Ахмад Марку и Айбан Язиджи первыми увидели флаги.

— Евреи!

Шквал пулеметного огня сразу накрыл цель. Почти одновременно лопнули шины обоих грузовиков, и те остановились навсегда. Сорвало бампер, он завертелся в воздухе, капот рухнул на землю. Взорвались оба радиатора. Завеса пара накрыла мост.

Уитни Занглин стоял на коленях рядом с грузовиком. Он хотел бежать, но куда? Сумей он добраться до заслона, уж как-нибудь оправдал бы свое присутствие в стане врага. Внедрился, мол, туда тайком.

Рядом шлепнулось тело, упавшее с грузовика. Бежать! Уходить, пока он не превратился в такую же безжизненную груду плоти. Река! Нырнуть и уплыть прочь. Он выпрямился, помчался к перилам и уже начал перелезать через них, когда автоматная очередь разрезала его пополам. Торс рухнул в воду, нижняя часть тела осталась на мосту.

Станислав и Эдвин Брэмсон держались вместе, укрывшись за остовом ржавого «форда». Вокруг щелкали пули. Станислав передал другу ракету, увидел страх в его глазах.

— Мы выберемся отсюда! — прокричал он.

Брэмсон вымученно улыбнулся, изготовившись к стрельбе.

Собрав оружие, они посмотрели друг на друга. Станислав кивнул. Высунувшись из-за укрытия, они выстрелили.

Джип, на котором ехал человек со шрамом, взорвался, превратившись в огненный шар. В следующем Гас Хайнеман вставлял в пулемет новую ленту. Ракета взорвалась под джипом, который взлетел в воздух и рухнул на баррикаду. Хайнемана выбросило из машины, тело его упало на крышу патрульного автомобиля и скатилось вниз. Двое полицейских подбежали и отнесли его в безопасное место.

Стрелок в джипе, в котором сидел Старлинг Джонсон, схватился за горло и упал ничком. Джонсон быстро занял его место. Взорвался еще один джип. Снаряды падали вокруг, уцелело всего два джипа. На подмогу, стреляя на ходу, бежали полицейские. Штерн и Харриган стреляли по неприятелю из своих револьверов 38-го калибра, прячась за стоящим джипом.

— Пришлите подкрепление! — закричал Мэлоун в микрофон. — У них ракеты!

— Я высылаю людей со стороны Бруклина, — ответил Мак-Куэйд.

— Нет! Мы попадем под перекрестный огонь. Нас расстреляют свои же!

Разговаривая, он заметил, что Андерман вставляет новую ленту, и тут же услышал, как кто-то окликает его. Он повернулся и увидел обливающегося кровью Старлинга Джонсона. Отбросив микрофон, Мэлоун выскочил из джипа, запрыгнул в машину Старлинга Джонсона и схватился за пулемет.

— Проклятые ублюдки! — стреляя, кричал он.

Бо Дэвис держал ленту, «гатлинг» крутился, выбрасывая гильзы и поливая врага смертоносными пулями.

Стальные канаты, удерживающие груз, лопнули. Из грузовиков никто больше не стрелял. Пули продолжали вгрызаться в железо, пока с платформ один за другим не свалились остовы машин, начиненные взрывчаткой. Страшной силы взрыв потряс землю. Мэлоуна выбросило из джипа, ударив об асфальт. Дэвиса швырнуло на рычаг переключения скоростей.

Огненный шар взметнулся на сотни футов, потом на мост хлынул мутный поток воды и понесся в сторону полицейских.

Все стихло. Люди начали приходить в себя. Взглянув на небо, Мэлоун медленно поднялся с земли и ощупал себя. Его покрывала липкая грязь, пахло тухлой водой. Он провел ладонями по лицу и телу. Ни крови, ни ран. Он остался жив и невредим. Посмотрел в сторону грузовиков. На их месте зияла дыра. Вокруг ферм моста плескалась бурая вода Ньютаун-Крик.

— Ну вот и все, полицейский.

Он обернулся и увидел лежавшего навзничь Андермана.

— Все? Еще далеко не все. Надо позаботиться о раненых и погибших. Подготовить сообщение, придумав складную историю, объясняющую это безумие. И остался главный враг, Картер Мурхауз. Он мой.

Вторник, 7 июля, утро

Первая телевизионная бригада прибыла в 108-й участок примерно через двадцать минут после взрыва. С пяти утра площадка перед 108-м была забита машинами. Внизу, в комнате сборов, толкались и кричали корреспонденты и репортеры, требующие сведений.

Дежурного лейтенанта обложили со всех сторон. Сыпались вопросы, тянулись микрофоны и камеры. Что произошло? Ваше имя, лейтенант? Почему вы утаиваете сведения?

— Меня там не было. Я не знаю, что произошло. Вы должны подождать официального сообщения из полицейского комиссариата.

У него был свой приказ. Непосредственно от начальника оперативного отдела. «Держи рот на замке, пока я не скажу», — бросил ему Мак-Куэйд, врываясь в участок.

Полицейские охраняли лестницу, ведущую наверх. На ступеньках их было еще больше. Было приказано не допускать наверх посторонних, особенно репортеров.

В комнате бригады детективов за закрытыми дверями мэр, комиссар, его первый заместитель, начальник следственного управления и несколько чиновников из Госдепартамента совещались с Мэлоуном, Мак-Куэйдом и Андерманом. Искали выход из создавшегося положения. Дольше молчать нельзя, необходимо придумать убедительное объяснение всему происшедшему. Они спорили, уговаривали друг друга, каждый тянул одеяло на себя. Израильтян ни в коем случае нельзя упоминать, говорил чиновник Госдепартамента, этого требуют национальные интересы. Город должен быть избавлен от судебных процессов, говорил мэр, свирепо глядя на комиссара. В комнате непрерывно звонили телефоны.

— Заткните эти проклятые телефоны! — заорал комиссар.

Детектив помчался снимать трубки с аппаратов.

— Наша версия должна быть правдоподобной и доступной для проверки, — заявил Мак-Куэйд, глядя на Мэлоуна, который не обращал ни на кого внимания и сидел на полу, привалившись к стене. Он чертовски устал, даже зубы онемели. Одежда была мокрая, от нее разило дымом и порохом. Он мечтал заснуть в постели с чистыми простынями и забыть весь этот кошмар. Перед его глазами стояли подъезжающие «скорые», доктора и сестры, возящиеся с ранеными, аккуратные ряды мешков с трупами.

Ему не обрести покоя, пока он не сведет счеты с Мурхаузом, и он уже искал способ сделать это. Мэлоун очнулся от дум и увидел зеленые стены с серыми потолками. Почему в каждом полицейском участке такие голые, выложенные одинаковыми плитками стены? Почему не дубовый паркет и обои? Не мешало бы хоть немного обновить и сортиры.

Возможно, он убьет Мурхауза. Изучит все его привычки, выследит и прикончит. Четыре пули в голову из 22-го калибра. Если поймают, ему грозит либо двадцать лет тюрьмы, либо пожизненное заключение, а полицейским в тюрьме очень несладко, их там ненавидят. Стоит ли рисковать? Сегодня он считает, что стоит, но будет ли он так думать завтра, или на той неделе, или через год?

Он может спрятаться за углом с бейсбольной битой. Услышать, как хрустнет, раскалываясь, голова Мурхауза, увидеть, как хлынет кровь из ушей и глаз. Может, отбить ему мозги, да и пусть себе живет?

Или пустить в ход свое искусство следователя, собрать улики и доказательства, которых хватит для суда? «Я могу копать, пока черти в аду не замерзнут, и все равно его оправдают, и все равно дело замнут, — сказал он себе. Надо подумать. Сначала поспать, а потом пораскинуть мозгами на свежую голову. Может быть, ответ придет сам собой».

Яков Андерман сидел рядом на полу, прижав колени к груди и уткнувшись в них подбородком.

— Мне будет не хватать Анкори, полицейский, — печально сказал он.

Мэлоун отвернулся.

— Мне многих будет не хватать.

Люди, собравшиеся в комнате, кричали. Комиссар, Мак-Куэйд и мэр хотели скрыть причастность Занглина, Станислава, Келли и Брэмсона. Если о них заговорят, управлению конец, твердил комиссар, с которым соглашались Мак-Куэйд и мэр.

— Но они совершили серьезное преступление, — возражал сотрудник Госдепартамента.

— Ну и что? — спорил с ним мэр.

— Я не верю своим ушам! — закричал Мэлоун. — Вы хотите превратить бандитов в героев? Замарать все, ради чего мы сражались? Меня будет тошнить каждый раз, когда, приходя в управление, я буду видеть их имена на Доске славы!