– Мы с мистером Ньюкоменом очень рады вашему обществу, но…
Ветер налетел с размаху, словно трое путешественников – свечи, которые он вознамерился задуть. Каждый крепко упёрся в землю подветренной ногой, силясь удержать равновесие. Лоствител крикнул: «Мы не сочтём невежливым, если вы захотите вернуться в мой экипаж!» Он кивнул на чёрную карету, от которой они не успели ещё далеко отойти. Карета покачивалась на французских рессорах и ухищрениями создателей выглядела почти невесомой – казалось, ветер давно бы погнал её кувырком по вересковой пустоши, если бы не упряжка разномастных лошадок, чьи косматые гривы стлались по ветру параллельно земле.
– Мне странно слышать от вас про «нестерпимый холод», – отвечал старик. – В Бостоне, как вы знаете, сказали бы «лёгкий морозец». Я одет для Бостона. – Он распахнул пелерину, показывая, что она подбита енотовым мехом. – После бесконечных поворотов в Лидском ущелье нам всем не вредно проветриться, особенно, если не ошибаюсь, мистеру Ньюкомену.
Томас Ньюкомен, рассудив, что других пояснений не требуется, вскинул бледное, как луна, лицо; последовавший затем кивок означал у этого дартмутского кузнеца нечто вроде официального поклона. Сообщив таким образом, что покинет на время своих спутников, он повернулся к ним широкой спиной и быстро зашагал в подветренную сторону. Вскоре он сделался неотличим от многочисленных стоячих камней, что можно трактовать как характеристику телосложения мистера Ньюкомена, хмурости дня или слабости Даниелева зрения.
– Друиды любили вкапывать большие камни стоймя, – заметил граф. – Ума не приложу зачем.
– Ваш вопрос содержит в себе ответ.
– Как так?
– Чтобы через две тысячи лет после их смерти люди пришли к стоячим камням в Богом забытом месте и поняли, что тут кто-то жил. Герцог Мальборо, возводящий свой знаменитый Бленхеймский дворец, ничем не отличается от друидов.
Граф Лоствителский счёл за лучшее промолчать. Он развернулся и пошёл по жёсткой пожухлой траве к странным, покрытым лишайником камням. Даниель двинулся следом и вскоре понял, что это единственный уцелевший угол разрушенного здания. Земля под ногами пружинила. Она была насыпана тонким слоем на ветхие стропила и крошащиеся бруски торфа. По крайней мере, камни защищали от ветра.
– Как лорд-смотритель оловянных рудников, приветствую вас, Даниель Уотерхауз, от имени владетеля этих мест!
Даниель вздохнул:
– Если бы я последние двадцать лет обретался в Лондоне и пил чай с чиновниками геральдической палаты, я бы понял, кто этот ваш владетель. А так…
– В тысяча триста тридцать восьмом году Дартмур вошёл в состав герцогства Корнуолл и таким образом сделался владением принца Уэльского. Титул был учреждён королём Эдуардом Первым в…
– То есть вы столь окольным путём приветствовали меня от имени принца Уэльского, – перебил Даниель, не дожидаясь, когда граф углубится в ещё более тёмные дебри феодальной иерархии.
– И принцессы. Каковой, в случае воцарения Ганноверов, станет…
– Принцесса Каролина Ансбахская. Да. Её имя возникает в разговорах снова и снова. Так это она велела вам отыскать меня на улицах Плимута?
Граф сделал обиженное лицо:
– Я сын вашего старого друга. Мы встретились случайно. Моё изумление было неподдельным. Моя жена и дети обрадовались вам совершенно искренне. Если сомневаетесь, приезжайте к нам на следующее Рождество.
– Тогда зачем вы прилагаете столько усилий, чтобы ввернуть в разговор принцессу?
– Потому лишь, что хочу говорить без обиняков. Существует болезнь ума, поражающая тех, кто долго живёт в Лондоне, – она заставляет рациональных в прочих отношениях людей приписывать тайный и нелепый смысл событиям вполне случайным.
– Я наблюдал эту болезнь в самой тяжёлой форме, – сказал Даниель, имея в виду одного старого знакомого.
– И я не хочу, чтобы, прожив шесть месяцев в Лондоне и узнав, кому принадлежат здешние земли, вы подумали: «А! Граф Лоствителский действовал по указке принцессы Каролины – бог весть, в чём ещё он меня обманул!»
– Прекрасно. Сообщая мне об этом сейчас, вы проявляете мудрость, удивительную в человеке столь юных лет.
– Некоторые сочли бы её малодушием, проистекающим из несчастий, постигших моих отца и деда.
– Только не я, – коротко отвечал Даниель.
Он вздрогнул, почувствовав рядом какое-то движение и вообразив, будто на него падает стоячий камень, но это всего лишь вернулся заметно порозовевший Томас Ньюкомен.
– Дай Бог, чтобы мне не пришлось путешествовать по морю. С меня хватило и сегодняшней поездки в карете! – объявил тот.
– Воистину, не приведи Господь! – сказал Даниель. – Весь прошлый месяц бушевал такой шторм, что укачивало даже матросов, и они по несколько дней кряду не могли есть. Сперва я молился, чтобы нас не выбросило на скалы, потом – чтобы выбросило.
Оба собеседника рассмеялись, и Даниель остановился перевести дух. Ньюкомен держал в руках глиняную трубку и кисет, а теперь и граф достал свои. Он хлопнул в ладоши, привлекая внимание кучера, и знаками показал, чтобы тот принёс огня.
Даниель отмахнулся от протянутого ему кисета.
– Когда-нибудь эта индейская трава убьёт больше белых людей, чем белые убили индейцев.
– Только не сегодня, – заметил Ньюкомен.
Если пятидесятилетний кузнец не церемонился в присутствии графа, то лишь потому, что они с указанным графом целый год работали вместе, кое-что строили.
– Надеюсь, остальная часть плавания была легче, доктор Уотерхауз.
– Когда непогода улеглась, мы увидели скалы и, проходя мимо них, помолились за упокой души сэра Клудсли Шауэлла и двух тысяч солдат, погибших тут на обратном пути из Испании. А узрев на берегу людей, мы, поочерёдно вглядываясь в подзорную трубу, поняли, что они прочёсывают отливную полосу граблями.
Граф понимающе кивнул, и Даниель повернулся к Ньюкомену, смотревшему с любопытством; впрочем, к слову сказать, он всегда так смотрел, если не мучился тошнотой.
– Видите ли, – продолжил Даниель, – у островов Силли разбилось немало кораблей, нагруженных пиастрами, и после бури морская пучина нередко изрыгает на сушу серебро.
Некстати прозвучавший глагол заставил кузнеца поёжиться. Граф поспешил шутливо заметить:
– Лишь таким путём серебро достигнет английской земли, покуда Монетный двор переплачивает за золото!
– Жаль, я не знал этого, когда сошёл на берег в Плимуте! – воскликнул Даниель. – У меня в кошельке были только пиастры. Носильщики, кучера, трактирщики бросались на серебро, как голодные псы – на мясо. Боюсь, я переплачивал за всё вдвое-втрое!
– То, что удручило вас в плимутских гостиницах, может обогатить здесь, несколькими милями севернее, – сказал граф.
– На меня ваши края не производят впечатление благодатных, – возразил Даниель. – Жившие здесь бедолаги даже крышу не могли сделать выше уровня пола!
– Никто здесь не жил, – отвечал граф. – Это то, что старожилы называют «жидовскими домами». Тут была рудная залежь.
Ньюкомен добавил:
– Вот у того ручья я видел остатки молота, которым дробили руду.
Раскурив трубку, он свободной рукой достал из кармана чёрный камень размером с булочку и вложил Даниелю в ладонь. Камень был тяжёлый и на ощупь казался холоднее воздуха.
– Взвесьте его на руке, доктор Уотерхауз. Это оловянный камень. Его доставляли на место, где мы стоим, и плавили на торфяном огне. Олово текло в вырубленную из гранита форму и, затвердев, становилось бруском чистого металла.
Граф тоже раскурил трубку, что придало ему добродушно-педантичный вид, несмотря на то что он 1) не перешагнул порог двадцатичетырёхлетия и 2) был одет по моде трёхсотлетней давности и к тому же обвешан различными диковинными геральдическими эмблемами, среди которых присутствовали, например, миниатюрная жестяная пила для резки торфа и бутоньерка из веток местного дуба.
– Вот здесь в рассказ вступаю я, вернее мои предки. Оловянные слитки везли примерно такой же ужасной дорогой, как та, которой мы сюда приехали, в оловопромышленные города. – Он сделал паузу, чтобы перебрать брякающие амулеты у себя на груди, и, наконец, нашёл старый молоточек с острым бойком. Грозно взмахнув им в воздухе (а, в отличие от большинства графов, Лоствител выглядел так, будто ему и впрямь случалось работать молотком), он продолжил: – Пробирщик отбивал от каждого бруска уголок, дабы проверить его чистоту. Староанглийское название уголка – «coign», отсюда, например, «quoin»…
