Если передержать образец в печи, золото начнёт испаряться и потеряет в весе, что нечестно по отношению к директору Монетного двора. Если недодержать, в золоте останется примесь низких металлов, что нечестно по отношению к королю. Сколько продержать купель в печи — тайное знание златокузнецов. Даниель чувствует, что Уильям безмолвно просит совета у остальных одиннадцати присяжных. Когда общее согласие достигнуто, он снова берёт клещи, вынимает купель и ставит на кирпич студиться. Свинцовая обёртка исчезла, купель стала угольно-серой. В выемке королёк — круглое озерцо золота. Звёзды и полумесяцы, украшавшие чёрный небосвод мистера Тредера, алхимически преобразились в солнце. Для взвешивания надо лишь дождаться, когда оно остынет.

Холборн должен быть для Джека долиною сени смертной. Возможно, и был бы, сиди Джек лицом к надвигающемуся Тайберну. Однако его везут спиной вперёд, так что смотрит он на оставляемый Лондон. Здесь предполагается символизм: он горестно созерцает свои прошлые дурные дела. Но в данном случае замысел не сработал. Джек — искра, которую тащат через наполненную порохом траншею. Холборн — не долина сени смертной, а бурление неистребимой жизни, выставленное Джеку напоказ, явная помеха в том, чтобы оплакивать былые грехи.

Джек не узнает никого в отдельности, но Лондон как целое знаком ему не хуже, чем престарелому викарию — лица прихожан на воскресной службе. Узнаваемы и группы. Вот полк рыботорговок, обошедший с фланга батареи на мосту и пробившийся по Чик-лейн на западный берег Флит. Здесь полк разделился на роты и взводы и занял огневые позиции на Саффрон-хилл, Дайерс-корт, Плоу-ярд и Блидинг-Харт-корт — притоках, впадающих в Холборн на подъёме от моста, где процессия вынужденно замедляется. Привлечённые рёвом толпы, рыботорговки совершают вылазку на Холборн, расталкивают алебардщиков и драгун и, зачерпывая из фартуков пригоршни чёрных монет, швыряют их Джеку в лицо. Монеты бьют по волокуше, как картечь, рикошетят и звенят в воздухе, словно колокольчики фей. Джек отрывает от камзола пуговицу и бросает рыботорговке, пробившейся к самому каравану. Женщина от неожиданности ловит летящий в неё золотой снаряд. Ком рыбьих кишок ударяет Джека в переносицу. Тот отвечает на обстрел второй золотой пуговицей.

Почти без потерь отбив атаку рыботорговок, они въезжают на холм и оказываются в самой широкой части Холборна. Она тянется на милю до Сент-Джайлс, мимо роскошных площадей, на Джековой памяти сменивших коровьи пастбища. На Холборн-бар пуританин в чёрном держит над головой Библию, открытую на отрывке, с которым, по его мнению, Джеку следует ознакомиться. Другой пробивается через кордон и запрыгивает на волокушу с ведром воды, чтобы окрестить Джека. Однако не на таковских напал: ординарий Ньюгейтской тюрьмы мигом спрыгивает с подводы, подбегает к волокуше и хватает крещальное ведро за ручку. Перетягивание ведра настолько отвлекает внимание, что небольшая процессия католиков — по крайней мере Джек думает, что они католики, потому что на всех чёрные рясы — ухитряется проскользнуть через ряды солдат и присоединиться к шествию. Один из католиков — священник, остальные — плечистые монахи, что вполне разумно: одинокому паписту не прожить в этой толпе и десяти секунд. Священник догоняет волокушу, заглядывает Джеку в глаза и начинает что-то быстро декламировать, видимо, на латыни. Джека соборуют! Надо же, как кто-то о нём позаботился. Не иначе Людовик XIV выслал ударный отряд бестрепетных папистов из тайной штаб-часовни под Версалем.

Караван останавливается. Джек не знает почему. Проникшись христианским духом, он пользуется случаем сорвать пурпурный плащ и бросить священнику, жестами показывая, чтобы тот отдал его бедной старухе, непонятно как прорвавшейся в первые ряды.

Теперь слово за сильными мира сего. Караван миновал Ченсери-лейн. С севера дома знати: Редлайон-сквер, Уотерхауз-сквер, Блумсбери. С юга Друри-лейн, идущая от Ковент-Гарден и Длинной мили. Соответственно одну сторону дороги контролируют герцоги и генералы от коммерции, а другую — актрисы и шлюхи. Миллионщики чуть не падают с балконов и крыш, так им хочется погрозить Джеку кулаком. Дамы напротив куда терпимее. Джек, повинуясь порыву, встаёт, сбрасывает камзол и швыряет его компании проституток. Камзол мигом разрывают в клочья. Джек — в одном парчовом жилете — оборачивается посмотреть, видел ли Кетч. Ещё бы тот не видел! Палача ввергли в отчаяние щедрые пожертвования у церкви Гроба Господня, но потом он успокоился, списав их на минутную слабость. Тем больнее ему наблюдать, как Джек раздевается и кидает своё бесценное облачение в толпу.

У церкви святого Эгидия очередной ритуал: шествие останавливается, чтобы узникам поднесли чаши с элем. Джек выпивает несколько, за каждую платит золотой пуговицей. К тому времени, как процессия трогается и сворачивает на Оксфорд-род, жилет болтается у него на плечах, и ни одной пуговицы не осталось.

На перекрёстке, словно лодка, севшая на мель посреди бурного потока, стоит карета. На её крыше толстый герцог, специально занявший эту позицию, чтобы подольше покрасоваться перед Джеком, когда того будут везти на казнь. Он выкрикивает нечто, надо думать, очень обидное, затем, поняв, что Джек всё равно ничего не слышит в общем гвалте, багровеет и принимается орать, жестикулируя с такой силой, что парик съезжает набекрень. Однако люди попроще, если забыть склочных рыботорговок, не держат на Джека зла. На перекрёстке с Мэрибон-лейн, где по северную сторону дороги наконец начинаются поля, бедного вида человек подбегает к волокуше с пинтой вина. Джек в благодарность отдает ему парчовый жилет.

Они на Тайберн-кросс. Это пустырь размером с Тихий океан, вымощенный человеческими лицами. Над половодьем там и сям торчат высокие предметы; застрявший в толчее экипаж, дерево, которое вот-вот рухнет под обсевшими его людьми, редкие всадники и само Тройственное древо. Джек его не видит, пока не оказывается непосредственно под ним. Это каркас из шести мощных брусьев: трёх столбов и трёх перекладин, образующих треугольник высоко над головой, по-своему прекрасный. Чувствуешь, что вступил в дом без крыши, в жилище, чей потолок — Небо.

У основания Нерасцветаюшего дуба, на вержение камня в каждую сторону, расчищено место. Толпу сдерживают алебардщики, на помощь которым теперь пришли блекторрентские гвардейцы. Некоторые драгуны сидят верхом, обнажив сабли и взведя курки; другие спешились и примкнули штыки.

Предварительные повешения длятся целую вечность. Джек вносит в процедуру нотку веселья: снимает штаны, раскручивает над головой и швыряет в толпу. Парик где-то свалился сам. Теперь на Джеке только нижнее бельё, башмаки и удавка. Он встретит свою участь нищим, как Лазарь, о котором ординарий читал сегодня в часовне.

Остальные узники мертвы, висят на двух перекладинах Трёхногой кобылы. Третья предназначена исключительно для Джека. Он залезает на телегу, кучер заводит её под свободную перекладину. Джековы глаза устали от обилия впечатлений. Он на миг запрокидывает голову, чтобы видеть только небо, которое делит пополам отшлифованный верёвками брус.

Неподалёку раздаются выстрелы. Джек опускает голову. Он впервые смотрит на толпу с такой высоты. Ей нет ни конца, ни края. Пороховой дым поднимается от чёрной когорты квакеров, или гавкеров, или кого-то в таком роде. Никто не знает почему.

Внизу идут приготовления.

Мухи облаком взлетают с исполинской плахи, когда Джек Кетч плюхает на неё свёрток. Оттуда извлекается полный набор орудий для потрошения. Плаха — дощатый настил размером с кровать. Кетч раскладывает инструменты, иногда пробуя лезвие пальцем. Особое внимание он уделяет ржавым кандалам. Это способ показать Шафто, что на последних стадиях процедуры тот будет живой и в сознании.

Несколько часов назад, когда они выезжали из тюремного двора, у Кетча были все основания рассчитывать на безбедную старость. Золотые пуговицы, роскошная одежда, монеты в карманах — всё предназначалось ему. Он предвкушал, как расплатится с кредиторами и купит детям башмаки.