При Хомейни иранцы крайне подозрительно относились к иракцам. Они боялись, что Саддам посылает в Иран шпионов. Но через некоторое время они смилостивились и построили для депортированных несколько палаточных городков, чтобы приютить обездоленных людей.

Самое странное, что очень немногие знали о том, что происходит. Прихвостни Саддама тихо ходили от дома к дому, изгоняя целые семьи. В 1981 году люди на улицах испуганно шептались, обсуждая происходящее. Затем я прослышала о жестоком преступлении, жертвами которого стали мои знакомые.

Как-то в офис Арабской рабочей организации пришел начальник одного из отделов. За ним следовал Джавид, водитель. Он был в ужасном состоянии. Джавид рассказал, что только что ему позвонили из дома: родственники предупредили, что по району разъезжает грузовик с солдатами, они проверяют документы, и если там указано, что родители человека — иранцы, ему приказывают немедленно покинуть дом. Джавид должен немедленно ехать домой. Их депортируют. Куда? Джавид не имел об этом ни малейшего понятия.

Мы отвели его к генеральному директору, и тот сказал водителю, что ничего не может для него сделать. Но, конечно, ему было жаль бедного парня, и он распорядился выдать ему зарплату за год. Однако бухгалтера не было на месте, и потому глава отдела кадров обошел всех сотрудников и собрал деньги, чтобы помочь Джавиду. Он ушел из офиса с годовой зарплатой в кармане. Больше мы никогда его не видели.

В газетах об этом не говорилось ни слова. Кажется, за пределами Ирака никто даже не знал об этом.

Потом началась война, и Саддам преисполнился решимости депортировать всех, кто каким-либо образом связан с Ираном. Иракцев, в документах которых была фраза «табаея ирания», Саддам считал вражескими шпионами.

А в декабре 1982 года эти преследования коснулись семьи моего мужа.

Как-то, находясь в командировке, я навестила родителей Салама. У него было четыре брата и пять сестер. Когда я пришла в дом его родителей, я увидела, что семья что-то взволнованно обсуждает. В комнате сидела Нибал, одна из сестер Салама, а также ее маленькие сыновья — трехлетний Виссам и младенец Бассам. Они выглядели так жалко, что напоминали беженцев. Я спросила, что случилось, и Нибал заплакала. Она сказала, что ее мужа, доктора Керима Аль-Саади, арестовали.

Керим был на пятнадцать или шестнадцать лет старше Нибал, но она предпочла его всем другим женихам, потому что он был прекрасно образован и защитил в США диссертацию, получив степень доктора химии. Нибал объясняла родственникам, что ученый, который жил на Западе, будет лучше относиться к жене, чем полуграмотный иракец, ни разу не выезжавший за пределы страны. И они поддержали ее решение.

Нибал жила в Хай Аль-Джамия, районе, где располагался университет. Рано утром в дверь позвонили трое мужчин. Они сказали, что арестуют доктора Керима, потому что в его сертификате о национальности было написано «табаея ирания».

Но он был таким же иранцем, как Саддам Хусейн. Дело в том, что его родители умерли в молодом возрасте, и ему нужно было поднимать на ноги младших братьев и сестер. Поэтому он написал в сертификате «табаея ирания». Он не мог бросить детей и пойти служить в армии, потому что остался в семье за старшего. Пока не началась революция и война с Ираном, иракцы понятия не имели, что подобная запись в документах может оказаться причиной многих несчастий.

Доктор Керим был самым трудолюбивым человеком из всех, кого я знала. Он работал всю жизнь: учился ночью, трудился днем и умудрялся получать такие высокие оценки, что ему дали стипендию и послали учиться в США. Там он также много работал и защитился. Затем вернулся в Ирак, чтобы помочь семье. Он стремился к тому, чтобы его братья и сестры получили хорошее образование, и добился своей цели: сестры окончили медицинский институт, один брат стал стоматологом, а второй — инженером-строителем.

Доктор Керим откладывал женитьбу на потом, чтобы помочь родственникам. Но теперь ему пришлось расплачиваться за то, что он уклонился от службы в армии.

Нибал рассказала, что мужчины, арестовавшие доктора Керима, вели себя неоправданно жестоко: они вывели мужа из дома в пижаме и приказали Нибал уходить вместе с сыновьями. Они ничего не позволили ей взять с собой и даже забрали у нее ключ. Нибал, сникнув от горя, оказалась выброшенной на улицу с двумя детьми. Она смотрела на то, как полицейские закрыли дверь на замок и опечатали красным воском.

Она боялась, что ее арестуют вместе с детьми, но полицейские, напротив, уведомили ее, что она может развестись с доктором Керимом в любом суде, потому что он иранец.

Доктор Керим спорил с ними, объяснял, что поменял документы, потому что его родители умерли, а ему нужно было заботиться о младших братьях и сестрах.

Но полицейские не обращали на его слова никакого внимания. Последнее, что видела Нибал, — лицо Керима в окне машины. Его куда-то увозили. А она с мальчиками осталась стоять на улице, словно беженка.

Я сразу поняла, что нужно что-то делать, хоть и не сразу придумала, как помочь. Я вспомнила о докторе Фадиле и решила, что мне не помешает поговорить с ним. Он просил привезти кое-какие книги из иракского посольства в Хартуме. Кроме того, я купила ему в подарок несколько статуэток из черного дерева. Так что у меня был повод встретиться с ним и рассказать о горестном положении Нибал.

Я позвонила ему на следующий день и сказала, что хочу кое-что передать. Он ответил, что заедет к нам после работы.

Когда он приехал, я преподнесла ему подарки и книги, а потом добавила, что мне нужно обсудить с ним срочное дело. Я рассказала ему о докторе Кериме, объяснив, что он не был иранцем, так же как и его предки. Он попал в ужасную ситуацию, потому что много лет назад поменял документы, чтобы помочь младшим братьям и сестрам.

Доктора Фадиля это мало тронуло. Он покачал головой и пробормотал: «Очень плохо. Ему не следовало так поступать».

Когда он увидел, что я приуныла, то добавил: «Кроме того, его уже депортировали, и я ничем не могу помочь».

Я сказала, что у меня есть хорошие новости. Еще не поздно. Нибал выяснила, что ее мужа еще не депортировали, потому что он был известным и уважаемым ученым. Его по-прежнему держали в тюрьме.

Доктор Фадиль не очень обрадовался, когда услышал, что ситуация не разрешилась. Помолчав, он пообещал разобраться в этом деле.

Я позвонила ему на следующий день. Он сказал, что слишком занят.

Я позвонила через день, но он воспользовался той же отговоркой.

Я звонила ему ежедневно в течение девяти дней. Все это время Нибал сходила с ума от страха. Она не могла вернуться домой. Мальчики плакали. Тайная полиция арестовала младших братьев доктора Керима. В документах было указано, что их предки — подданные Османской империи, но их также ожидала депортация. Затем мужьям сестер доктора Керима велели развестись с женами.

Нибал работала учительницей. Директору школы приказали уволить Нибал, если она не разведется с Керимом.

Жизнь семьи была разрушена. Просто так, без повода, без причины!

Доктор Фадиль избегал меня. Он целую неделю не был у нас дома. Но я проявила настойчивость. Когда я позвонила ему в десятый раз, он разговаривал со мной очень холодно, дав понять, что мое упорство его раздражает. Я сказала, что звоню не за тем, чтобы узнать о судьбе доктора Керима, и он успокоился. Мы дружески болтали несколько минут. В конце разговора я задала ему вопрос: «Доктор Фадиль, а если я рожу сына, он сможет поступить в военную академию в Ираке?». «Конечно, Майада, — ответил он. — Почему ты спрашиваешь?» Я ответила, что беспокоюсь, поскольку дядю моего сына депортировали, и это, возможно, негативно скажется на судьбе ребенка.

Доктор Фадиль долго молчал. Наконец он протяжно вздохнул и сказал: «Я тебе позвоню».

Я думала, что снова услышу его голос через несколько дней, но он позвонил еще до обеда. Доктор Фадиль быстро проговорил: «В течение часа доктора Керима выпустят на свободу. Передай его жене, чтобы она сходила в отделение тайной полиции и получила ключи от дома».