Грег прислонился к раковине. Может, ему лучше бросить ограбление банков? Может, лучше забыть о желании быстро разбогатеть? Может, самое умное вовремя уйти в отставку? Он выпил виски и вдруг вспомнил свой первый банк. Кассиршу звали Лесли. У нее были нежные карие глаза и волосы шатен с широкой седой прядью, которую она не могла объяснить. С первой встречи он узнал, что у нее слабость к ворожбе, черной магии. Он был новичком, ему недоставало уверенности в себе, и он смирился с ее фатализмом, несдержанностью и пентаграммами, а также воском от свечи на его лучших брюках.

Сначала он просто хотел уговорить ее вместе совершить крупное банковское мошенничество. А потом бы он хватанул деньги и покинул возлюбленную. Однако так не получилось. Первое ограбление было самой обыкновенной случайностью. Они собирались встретиться и пойти на ленч. Для смеха он появился с фальшивыми усами и в дешевом парике. Он подошел к ее окошку и сказал низким, угрожающим голосом.

– Ограбление.

Ее лицо побелело, как колдовская прядь в ее волосах. Безмолвно она вытащила все деньги из кассы и положила их на прилавок. Он стоял, потеряв дар речи, ожидая, что она взглянет на него, но оказалось, что она могла смотреть только сквозь него.

Тогда его поразил ее испуг, и он даже не сразу сообразил, что его снимают, что она может включить беззвучный сигнал тревоги и что ему лучше всего поскорее убираться.

Через десять минут усы и парик валялись в канаве, а наличность была заперта в багажнике его автомобиля. Он снова подъехал к банку с виноватым видом и извинениями за опоздание на ленч. Мент в форме остановил его в дверях, однако обещал передать его просьбу. Это первое ограбление принесло ему более двух тысяч долларов. Совсем не плохо, поскольку все, на что он надеялся за свои хлопоты, это испуганный вид и хохот.

Но истинным кайфом было выслушивать Лесли и заботливо осушать ее слезы, когда она описывала ему мельчайшие подробности ограбления и ее ужасного страха. В течение одной-двух недель она могла говорить только об этом, а он был весь внимание.

Но случилось так, что в это время он встретил женщину, которую звали Бобби, травленую блондинку с блестящими зелеными глазами. Она увлекалась лыжами, курила травку и, чтобы позволить себе это, работала в кассе кредитного союза.

Грег пожевал кубик льда, потом сообразил, что он делает это потому, что его стакан уже пуст. Он потянулся за бутылкой, чуть не уронил ее, отвинтил металлическую пробку и налил себе стаканчик покрепче.

Бобби была очень занятная, но в то же время очень энергичная и столь же резкая. Он вошел к ней в банк с лысиной из латекса, наклеенными густыми бровями, под глазами мешки, в очках, купленных за пару долларов у Армии спасения, у него был также совсем новенький нос. Между лопаток он положил хороший кусок пенопласта, туфли на платформе добавляли ему около трех дюймов роста и неуклюжую хромоту. Прихрамывая, он вошел в банк, осклабился, ощупал прыщавый подбородок, надеясь, что выглядит как Питер Лорр после того, как подрос.

Бобби выслушала его заявление, похлопала глазами и, открыв ящик кассы и вытащив двадцатку, сказала ему, чтобы он убирался, иначе она позовет ментов, вот уж действительно…

А когда он в тот же вечер заскочил к ней на квартиру, она посмотрела ему прямо в глаза и сказала то же самое, слово в слово, и тем же тоном:

– Убирайся, или я позову ментов, вот уж действительно…

Грег со стаканом в руке пошел в спальню и выдвинул верхний ящик. Где-то в нем была фотография Бобби, которую он сделал на пляже в Английском заливе. Бобби с мокрыми волосами, зачесанными назад и набок, добродушно щурилась на солнце, положив руки на бедра. На ней был розовый купальник, который и сейчас вызывал желание смотреть на все места сразу.

В поисках снимка Грег переложил пару серых носков, в них было что-то тяжелое – карманный пистолет 22-го калибра.

Он отпил виски, пытаясь припомнить, откуда у него этот пистолет. Бар Якима в Вашингтоне. Он пришел туда с женщиной…

Потом он вспомнил другой банк и другой головокружительный роман, другое ограбление и другое предательство. Что же именно было с ним не в порядке? Он сделал глоток, задумчиво посмотрел на уровень жидкости в стакане, стукнул стаканом по столу. Затем оттянув на полдюйма магазин, убедился, что пистолет заряжен.

Он засунул его в задний карман брюк и снова пошарил в ящике. Пальцы нащупали холодное стекло. Вот она, он знал, что она здесь. Он поставил серебряную рамку так, чтобы не отсвечивало. Бобби улыбалась ему, как будто у нее не было ни забот, ни сожалений.

– Эй, перестань так смотреть на меня!

Улыбка Бобби не дрогнула. Тогда, на пляже, она сдвинула очки высоко на лоб, на самые волосы. В стеклах, направленных прямо вверх, отражались два великолепных ярких солнца.

Грег потерял равновесие, завалился на бок, и так, полулежа, рассматривал, изучал ее глаза, ее волосы, линию губ, загорелую кожу, и плотно облегающее бикини, и то, что все эти пастельные тона и мягкие линии прекрасно сочетались и ускользали от него.

Он почувствовал вдруг, как горячие соленые слезы закипели в нем и потекли по щекам. Как он мог забыть о солнечных очках, о солнцах и многом другом, таком же важном и невыносимо драгоценном!

Самое печальное, что у него не было возможности даже узнать, что он потерял.

Зазвонил телефон, нежной мелодичной трелью ему вторила Мэрилин.

Он споткнулся, когда шел к неубранной постели, упал на нее, пружина скрипнула под тяжестью его тела. Он снял трубку.

– Это ты? – спросил кто-то.

Ему казалось, что он лежит лицом вверх на дне стоячего пруда, и внезапный порыв ветра прогоняет зеленую ряску с его поверхности, и вода становится ясной и чистой, и можно видеть далеко-далеко.

– Это ты, Бобби? – спросил он.

Но было уже поздно – трубку положили.

Эдди Оруэлл сначала вытянул мускулистую руку, потом, согнув ее в локте, тщательно прицелился и нажал кнопку. Тонкая струя чистящего средства покрыла застекленную фотографию в анодированной алюминиевой рамке. Он поставил флакон на стол и аккуратно протер стекло бумажным полотенцем, украденным в туалете.

На него, сияя беззубой, но определенно приятной улыбкой, радостно смотрел Эдди-младший.

Ферли Спирс, выглядывая из-за мощного плеча Оруэлла, одобрительно крякнул:

– Глаза у него посажены даже ближе, чем у тебя, Эдди. Ты должен гордиться, а?

– Отстань, – сказал Оруэлл, не удостоив его взглядом. На столе лежали пять снимков его новорожденного сына и еще два, где его жена и сын были изображены вместе. Теперь каждое утро в отделе начиналось с уксусного запаха, снадобья для чистки стекол. Ежедневный ритуал отнимал у Эдди, по крайней мере, минут пятнадцать. Сначала детективов забавляло его шутовство, но через несколько недель это его жизнерадостное постоянство стало действовать на нервы. Когда Спирс предложил кому-нибудь наполнить бутылочку мочой с голубым красителем, добровольцев правда не нашлось, но и против никто не высказался.

С любовью глядя на нее, Эдди взял очередную фотографию.

– Эдди, тебя не затруднит направить струю в другую сторону? – попросила Паркер.

– Тебе мешает?

– Немного.

– И тебе не стыдно?

Уиллоус, оторвавшись от бумаг, улыбнулся Паркер. Дэн Оикава перестал точить карандаш. Спирс поинтересовался:

– А почему, Эдди?

– Задай себе простой вопрос – что плохого, если отец гордится своей семьей?

– Дело же не в этом, – сказала Паркер.

– Да?

Голубые глаза Оруэлла уставились на стол Уиллоуса, где, воткнутые в одну рамку, стояли школьные снимки Шона и Энни, порядком запылившиеся.

– Эдди, мы говорим о загрязнении воздуха, а не о любви к детям, пояснил Оикава.

– Это твоя версия. Вот и придерживайся ее, хорошо?

Улыбаясь, Оикава доточил карандаш до остроты иглы.

Неожиданно вошла Линда, одна из двух гражданских секретарей, работавших во взводе, и протянула Уиллоусу связку факсов. Паркер смотрела на Уиллоуса.