— О, Эйден, видит Бог, я этого не хотела! Но так оно, верно, и получилось из-за того, что я дико злилась на тебя. — Джилл виновато поежилась, вспоминая, как она нарочно избегала Эйдена. У него было целых три дня, а она каждую свободную минуту проводила около Мэдди, точно и не замечая его. — Ты полагаешь, что, будь я пообходительнее, твое отношение к детям могло бы измениться?

— Трудно сказать. Возможно, что и нет. Нет, нет, не изменилось бы. Мне кажется, оно заложено во мне на уровне генетического кода.

— Заложено? — У Джилл екнуло сердце. — И сейчас, значит? Ты хочешь сказать, что твое отношение к Мэдди не изменилось? Ты по-прежнему не хочешь иметь Мэдди?

Он искоса взглянул на нее, потом опустил глаза.

— Сам ничего не понимаю, Джилл. Я люблю Мэдди. Более того — обожаю. И в то же время меня подспудно грызет это чувство. Оно преследует меня словно тень, от которой при всем желании невозможно избавиться. — Он прижал кончики пальцев к глазам. — Я по-прежнему не хотел бы… О нет, я не могу произнести это вслух. — Он тихо чертыхнулся и покачал головой. — Странное состояние. Словно во мне находятся два разных человека.

Какой же вывод следует сделать из его слов? Джилл внутренне содрогнулась.

— Ты же понимаешь, что в отношении Мэдди никакие компромиссы со мной невозможны?

— Понимаю. Да и сам не хотел бы, чтобы ты пошла на компромисс. — Он отвел глаза в сторону. — Видно, таков уж я по своей натуре. Таким мне суждено быть.

Они замолчали. Слышался лишь шум дождя, перемежавшийся отдаленными ударами грома, да тиканьем старинных, еще дедовских, часов, подаренных родителями Джилл на их свадьбу. Часы точно спрашивали: «Что теперь? Что теперь? Что теперь?»

У Джилл не было ответа на этот вопрос. Складывалось впечатление, что Эйден возвращается к своей истинной сущности. Что воскресает тот Эйден, который помнил, как он не хотел ребенка, и который дал согласие на развод.

Эйден, который ей не нравился.

Но так ли это? Неужели интерлюдия кончилась? Если да, то почему он разговаривает с ней в такой тональности? Прежний Эйден просто бы отвернулся от нее и замкнулся в себе.

В то же время он сам признает, что неприятие детей вложено в него генетически. Измениться он не сможет. Как же опасно испытывать к нему такую нежность!

Но если все дело в генетическом коде, как ему удалось так удачно изображать любящего отца в последние две недели? А главное — как он будет вести себя теперь, когда память возвратила ему многое из забытого?

По телу Джилл пробежала дрожь. Беда в том, что память возвратила далеко не все. Чего-то важного явно недостает; по словам Эйдена, его преследует тень какой-то жути. Даже не тень, а сама жуть.

Внезапно это «нечто» представилось Джилл вооруженным до зубов воином, с которым ей предстоит сразиться, чтобы он не лишил ее — мужа, а Мэдди — отца.

— Быть может, лучшее для меня — выехать, — решительно произнес Эйден, прервав ее мысли. — Я могу уложиться к завтрашнему вечеру.

— Нет! — Твердый тон Джилл заставил его взглянуть на жену. — Нет! Останься еще на несколько дней. Судя по твоим словам, ты и сам в растерянности. Пусть пройдет еще несколько дней.

Эйден почесал в затылке.

— Не знаю, что и сказать, Джилл. Мне не нравится тип, восстающий в моей оболочке. Не хочется, чтобы он продолжал мозолить глаза тебе и Мэдди.

— Прошу тебя, Эйден! — Вдруг ей в голову пришла удачная мысль. — Мне бы хотелось, чтобы ты завтра все же поехал к доктору Грогэну.

— Я же тебе сказал — мне он без надобности.

— Да, помню. Но сделай это для меня. Выполни мою последнюю просьбу. После этого, — внутри у нее все замерло, — можешь начинать укладываться.

Эйден тяжело вздохнул.

— Ладно, будь по-твоему.

— Вот и хорошо. — Джилл расслабилась. — Как думаешь, ты сумеешь заснуть?

— Да. — Голос его звучал неуверенно.

— А не хочешь ли ты… — Она намеревалась предложить ему подняться наверх, но в последний миг передумала. — Не хочешь ли поесть?

— Нет, спасибо. Коньяк сделал свое дело. Иди спокойно спать. Я в порядке.

Она нехотя поднялась и направилась к лестнице.

— Спокойного сна. Утром увидимся.

Дождь по-прежнему лил как из ведра, но гроза ушла и погромыхивала где-то в отдалении. Джилл выключила свет и с задумчивым вздохом завернулась в одеяло.

Чего она достигла, уговорив Эйдена поехать завтра к врачу? Во всяком случае, выиграла время. А это очень важно. Может статься, что вместе с временем она выиграла и мужа.

Если бы даже Джилл не знала, что Эйдену не хочется ехать к врачу, она бы догадалась об этом по его виду. С самого раннего утра он выглядел так, точно собирается на бой. За завтраком удовольствовался маленьким кусочком тоста, который прожевал молча, лишь под конец с рассеянным видом обронив несколько слов, обращенных к Мэдди.

Джилл и не пыталась воздействовать на мужа. Она лишь быстро и проворно двигалась по кухне и… волновалась.

Замкнутость. Отстраненность. Погруженность в себя. Это поведение было хорошо известно Джилл. Таким она видела Эйдена после того, как сообщила ему о беременности. Неужели он таким и останется?

Лучше об этом не думать. Лучше быстро-быстро бегать взад и вперед по кухне.

Точно в девять ноль-ноль появилась миссис О'Брайен.

— На завтрак в холодильнике макароны с сыром, — сказала Джилл. — Любимое блюдо Мэдди, вы же знаете. А в шкафу консервированный зеленый горошек и груши. А если…

— С голоду не помрем, — улыбнулась миссис О'Брайен. — Не беспокойтесь ни о чем, езжайте поскорее, не то опоздаете.

— Даже не знаю, сколько времени нас не будет. — Джилл надела куртку. — Возможно, в городе мы еще походим по магазинам.

Джилл приходилось изворачиваться — миссис О'Брайен, не подозревая об амнезии Эйдена, полагала, что они едут на очередной осмотр к врачу, а Джилл не знала, сколько времени потребуется доктору Грогэну.

Эйден вышел на улицу, одетый словно для участия в похоронах — в костюм цвета маренго и белую рубашку с черным галстуком.

— К чему такая официальность, Эйден! — Джилл с трудом подавила улыбку. — Джинсов со свитером было бы предостаточно.

Он взглянул на нее как бы издалека и пробормотал:

— Так мне гораздо уютнее.

Может, и не уютнее. Скорее, так он чувствует себя спокойнее, увереннее. Ведь подобное одеяние, олицетворявшее силу и успех своего обладателя, никак не было связано с корнями Эйдена, его генетическим наследием, его сущностью — одним словом, со всем тем, что скрывалось внутри его.

— Впрочем, — добавила Джилл, — ты выглядишь замечательно.

Расцеловав на прощание Мэдди, они выехали на лесистую проселочную дорогу, вскоре влившуюся в широкое шоссе. Как и было условлено, машину вела Джилл.

Миновав два городка, еще находящихся за пределами Бостона, она свернула с шоссе и направилась к железнодорожной станции. Лучше ехать поездом, чем мчаться на предельной скорости в потоке городских машин. А в самом Бостоне темп движения, правда, несколько замедляется, но зато как действует на нервы рычание мотоциклов и оглушительный городской шум!

— К чему нам поезд? — проговорил Эйден. — Отсюда машину поведу я.

— Лучше не рисковать. Ездить с загипсованной рукой по Веллингтону — еще куда ни шло. Но по улицам Бостона! Нет уж, уволь.

Джилл нашла платную парковку, выбила в автомате талон и поставила машину на свободное место. Собирая вещи в сумочку, она заметила, что Эйден мертвой хваткой вцепился в приборную доску. Рука показалась ей белой как мел, а профиль мужа — мрачнее мрачного. Он глядел не мигая прямо перед собой.

— Ты готов? — Она положила руку ему на рукав.

Очнувшись от своих мыслей, он криво усмехнулся и кивнул.

Час пик уже миновал, и перед турникетом у входа на перрон стоял лишь один человек. Видя, что Эйден никак не может выудить из бумажника нужную монету, Джилл сказала:

— Не беспокойся, я все сделаю.