Явилась похоронная бригада. Было раннее воскресное утро, и два молодых человека в опрятных черных костюмах еще не успели прийти в себя после субботней вечеринки. Они были молчаливы и вежливы, максимально сосредоточившись на работе, поскольку я следила за каждым их движением. Носилки с открытым пластиковым мешком они поставили рядом с кроватью и уложили в него недвижное, но такое знакомое тело.

Мне было странно видеть, что отец, все еще одетый в пижаму, не сделал ничего, чтобы остановить эту унизительную процедуру. Я посмотрела на сильные, безжизненные руки, и они, теперь бесполезные и не способные защитить его, невероятно тронули меня. Носильщики убрали их в черный пластиковый мешок, до конца застегнув молнию.

После того, как похоронная бригада уехала, мы собрались вместе, испытывая потрясение, несмотря на долгое ожидание смерти отца. Теперь я была готова встретиться с кое-чем новым в себе. Для непризнанной части моей личности смерть отца оказалась моментом триумфа, поскольку явсе еще была жива. Несмотря на годы терапии, которая помогла превратить большую часть моей печали, гнева и страха в сострадание к родителям, внутри меня был маленький уголок горечи, где прятался паук. И он с готовностью выпустил свой яд.

«Интересно, сколько денег он оставил после всего, что потратил на проституток? Забавно, но ведь мы все об этом знали», – проговорила я.

Слова повисли в тишине. Сестры были слишком ошеломлены, чтобы ответить. Однако на самом деле мое замечание адресовалось не им: оно предназначалось духу, который – я это знала – парил где-то поблизости. В момент, когда дух моего отца был еще уязвим, его коварно укусила женщина-паук, поскольку невероятно злилась на него за то, что он не смог найти в себе силы быть с ней честным. Он так и не раскрылся перед нами. А религия дала ему возможность уйти безнаказанно.

Сказав это, я замерла, ощутив в окружающем пространстве эмоциональный хаотический отклик мертвого отца. Мне стало не по себе от мысли, что моя месть будет иметь горькие последствия. В конце концов, мертвые не способны от нас защититься.

Я была глубоко опечалена. После я долго плакала, и не только из-за потери отца, но и из-за того жестокого способа, который выбрала для своей мести. В ночной темноте я просила у него прощения, а затем поговорила с ним так, как всегда хотела поговорить в реальности, излив свою боль и сказав ему, как я себя чувствовала. Тогда я по-настоящему простила его. Я хотела, чтобы он был со мной искренним, но насколько искренней была я по отношению к нему? Он старался изо всех сил и в последние дни проявил себя с лучшей стороны. Я ошибалась, полагая, что знаю, как ему следует себя вести, и что он обязан пойти в своей искренности еще дальше.

На похороны я не осталась. В Мельбурне был разгар футбольного сезона, и я не смогла бы поменять свой билет без доплаты за полет первым классом. Насколько мне было понятно, основная работа закончилась, к тому же, я не хотела участвовать в сентиментальной религиозной церемонии, сопровождавшей похороны.

В тот день пошел дождь; он продолжался все время, пока шли похороны, и невозможно было отличить слезы на лицах от капель дождя. То же произошло и на похоронах матери, которая умерла несколько месяцев спустя и была положена рядом с отцом в ту же могилу. Я узнала об этом, находясь в Западной Австралии. К сожалению, я не смогла встретиться с другими членами семьи. Я этого не выдержу,сказала я себе. Знала ли я, от чего отец должен был исцелиться на самом деле? Однако мне нужно было продолжать заниматься собой.

С ТЕХ ПОР все изменилось.

Я использовала появившееся свободное время, чтобы написать историю своей семьи, и это стало для меня очень важным делом; кроме того, я вела дневник, отражая в нем все, что происходит внутри меня. Массажем я занималась ровно столько, чтобы заработать на самое основное.

Как и прежде, я шла в работе на компромиссы. В отличие от прежних лет, я начала притворяться, что испытываю оргазм. Это время я считаю упадком своей карьеры. Мой клиент Бернард почувствовал разницу и сымитировал звуки, которые я издавала, намекая на то, что знает о моем обмане. К своему стыду, я начала отнекиваться.

Неприятности случались одна за другой. Они не были такими уж новыми, но теперь стали беспокоить как никогда раньше. После того, как я разместила в газете объявление, конкурент, решивший выгнать меня с рынка услуг, нанял мужчину, который постоянно набирал мой номер, загружая линию и никому не давая дозвониться. Работая самостоятельно, я почти не имела возможности соперничать с другими одиночками, но с такой ситуацией пришлось смириться.

Однажды, когда два клиента, прорвавшиеся через телефонную блокаду, отменили свои встречи, я решила отправиться по магазинам. Выезжая на дорогу, я обратила внимание на машину, стоявшую неподалеку от моего дома, но не заметную из окон. Своим появлением я удивила водителя, державшего в руках фотоаппарат, и мне стало все ясно. Конкуренты, кем бы они ни были, поставили поблизости эту машину, давая понять моим посетителям, что за ними наблюдают и фотографируют. Все мои планы рухнули. В нашем деле крайне важна анонимность, а ее отсутствие может навсегда отпугнуть потенциальных клиентов.

Я полностью утратила энтузиазм, что отразилось на моем лице. Я никогда не умела скрывать свои чувства. Однажды на пороге появился новый посетитель. Вместо того чтобы войти, при виде меня он вдруг попятился назад, бормоча, что ему нужно переставить машину в другое место. Он так и не вернулся. Я окончательно лишилась присутствия духа. Возможно, ситуация была подстроена конкурентами, но я поверила. Мое лицо больше не светилось радостью и уверенностью. Я знаю, что, когда хмурюсь, могу казаться уродиной.

Настало время признать, что больше я не испытывала никакого воодушевления. Божья жрица была мертва. Я не знала, что послужило причиной ее смерти, но, поскольку моя вера в себя почти исчезла, я растеряла хороших клиентов. Однако при мысли о том, что пришло время оставить профессию, тут же возникло противоположное убеждение: я не могу позволить себе ее бросить, это единственное, что у меня осталось. Сама мысль об этом пугала меня.

Я снова обратилась к целительским сеансам, отчаянно хватаясь за последнюю надежду. В поисках прозрений, могущих помочь мне исцелиться, я посещала ретриты выходного дня, терапевтические курсы и лекции, включая образовательный форум «Ландмарк» и два других их семинара. Я потратила все свои сбережения, почти ничего не оставив на будущее. Эти курсы приносили определенную пользу, но мне ничем не помогли – я попросту хваталась за соломинку. Я пребывала в замешательстве, страдая от постоянного ощущения психической нечистоты, возникающей от эротического массажа, который я делала, особенно когда он сопровождался половым актом, хотя теперь я позволяла себе заниматься сексом с клиентами крайне редко. Я лишилась той твердости, что была у меня при осознании духовной цели и некогда свойственном мне игривом любопытстве. Теперь работа тянула меня вниз. Я чувствовала себя уставшей и изнуренной. Внутри меня постоянно бурлил котел, пугая разрушительным потенциалом. Целых два года прошло с тех пор, как я прошла через «Процесс Хоффмана» и раскрыла свой детский сговор с дьяволом. Но внутренний страх – ужас перед неизвестным – по-прежнему был чрезвычайно силен, и никакой терапевт не мог помочь мне понять его истоки.

До тех пор, пока я не встретила Джесси.

ДЖЕССИ была опытным сексуальным терапевтом и в буквальном смысле выросла на улицах Нью-Йорка. Я рассказала ей о том, что я задыхалась во время терапии, о своем отчаянии и чувстве безвыходности. Между делом я заметила, что мое начальное сексуальное образование можно подытожить фразой «от поцелуя беременеют».

«Как это: от поцелуя беременеют?» – спросила она сухо.

Зная, что опытному сексологу это покажется довольно странным, я все же призналась: «Я верила, что поцелуй возбуждает в мужчине страсть, и его семя проходит по горлу женщины».