Прошло несколько дней, Вера почти забыла этот разговор, когда однажды вместе с очередной пациенткой к ней в кабинет заглянула Тамара, секретарь главврача.
— Верочка, на секунду…
Пациентка, высокая худая женщина лет шестидесяти, медленно опустилась на стул и замерла. Лученко отошла в сторону.
— Ну, в чем дело? Твоя, что ли?
— Боже упаси! — испуганным шепотом ответила Тамара. — Это Илья велел доставить ее к тебе. Будто у меня других дел нет! Ужас! Она не хотела ехать, упрямая, как осел, сидит и тупо смотрит перед собой. Зачем Дружнову позарез надо было, чтобы я ее притащила, — не знаю, сама выясняй. Пришлось хитрить, такси вызывать.
Вера уже все поняла. Она кивнула Тамаре на дверь и занялась пациенткой.
— Милена Леонидовна Осокорова? — спросила Лученко, открывая журнал.
Та кивнула. Лицо застывшее, но в глазах тревога пополам с тоской.
— Я вам помогу, — как можно мягче произнесла Вера, уже видя, в чем дело. — Не сомневайтесь, вам скоро станет легче. А пока расскажите мне о своем самочувствии.
— Мне не хочется кушать, — сказала Осокорова еле слышно. — Совсем нет аппетита. По-моему, я не ем уже несколько недель. Даже перестала готовить… А еще у меня нет стула. Никогда. Я совсем не хожу в туалет…
Она выглядела изможденной древней старухой. Каждая морщина на ее лице выражала тоску о неправильно прожитой жизни. В этот теплый летний день она куталась в темную кофту с видавшим виды желтоватым от времени воротником и кружевным галстучком, похожим на индюшачий зоб. На ногах закрытые осенние туфли, грязно-серые седые волосы подстрижены неаккуратно. К тому же этот удушливый запах нафталина… Голодает? Вера могла поспорить на свою месячную докторскую зарплату, со всеми дежурствами и переработками, что холодильник Милены Леонидовны ломится от запасов еды, причем половина уже сгнила. Страдающие маниакально-депрессивным психозом неадекватно воспринимают реальность.
— Так, понятно. А как спите?
Женщина чуть оживилась.
— Знаете, совсем не сплю. Лежу, перед глазами что-то мелькает… Потом вскакиваю. Так и ночь проходит. Ужасно устала. Просто жить не хочется.
— Что-нибудь болит? Грудь, ноги, руки? Неприятные ощущения в теле?
Она долго думала.
— Нет… Только устала. Ничего не хочется и тревожно, даже страшно. Вы дадите мне снотворное? Только сильное, чтобы сразу уснуть. Я очень измучилась… — По ее щеке скатилась крохотная слезинка.
«Еще не все так плохо, — подумала Вера. — Но дело серьезное».
Маниакально-депрессивный психоз, хрестоматийные симптомы, видно с первого взгляда. Правда, нынче так говорить неполиткорректно, а рекомендовано — «биполярное аффективное расстройство». Даже великие люди им страдали, что уж говорить о простых смертных. У Милены Леонидовны классическая депрессивная фаза: настроение, пониженное до безысходности и без всякой причины, тоска, замедленные движения и мысли, чувство вины перед всеми, желание уснуть, а лучше умереть. Такое состояние довольно опасно и чревато суицидом, и лишь вот эта глобальная заторможенность иногда удерживает пациентов от решительного причинения себе вреда. Ну и соматика, конечно, та самая: запоры, потеря сна и аппетита, резкое снижение веса… Хорошо, что у нее не вегетативная депрессия, когда человек мучается хроническими и не поддающимися лекарствам болями.
— С вами живет кто-нибудь? — спросила Лученко. — Ухаживает за вами?
— Нет… Я одна… А, еще раз в неделю домработница приходит. — Она хотела приподняться. — Я пойду, наверное?..
— Сидите, сидите. Я даю вам направление в наш стационар. Там неплохо, трехразовое питание, очень заботливые сестры…
Взгляд Милены сделался чуть осмысленнее.
— А, это хорошо…
«Особенно хорошо потому, что сейчас помочь может только медикаментозное лечение, — подумала Вера. — А дальше посмотрим».
Лученко понимала, что в одиночку женщина с болезнью никогда не справится. А приходящая домработница не поможет решить проблему с таким заболеванием. Тут требовался круглосуточный уход и контроль. Контролировать же пожилую даму следовало очень тщательно, потому что мало ли — заторможенность заторможенностью, но направленность в сторону суицида надо отслеживать.
В клинике не было отделения для больных психоневрологического профиля, но для редких больных, требовавших лечения в стационаре, имелась вполне комфортабельная двухместная палата в неврологическом отделении. И хотя для ВИП-пациентов существовала одноместная палата люкс, Вера настояла, чтобы Осокорову положили в обычную двухместную.
— Что вы делаете, Вера Алексеевна?! Это же племянница богача! Сам министр держит этот случай на контроле, мэрия звонит каждый день! А вы? Только в люкс! Нас не поймут! — Главврач нервно побарабанил пальцами по столу.
— Если вы хотите эффективного лечения, то я буду решать, где ей лежать и что принимать! — Лученко неожиданно сорвалась.
Нервы из-за этой чертовой стройки дома в Пуще-Водице уже сдавали. Самой бы попить успокоительное…
Однако такая решительность возымела нужное действие.
— Ладно. Кладите ее куда хотите, только не в коридоре, главное — результат. — Дружнов пожал плечами и ушел к себе.
Вначале Вера ежедневно навещала свою подопечную. В палате было хорошо: свой санузел и душевая кабина, холодильник, телевизор и, кроме кроватей и тумбочек, еще стол и стулья. Окна украшали веселенькие жалюзи салатового цвета. Милена Леонидовна на приходы врача реагировала скупо, она большую часть времени спала.
В той же палате лежала еще одна пациентка, женщина примерно за сорок с нарушениями психики, связанными с ранним климаксом. Она вскоре должна была выписываться. Эта женщина любила поговорить, и для Осокоровой такое соседство оказалось целебным. Уже через неделю, после капельниц, таблеток и регулярного питания, плюс постоянные разговоры с соседкой, Осокорова пошла на поправку. С ней стало можно говорить уже не только о проблемах ее пищеварительного тракта.
— Вот вы смотрите на меня и думаете: развалина! — хнычущим голосом пожаловалась она.
— Не вижу перед собой развалины, — ответила Лученко. — Я смотрю на вас и думаю: у этой женщины еще все впереди.
Милена Леонидовна мечтательно посмотрела в потолок.
— А ведь обо мне всю жизнь говорили «золотые руки», — с гордостью сообщила она.
— Вы шьете? Вяжете, вышиваете? Это прекрасно.
— Не шью, не вяжу и не вышиваю. А руки у меня в полном смысле слова золотые! — загадочно усмехнулась Осокорова.
— Интригуете? Я вся внимание и умираю от любопытства. — Вера говорила то, чего от нее ждали. — Рассказывайте скорее, Милена Леонидовна, а то я лопну!
С детства Милена слышала от бабушки рассказы о своем знаменитом на весь мир дедушке, авиаконструкторе Осокорове. Рассматривала собранные бабушкой вырезки из газет и журналов, высказывания о нем, фотографии. Все это ее вдохновляло, видимо, так сильно, что в школе она вместо уроков нудного домоводства решила ходить вместе с мальчишками на уроки труда. Кто знает, может, девочке мерещились самолеты, собранные своими руками? Она с наслаждением мастерила фигурные досочки, табуретки, вешалки, ножки для кресел и много чего еще. Все признавали: ее поделки не уступают поделкам мальчишек, а иногда и превосходят их мастерством. Ясное дело, девочки ее дразнили или игнорировали, мальчишки уважали.
С авиацией не сложилось, надо было зарабатывать. Милена закончила техникум по специальности «маляр». Наверное, строительно-монтажным управлениям города повезло. Ее золотыми руками восхищались, народ собирался посмотреть, как она ловко работает. «Дал же Бог талант!..» Да, у нас любят смотреть, как работают другие…
Женщина в свободное время подрабатывала у знакомых. Кому-то навешивала полки и люстры, у кого-то укладывала паркет, где-то фигурно выкладывала мраморный вензель. Она неплохо зарабатывала, достойно содержала маму и бабушку, чувствовала себя уверенно. А однажды, спустя годы, оглянулась и заметила: жизнь прошла. Родные давно и тихо ушли, сама она вышла на пенсию… Если в дороге тебе интересно и ты не скучаешь — то проходит она быстро, но что делать по прибытии на конечный пункт «старость»? Руки с суставами, скованными отложениями кальция, плохо слушались. Творческая деятельность теперь вызывала не радость, а слезы. А больше ничего Милена Леонидовна делать не любила. Книжки вызывали у нее скуку, под телевизор она засыпала.
