждают не только силой оружия. Не реже победы одерживают благодаря верным и своевременно полученным сведениям о противнике.

Конечно же, наряду с превосходной разведкой шончан имели и превосходное оружие. А также и великолепные войска. Хотя Итуралде гордился своими доманийцами, многие его люди были недостаточно обучены или слишком стары для сражений. К последним он причислил бы и себя, поскольку годы начинали брать свое, ложась на плечи точно кирпичи. Но о том, чтобы удалиться на покой, он и не помышлял. Мальчишкой Итуралде частенько испытывал чувство, будто опоздал родиться, – он волновался, что когда повзрослеет, то все великие битвы уже отгремят и вся слава достанется другим.

Иногда Итуралде завидовал мальчишкам – за их детскую глупость и наивность.

– Идут скорым шагом, Родел, – произнес Лидрин – молодой еще парень, щеголявший тонкими, по нынешней моде, черными усами. Левую сторону его лица пересекал шрам. – Очень им хочется захватить этот городок.

До начала кампании Лидрин, хоть и был офицером, не имел никакого боевого опыта. Теперь же он – испытанный в сражениях ветеран. Хотя практически в каждом столкновении с шончан Итуралде и его войска одерживали победы, Лидрин видел, как погибли три офицера его отряда, и в их числе – бедняга Джаалам Нишур. Благодаря смерти сотоварищей Лидрин усвоил один из горьких уроков войны: победа не означает того, что ты останешься в живых. И если солдат следует приказам, то это вовсе не значит, что он непременно победит или останется в живых.

На Лидрине не было привычного мундира. Впрочем, форменной одежды не носили ни Итуралде, ни те, кто был с ним. Мундиры тут были не нужны, так что довольствовались они обычными ношеными куртками и серо-коричневыми штанами, в большинстве своем купленными или позаимствованными у местных жителей.

Итуралде вновь поднял зрительную трубу, размышляя о замечании Лидрина. И в самом деле, шончан двигались быстро; они планировали одним броском захватить Дарлуну. Они понимали, какое преимущество даст занятый ими город. Что ж, шончан – умный враг, вновь заставивший Итуралде испытать то волнение и возбуждение, которые, как ему казалось, давным-давно остались в прошлом.

– Да, они спешат, – произнес он. – А что бы предпринял ты, Лидрин? Вражеская армия в двести тысяч у тебя за спиной, еще сто пятьдесят тысяч поджидают впереди. Неужели в такой ситуации ты, со всех сторон окруженный противником, не спешил бы? Глядишь, еще и подгонял бы своих людей, если б знал, что в конце перехода тебе будет где укрыться.

Лидрин не ответил. Итуралде повел зрительной трубой в сторону, рассматривая весенние поля, где трудились на севе многочисленные работники. Для этих краев Дарлуна была крупным городом. Конечно же, ни один город на западе не сравнится со стольными градами востока и юга, что бы там ни твердили люди из Танчико или Фалме. Тем не менее Дарлуну окружала крепкая гранитная стена добрых двадцати футов высотой. Красотой укрепления не отличались, но стена была прочной и надежной и защищала немаленький город – на такую громадину какой-нибудь деревенский паренек смотрел бы широко раскрытыми от изумления глазами. В юности Итуралде назвал бы Дарлуну огромным городом. Но те годы давно миновали – еще до того, как он отправился сражаться с айильцами у Тар Валона.

Так или иначе, в Дарлуне были лучшие в округе фортификационные сооружения, и несомненно, шончанские командиры это знали. Они могли принять иное решение и занять позицию на вершине холма; бой в окружении позволял бы в полной мере воспользоваться имеющимися в их распоряжении дамани. Но тогда не только не оставалось вариантов для отступления, но и до минимума сокращались возможности для снабжения. В городе наверняка есть колодцы, и, по всей вероятности, за городскими стенами найдутся остатки зимних запасов. И Дарлуна, чей гарнизон отправили нести службу в другое место, была слишком мала, чтобы оказать шончанским войскам серьезное сопротивление.

Итуралде опустил зрительную трубу. Она ему ни к чему – он и так знает, что происходит: шончанские разведчики подъезжают к городским воротам, требуют открыть их перед захватчиками. В ожидании Итуралде прикрыл глаза.

Рядом с ним Лидрин тихонько выдохнул, а потом прошептал:

– Они не заметили… Прошли мимо наших главных сил, к самым стенам, и ждут, пока их не впустят!

– Приказ: начинать, – произнес Итуралде, открывая глаза.

В случае с теми летающими разведчиками на ракенах есть одна проблема. Когда у тебя имеется такой полезный инструмент, ты слишком на него полагаешься. И твою самоуверенность могут обернуть против тебя самого.

Вдалеке на полях «фермеры» откладывали лопаты, мотыги и грабли и доставали из борозд и ям припрятанные там до времени луки. Городские ворота распахнулись, открыв взорам скрывавшихся за ними солдат – солдат, которые, по донесениям шончанских разведчиков на ракенах, находились в четырех дневных конных переходах от Дарлуны.