Доктор Саба нахмурила брови.

— Мне сказали, что, возможно, я проведу в тюрьме двадцать пять лет. Не уверена, что муж и дети знают, где я нахожусь, хотя меня уверили, что им обязательно расскажут о том, что я воровка.

Она вздохнула и перевела взгляд на стену.

Майада смотрела на нее, не находя слов. Ее глаза снова наполнились слезами. Двадцать пять лет!Доктор Саба не доживет до окончания срока. Ей уже пятьдесят.

Майада достала из-под себя сложенное одеяло и прижала его к лицу. В рот набились пучки шерсти. Она закашлялась, чуть не задохнувшись. У нее защипало в носу, и она отбросила скомканное одеяло себе под ноги.

Ей хотелось чем-нибудь утешить Сабу, но она не знала, что сказать. Майада начала говорить, сама не понимая, что у нее на уме:

— Мы обязательно отомстим, даже если никогда не узнаем об этом, — вслух размышляла она. — Саддам купается в мечтах о собственной славе. Все свободное время он посвящает тому, чтобы раздувать свои достижения. Он в восторге от себя и верит, что окружающие испытывают те же чувства. Ему нужно только одно: вечно жить в сердцах арабов в образе великого героя. Но этого никогда не случится.

Я помню, что однажды сказал мне Джидо Сати: «история никогда не спит». Когда историки будущего будут писать о Саддаме Хусейне, они посвятят его неудачам множество страниц. Они будут рыться в документах, чтобы найти в его деяниях хотя бы что-тохорошее. Но что они напишут? Только то, что он построил много дворцов. Пустые громадины из камней.

Майада огляделась по сторонам. Кажется, женщины-тени слушали ее, но она не была в этом уверена. Она вздохнула, поднялась с пола, скатала одеяло и встала в углу комнаты. Майада молча рассматривала арестанток. Тесная камера представляла собой целый мир, наполненный страхом: каждая женщина отчаянно тосковала по семье, матери страдали из-за того, что не видят, как растут их дети.

Миловидная Муна тихо всхлипывала.

Уголки губ доктора Сабы опустились вниз. Горе словно прижимало ее к земле.

Лицо Алии горело, как будто раскалившись докрасна.

Майада рассматривала выразительные лица сокамерниц. Она видела, что в сердце каждой женщины-тени застыла глубокая скорбь. Вот она, жизнь в тюрьме, подумала Майада: слезы, страх, горе.

Она обернулась к Самаре. Добросердечная шиитка молчала, но несчастное выражение ее лица говорило громче всяких слов. Может, она думала о том, что удача навсегда оставила ее? Неужели Майада станет невольным свидетелем ужасной трагедии? Неужели прекрасную Самару замучают до смерти? Отправится ли она, словно неизвестный автор стихотворения, в могилу раньше положенного срока?

Майада задумалась о тех, кто предавал людей бессмысленным пыткам и смерти. Конечно, Саддам Хусейн прежде всего повинен в том, что Ирак превратился в ад на земле, но причиной слез, которые проливали иракцы, был и другой человек. Она никогда его не забудет.

Майада посмотрела на потолок, вспоминая одного из самых красивых мужчин, которого она когда-либо видела. Перед ее глазами пронесся образ прекрасного лица. На его губах часто появлялась усмешка. Этот человек был так красив, что ходили слухи, будто многие женщины влюблялись в него с первого взгляда. Когда Майада впервые его встретила, поведение Салама лишило ее надежды на то, что в их браке будет любовь. Ее сердце опустело, и она была очень ранимой. Но, к счастью, она скоро поняла, каково истинное лицо аль-Маджида, и ни секунды не испытывала к нему романтической привязанности. Майада быстро узнала, что за смазливой внешностью скрывается гнилая душа.

Она убедилась в том, что Али Хасан аль-Маджид, которого в Ираке называли Химическим Али, является одним из самых жестоких людей в стране.

Впервые Майада встретилась с Али Хасаном аль-Маджидом, первым кузеном Саддама Хусейна, в апреле 1984-го. В то время об этом человеке не знали почти ничего, кроме того, что он возглавил тайную полицию Ирака, когда доктора Фадиля сделали начальником разведки.

Наступил чудесный теплый апрель. Прекрасная иракская весна была в самом разгаре. С кустов и деревьев свисали тяжелые разноцветные гроздья, воздух напитался чудесными ароматами. Весенние дни были теплыми и солнечными, а вечера приятно прохладными. Жители Багдада знали, что с наступлением долгого лета им придется прятаться от изнуряющей жары дома. Поэтому весной иракцы часто устраивали вечеринки в саду.

Несколько вечеров в неделю ухоженный сад Сальвы становился местом очаровательных праздников. Перед приходом гостей слуги переносили диваны и стулья из дома в сад, устанавливали их под величавыми финиковыми пальмами, и они манили к себе гостей, которые прибывали сразу после заката, когда аквамариновое небо приобретало розовый оттенок.

Шелестели листвой красивые раскидистые ветви, стрекотали насекомые, а Сальма с Майадой развлекали самых интересных людей Багдада. Майада недавно модно подстриглась и демонстрировала прекрасную фигуру, наряжаясь в шикарные платья, купленные матерью в Париже, Риме и Лондоне. Майада не знала, что это последнее лето, когда ее будут называть одной из главных модниц Багдада. Смуглые иракские красавицы, заколов волосы и украсив их цветами, прогуливались по саду Сальвы в стильных заграничных нарядах, которые часто не вполне соответствовали строгим правилам приличия, установленным на Ближнем Востоке. А элегантные мужчины курили сигары, попивали ликер и шептались о войне, уверенные, что в доме Сальвы аль-Хусри их никто не подслушает.

Но даже в эти приятные минуты все чувствовали, что над Ираком сгущаются тучи. Кровопролитная война с Ираном бушевала уже четыре года, и это удивляло иракцев, привыкших к тому, что столкновения длятся не дольше месяца. Они вспоминали о том, что не привыкли воевать с мусульманами. В основном они сражались с израильтянами, и эти войны не длились долго.

У иракцев были основания полагать, что конфликт с Ираном также не затянется. Вскоре после начала войны, в 1980 году, Арабская лига созвала Комитет добрых деяний, в который вошли арабские политики, и делегировала его представителей в Иран, чтобы заключить мир. Иракцы верили, что члены комитета быстро вернутся в Багдад с подписанным соглашением.

У Майады, однако, были дурные предчувствия, связанные с этой поездкой, потому что она, в отличие от других, знала, что об этих событиях думают в мире. Немногие иракцы разделяли это мнение. Большинство зарубежных газет и журналов не продавались в Ираке, но Сальва недавно вернулась из путешествия с чемоданами, набитыми запрещенными товарами, в том числе журналами. Никто не посмел заглянуть в багаж Сальвы аль-Хусри, приятельницы доктора Фадиля. Сальва распаковала сумки и стала раздавать журналы друзьям. В некоторых из них анализировалась нынешняя обстановка и отношения между Ираном и Ираком. Майада прочитала их все, обращаясь к друзьям в том случае, если ей требовался перевод с иностранного языка.

Одним из провезенных контрабандой журналов был уважаемый немецкий еженедельник «Шпигель». Карикатура точно отображала мнение Майады о положении Ирака. На ней был нарисован Саддам в военной форме, который лягает Хомейни. Под ней поместили надпись: «Что ж, твой ботинок уже здесь. Но как ты вытащишь его отсюда?»

Сила харизматичной личности Хомейни, которого поддерживали миллионы иранцев, готовых отдать за него жизнь, пугала Майаду. Население Ирана в три раза больше населения Ирака, а значит, Иран мог позволить себе отдать трех солдат за каждого иракца. Кроме того, в Иране предводительствовал человек ничуть не менее упрямый, чем Саддам Хусейн. С точки зрения чистой математики дела Ирака были плохи.

В октябре 1980 года, через два месяца после начала войны, Майада и ее коллеги из газеты «Аль-Джумхурия» сидели в кабинете на четвертом этаже, откуда открывался вид на Багдад. Майада не призналась им в том, что читала европейские журналы, но высказала мнение, что военный конфликт с Ираном может оказаться затяжным и изматывающим. Друзья подшучивали над ее наивностью, заглушая смехом ее сомнения, и Майада, забыв о страхе, присоединилась к разговору: журналисты обсуждали, смогут ли они за десять дней победить иранцев. Они даже начали набрасывать сценарий празднования победы. Поражение казалось невозможным, о нем никто не думал.