В Италии прожитые годы, умноженные на съеденные за жизнь различные виды макарон, часто приводят человека в состояние, деликатно именуемое врачами «ожирением среднего возраста».

При помощи паспорта Коуча и своего более чем скромного знания итальянского языка Лэнг сумел убедить даму выдать присланный на его имя конверт. На оборотной стороне имелся кусочек красной ленточки, наклеить который он специально попросил Сару. Это значило, что конверт не вскрывали. Лэнг подивился тому, что письмо такое тонкое. Он рассчитывал на что-то посолиднее.

Так всегда бывает, успокоил себя он. Мы считаем, что важные документы должны быть большими, как будто их содержание прибавляет им веса.

Когда он уходил, женщина все еще продолжала кричать в телефонную трубку.

Вернувшись в гостиницу, Лэнг выгрузил из карманов их содержимое. Теперь можно будет растянуться на кровати и немного отдохнуть. Он окинул взглядом свое имущество — паспорт, ключи, мелочь, сотовый телефон.

А где?..

Устройство, полученное от Риверса, — он забыл его, оставил на тумбочке. Лэнг окинул комнату встревоженным взглядом. Нет, убирать никто не приходил, хитрый прибор не «засветился». Хотя, впрочем, вряд ли горничные проявили бы чрезмерный интерес к аппарату, на вид неотличимому от обычного «блэкберри».

Лэнг снял брюки, лег на кровать и какое-то время не решался открыть конверт. Возможно, в нем имелись нужные ответы, но так же возможно, что время и деньги были потрачены впустую.

Потом он вздохнул и открыл клапан.

Две страницы, определенно, напечатанные не на компьютере, а на пишущей машинке. Хотя ничего другого ждать и не следовало — информация относилась к временам, когда компьютеры еще не вошли в повседневную жизнь. Кроме собственно текста на страницах не было ничего — ни заголовка, ни намека на источник происхождения данных.

Впрочем, Лэнг немало удивился бы, если бы такой намек там оказался.

Список номеров на левой стороне, одно слово справа, — вернее, одно и то же слово, повторяющееся много раз, — напротив каждого из номеров, начинающихся с 24–4–60 и заканчивающихся на 5–8–74. Слово было — «Мадрид».

Даже по ночам площадь перед Ватиканом была полна туристами. На этом и основывался план Лэнга.

Он снова облачился в рясу и теперь уверенно шагал к левой стороне папского дворца — туда же, где накануне его остановил швейцарский гвардеец. Вот только на сей раз у него не было никакого пропуска. Подойдя поближе, Лэнг замедлил шаг, огляделся по сторонам и вскоре заметил приближавшуюся к нему группу из девяти или десяти священников.

Освещение на площади позволило ему разглядеть, что все они молоды — вероятно, студенты одной из духовных семинарий или академий, находящихся на территории Ватикана. Судя по их оживленному разговору, они возвращались с ужина, во время которого воздавали должное не только возвышенным разговорам, но вину.

Он присоединился к ним, весело посмеиваясь вместе с остальными.

Все той же нестройной толпой они подошли к часовому и извлекли свои пропуска. Лэнг показал водительские права, выданные в Джорджии, рассчитывая на то, что в полумраке швейцарец не отличит их от нужных документов.

Ни сказав ни слова, гвардеец с алебардой на плече махнул рукой: проходите.

Лэнг держался вместе с группой до тех пор, пока не поравнялся с дверью, ведущей в некрополь. Там он замедлил шаг, дождался, пока очень кстати въехавший в Ватикан автомобиль не закроет его от молодых священников и гвардейца, и нырнул в тень. Он был совершенно уверен, что никто не заметил его маневра, но все же минут пять просидел на корточках в самом темном месте, прежде чем двинуться дальше.

Он сидел и наблюдал. Было маловероятно, что тут имелись камеры видеонаблюдения. В конце концов, кому могло приспичить забираться на древнее кладбище? Но для спешки и лишнего риска не было никаких причин. И его терпение было вознаграждено — он все-таки заметил какое-то движение на темной стене напротив двери. Тщательно всмотревшись, Лэнг разглядел камеру, которая медленно вращалась на своем кронштейне. Медленно отсчитывая секунды, он убедился, что камера обозревает окрестности с определенными интервалами.

Лэнг дождался, когда камера повернется прямо к дверному проему, и лишь после этого покинул свое убежище. Медленными уверенными шагами он подошел к стене около входа, непрерывно наблюдая за слабым отблеском света от линзы объектива. Саму камеру он уже не видел.

Когда отблеск исчез — а это значило, что камера больше не смотрит на него, — Лэнг шагнул к двери. По прикидкам, у него было около пятнадцати секунд, прежде чем он окажется на экране монитора системы видеоконтроля. Рейлли глубоко вздохнул, надеясь, что это поможет ему успокоиться, и, мысленно отсчитывая секунды, стал набирать подсмотренный во время экскурсии код.

Десять секунд.

После каждой набранной цифры на маленьком табло загорался зеленый огонек. Он решил, что во время экскурсии так сосредоточился на наблюдении за набираемым кодом, что сигнальной панели просто не заметил. Между нажимом кнопки и красным светом была пауза; очевидно, в это время компьютер сравнивал вводимую цифру с заложенным эталоном.

Пять секунд.

Лэнг услышал свист выходящего воздуха и сообразил, что через секунду объектив будет прямо напротив двери. Распластавшись на земле, он одной рукой придерживал дверь, чтобы та не закрылась, пока не решил, что объектив камеры передвинулся дальше.

Еще мгновение, и Лэнг оказался внутри и закрыл за собой дверь. И изумился, увидев тот же самый льющийся словно ниоткуда свет. Похоже, когда открывалась дверь, включалось автоматическое освещение. Стоя совершенно неподвижно, Рейлли описал полукруг лучом фонаря, а потом направил его вверх, к потолку, находившемуся на высоте примерно в двадцать футов над его головой. Благодаря постоянному давлению и столь же постоянной очистке воздух здесь был изумительно чистым, без каких-либо следов пыли, что позволяло лучу мощного фонаря добираться до любых мест, где могли быть установлены камеры наблюдения.

Лэнг выключил свет и всмотрелся в темноту — нет ли где-нибудь впереди еле различимых лучиков инфракрасного поляризованного света или еще какого-нибудь электронного излучения, предназначенных для того, чтобы поднимать тревогу, когда кто-нибудь пересекает луч. Мысль о том, что на кладбище могут быть установлены датчики движения, казалась не слишком остроумным парадоксом, но ведь кому-то — вероятно, Scavo Archeologica [48], — пришло в голову установить камеру наблюдения перед входом.

Почти не сомневаясь в том, что никто его не видел и никто за ним не следит, он вновь включил свет, но теперь направил его на фасады склепов. Если древнее кладбище действительно было таким, как его описывал Фрэнсис, здесь должны быть и другие улицы, кроме той, по которой вчера вели экскурсию.

Помимо этого предположения, у Лэнга имелось еще одно, родившееся днем, пока он шел пешком в гостиницу. Если император Юлиан хотел использовать документ, обвинительный акт или что еще он собой представлял, чтобы причинить христианам максимум неприятностей, он должен был подобрать для него какое-то особенное место, а не прятать в первой же подвернувшей могиле. А какие места могут быть более пригодными, чем те, что находятся непосредственно возле могилы Петра? Если эта гипотеза верна, то одна из улиц этого города мертвых должна завершаться наверху тем, что разыскивает Лэнг.

Но какая именно?

В свете фонаря появился еще один склеп, а затем темное пятно. Посветив туда, Лэнг увидел узкий, не больше двух футов шириной, проход между двумя строениями. Просунув туда руку с фонарем, он увидел, что луч не достает до конца коридора. Лэнг глубоко вздохнул и нырнул в стигийский мрак, где единственным источником света был его ручной фонарик.