Впрочем, решил Лэнг, вряд ли он пробудет здесь столько времени, чтобы можно было отыскать слабости в этой системе.
Опустившись на нижнюю койку, он уставился в противоположную стену, но видел перед собой не выщербленную грязную штукатурку, а горы юго-западной Франции, вертолет, превратившийся в шаровую молнию, и дымящееся каменное крошево.
Герт… Ее больше не было.
Невозможно…
Его мысли прервали гудение электронного и лязг механического замков. Подняв голову, Лэнг увидел троих мужчин — один из них был белым, двое других чернокожими, — стоявших перед входом в камеру. Одетые в такие же оранжевые комбинезоны, как и у него, они дождались, пока дверь откроется полностью, а потом одновременно шагнули в камеру.
Плохо представляя себе тюремный этикет, Лэнг поднялся.
Более крупный из двоих чернокожих был обрит наголо, как и тот тюремщик, сопровождавший Лэнга в камеру. Рост его заметно превышал шесть футов, бицепсы угадывались даже сквозь мешковатые рукава комбинезона. Лэнг решил, что он весит побольше двухсот пятидесяти фунтов. Нахмурившись, он разглядывал Лэнга, как покупатель мог бы изучать лошадь.
— Еще одна белая птаха залетела, — сказал он в конце концов, не обращаясь ни к кому из сокамерников.
Лэнг протянул руку.
— Я Лэнг Рейлли.
Чернокожий верзила уставился на руку Лэнга так, будто тот держал в ладони какую-то мерзость.
— Имена здесь даю я. И попробуй только забыть об этом.
Лэнгу, естественно, доводилось слышать, что в каждой камере был свой глава, пахан. Не было сомнений в том, что сейчас такой пахан стоял перед ним.
Второй чернокожий, далеко не такой массивный, как его соплеменник, и заметно старше, пожал руку Лэнга.
— А я Джонсон, Эдди Джонсон. Ты не особо слушай Лероя. Он сам попал сюда всего часа два назад. А мы с Уилбуром, — он указал на белого, — проживаем тут уже не первый месяц.
Уилбур был малорослым, похожим на грызуна человечком. Оттопыренные уши еще усиливали это сходство. Под одним глазом у него краснел еще не успевший почернеть синяк, а на распухшей губе запеклась кровь. Лэнг предположил, что совсем недавно Уилбуру здорово досталось. И даже догадывался, от кого.
— Эй, ты, бледный! — рявкнул Лерой. — Чего расселся на моей шконке?
— Вообще-то, это моя кровать, — вставил Уилбур и осекся под злобным взглядом Лероя.
Лэнг посмотрел громиле прямо в глаза — как он знал из книг и из слухов, в тюрьме это означало вызов — и спокойно сказал, чуть раздвинув губы в улыбке:
— Дружище, ты здесь всего на несколько часов больше меня, так что вряд ли можно говорить о старшинстве.
Лэнг решил, что, если предстоят неприятности, лучше будет им случиться сейчас, а не когда он отвернется или уснет.
— Плевать, сколько я тут торчу, понял, белый пацан? — загремел Лерой. — Я тут самый крутой, и ты будешь жить, как я прикажу! Ясно?
Как по команде Уилбур и Эдди Джонсон убрались подальше — в крохотной камере это означало верхние нары. Если у Лэнга и могли быть сомнения насчет того, что сейчас произойдет, то при виде встревоженных лиц сокамерников они мгновенно рассеялись.
Если бы Лэнг не был готов к нападению, Лерой своим ударом только что не оторвал бы ему голову. Но Рейлли уклонился вправо, распределив свой вес на обе ноги. Еще много лет назад он твердо усвоил, что никто, даже чемпион по боксу, не способен нанести размашистый удар так, чтобы при этом на мгновение, пока его тело тянется за ударом, не утратить равновесия. И, не дав Лерою выпрямиться, он повернулся на левой ноге, перенеся свой вес на правую, и всем этим весом нанес удар противнику ребром полусогнутой ладони под нижнее ребро. Результатом такого удара должна была оказаться не только сильная, парализующая боль, но и временный спазм легкого.
Лерой рухнул на пол, как говяжья туша, сорвавшаяся с крюка мясника, и забился в корчах, пытаясь одновременно и глотнуть воздуха и, со сдавленным стоном, выдохнуть его.
Не отдавая себе в том отчета, Лэнг слышал, что шум за пределами камеры нарастал, и на этот шум вскоре должны прибежать надзиратели. И потому хотел покончить с делом как можно скорее.
Шагнув к лежавшему на полу противнику, он согнул колени, рассчитывая берцовой костью размозжить задире трахею. К его изумлению, Лерой с быстротой, какую трудно было ожидать от такого верзилы, откатился в сторону, и удар Лэнга пришелся в несокрушимый бетон.
Противники поднялись на ноги одновременно.
Лэнг окинул камеру быстрым взглядом. В этой тесноте он мог разве что пытаться сохранить расстояние в несколько дюймов от ручищ Лероя. Учитывая разницу в комплекции, дать ему приблизиться было бы для Лэнга смерти подобно.
Он осторожно покачивался из стороны в сторону, ожидая следующей атаки Лероя. Или, что было бы лучше, прибытия охраны. Время теперь работало на него. В тех камерах, откуда было видно драку, зрители орали так, что надзиратели никак не могли их не слышать.
На губах Лероя пузырилась кровь; было видно, что он еще не может полноценно дышать, но в глазах его не было ни малейшего смятения, равно как и не могло остаться вопросов насчет его дальнейших намерений после того, как он смерил взглядом те жалкие футы, которые разделяли противников. А потом он мотнул головой, как будто принимая решение. Его рука нырнула под комбинезон, а когда появилась обратно, в ней сверкнул металл. Нож. Не грубо сделанная тюремная заточка, нет; черный богатырь сжимал в кулаке самый настоящий стилет, на длинном лезвии которого зловеще играли отблески висевшей под потолком лампы.
Если Лерой только сегодня утром попал в тюрьму, то как, черт возьми, кто-то мог успеть передать ему оружие?
Впрочем, времени для рассуждений не было. Чернокожий громила держал нож в согнутой руке лезвием вперед. Пригнувшись в стойке, позволявшей двигаться в любом направлении, он не сводил глаз с Лэнга, ожидая первого движения; оно должно было бы выдать планы, как он, безусловно, считал, жертвы. При использовании ножа, в отличие от схватки с применением огнестрельного оружия, успех зависит от реакции на движение противника. Агрессивная атака с размахиванием ножом, скорее всего, перерастет в схватку за обладание оружием и не даст желаемого результата.
Другими словами, Лэнг понял, что столкнулся с профессионалом.
Секунды тянулись и тянулись; неизвестно сколько их уже прошло. Лэнг почувствовал, как по его лицу потекли струйки ледяного пота. Ни один, ни другой не желал сделать первый шаг. Лэнга это устраивало. Рано или поздно охрана все же должна была проявиться и обезоружить Лероя. Хотя, имея дело с атлантским управлением исправительных учреждений, следовало ожидать, что это, по всей вероятности, случится намного позже, чем рассчитывал Лэнг. Если вообще случится.
Лерой, по-видимому, думал точно так же. Он начал медленно переминаться с ноги на ногу, рассчитывая вынудить противника сдвинуться с места. Но Лэнг лишь бросил молниеносный взгляд в сторону нар и изогнул колени, как будто и впрямь намеревался отступить туда. Лерой двинулся туда же. Это был даже не выпад, а намек на движение, после которого для возвращения в выжидательную стойку требовалось, самое большее, четверть секунды.
Этого хватило.
Лэнг метнулся к стене напротив нар, перекатился по полу, ухватил пальцами края матрацев и набросил их на себя, изобразив собой подобие бисквитного рулета. А когда Лерой нанес удар, целясь ножом в живот Лэнга, приподнял матрас, так что лезвие проткнуло лишь бязь и вату. В тот же миг Лэнг рванул край матраса на себя, так что рука с ножом ушла вверх, на мгновение оставив открытой всю нижнюю половину тела бандита.
За долю секунды до того, как Лерой мог повторить удар, Лэнг всем своим весом, всеми силами тела и души пнул его в левое колено. Он был вознагражден отчетливым хрустом раздробленной коленной чашечки и рвущегося сухожилия и последующим за этим отчаянным криком боли, перекрывшим шум тюремного корпуса. Нож светящейся кометой пролетел через камеру.
Раньше, чем Лерой успел схватиться за изувеченное колено, Лэнг взял нож в руки. Громила лежал на боку, обеими руками держась за то, что осталось от его колена. Убедившись, что Лерой больше не представляет опасности, Лэнг положил нож на пол, прислонив его к ножке нар, и с силой наступил на лезвие. Сталь переломилась пополам.
