Покинув Клинику Фортунатов, князь Марсий Милиссин не сразу отправился на встречу с Софией. Прежде всего он заехал во дворец Марцеллинов, где повидался с Эстеллой, своей старшей сестрой и женой Корнелия. От сестры Марсий узнал то, что не успел узнать у шурина: медики, излечившие от помутнения рассудка ныне покойную мать Корнелия, жили и работали в центре психиатрической реабилитации, который располагался в горах Киферона. Эстелла подтвердила, что Корнелий в самом деле числит этих специалистов своими личными друзьями и в самом деле готов помочь. На вопрос Марсия, почему же Клеменцию до сих пор держат в Темисии, Эстелла ответила, что без него, Марсия, не хотели принимать решение… Марсий снова почувствовал себя виноватым, так как не был готов дать сестре однозначный ответ; он поспешил уехать, а Эстелла, довольная тем, как выполнила важное поручение мужа-господина, удалилась на покой.

В сгустившихся сумерках Марсий скитался по городу. Люди узнавали популярного генерала и приветствовали его, но Марсий никого не замечал: он думал.

Читателю нетрудно догадаться, о ком и о чем были горестные думы Марсия. Несколько раз он проезжал мимо Форума; где-то в глубине, как водится, кипел плебейский митинг… когда Марсий проехал мимо Форума в последний раз, шума митинга уже не было слышно, зато по проспекту Фортуната двигались группы возбужденных граждан… впрочем, ему не было до этих простолюдинов никакого дела. Его несколько раз окликали, но он не слышал окликов. Так ничего и не решив для себя, он направился во дворец Юстинов.

Башенные часы Пантеона пробили полночь.

Улицы Княжеского квартала обычно безлюдны в это время — жизнь кипит во дворцах. И потому Марсий подивился, обнаружив на улицах квартала непонятное движение. Какие-то подозрительные люди сновали мимо величественных дворцов; подозрительными эти люди казались Марсию по той простой причине, что были они плебеями, а плебеям, да еще в таком количестве, и ночью, в квартале князей делать нечего.

Подозрения Марсия усугубились, когда он понял, что народ движется по направлению к фамильному дворцу его матери. Страшная догадка шевельнулась в голове… Марсий больно пришпорил коня. Верный скакун, не ожидавший от хозяина такой жестокости, встал на дыбы и заржал. Прохожие в испуге шарахнулись от скакуна. Минутой позже конь едва не задавил двоих, мужчину и женщину.

— Прочь с дороги, плебеи! — рявкнул Марсий.

Он добрался до фамильного дворца Милиссинов — но, к радостному удивлению его, люди проходили мимо, их путь лежал дальше, вглубь Княжеского квартала. Марсий окликнул прохожих, но те, увидев генерал-легата, вместо того чтобы покорно ответствовать ему, прятали глаза и торопились удалиться.

Подобное поведение черни разозлило князя. Марсий выбрал наугад какого-то плебея и, стремительно наехав на него, схватил за ворот плаща.

— Что тут творится, отвечай!

Плебей решительно вырвался, но убегать не стал. Подняв на Марсия тяжелый взгляд, он отозвался:

— А вы не тыкайте мне, ваше сиятельство, я старше вас и уж, наверное, честнее! Хорош же вы герой, когда прекраснейшая среди смертных должна за вас страдать перед народом!

«Он говорит о Софии!», — сразу догадался Марсий, и сердце в груди неистово затрепетало. Новая догадка, еще страшнее первой, пронеслась в его мозгу. Марсий отпустил плебея и, полный самых жутких предчувствий, устремился в направлении дворца Юстинов. Тяжелые слова плебея набатом громыхали в его мозгу.

Юстиновский дворец был окружен толпой. Проломив ее, Марсий добрался до ворот. Дворцовая стража не сразу узнала его, зато толпа обрушилась с упреками. Не обращая на толпу внимания, Марсий обнажил именной генеральский кинжал и прогремел:

— Эй, открывайте, живо, иначе, клянусь кровью Фортуната, я разнесу эти врата!

Его наконец впустили. Марсий спрыгнул с коня и устремился внутрь… он знал дорогу в личные покои Софии.

На пути ему встретился Корнелий Марцеллин. Шурин был бледен лицом, но спокоен. Не помня себя, Марсий схватил его за грудки и прижал к стене.

— Это твоя работа, признавайся! Ты ищешь смерти, негодяй!

Полузадушенный Корнелий отчаянно замотал головой, и в этот момент кто-то тронул Марсия за локоть. Он обернулся и увидел Юния Лонгина.

— Первый министр ни в чем не виноват, — веско сказал Юний. — Для всех будет лучше, если вы оставите его, князь.

Марсий отпустил Корнелия и обрушился на Юния:

— А ты чего тут делаешь, как там тебя?!

— А вы чего тут делаете, князь? — тотчас отозвался Юний. — Разве вы ее муж?!

Марсий, послав Юнию уничижающий взгляд, умчался дальше. Корнелий и Юний переглянулись. Консул оправил белоснежный калазирис и глубокомысленно заметил:

— Amare et sapere vix deo comeditur. [95]

— Ты не думаешь, Корнелий, что этот человек может быть опасен?

Корнелий рассмеялся от души.

— Опасен?! Для нашей чаровницы? Она сама сразит кого угодно одним лишь взглядом, молнии подобным. Хм!.. Тем более никчемного Париса, который перед ней ничем похвастаться не может, помимо складной внешности.

— Во всяком случае, теперь у нее есть надежное объяснение, почему она не родит ему ребенка, — проницательно подметил Юний.

— И это к лучшему, — с многозначительной улыбкой согласился консул.

Тем временем Марсий добрался до опочивальни Софии. У дверей стояла стража, не пропускавшая никого, кроме медиков. Марсий остановил знакомого доктора, и тот поведал подробности вечернего происшествия. От сердца Марсия отлегло, когда врач заверил, что жизни и здоровью Софии ничего не угрожает, она пришла в сознание и сейчас почивает… Но, вспомнив о ее беременности, он с внутренним трепетом спросил:

— Ее ребенок… с ним тоже все в порядке?

Доктор с заметным удивлением уставился на генерала.

— Я спрашиваю о будущем ребенке, — терпеливо пояснил Марсий, — которого она вынашивала. С ним все в порядке… или нет?

— Вы говорите, ваше сиятельство, «она вынашивала»… — пробормотал врач. — Но как такое может быть? Я лично осмотрел ее светлость… и не заметил признаков беременности.

— Нет, нет! — убежденно молвил Марсий. — Она беременна, я это точно знаю! Скажите правду мне: она потеряла его… моего ребенка?

Доктор смущенно покачал головой; не будучи наивным человеком, он понял, что здесь имеют место некие интриги, в которые ему вникать не след. Вдруг отворилась дверь опочивальни, и показалась Медея Тамина.

Доктор понял, что это идет его спасение, и шепнул Марсию:

— Спросите у ее превосходительства, она все знает! — и поспешил ретироваться.

Новый облик Медеи не понравился Марсию. Собственно, он всегда недолюбливал эту женщину, ревнуя ее к Софии. Сейчас же две большие звезды на ее калазирисе, равные его двум генеральским звездам, особенно задели Марсия. Усугубляя его неприятие, Медея приняла начальственный вид и проговорила:

— Ты не должен был являться сюда и устраивать такой шум.

— Кто ты такая, чтобы мне указывать?! — вспыхнул Марсий; вспомнив о ребенке, он усмирил свой гнев и вопросил: — Как он?

— Он?

— Ты прекрасно знаешь, о ком я говорю, — процедил он. — Ну, отвечай, иначе…

Медея внутренне усмехнулась: она нисколько не боялась его. И нисколько не жалела. Она тоже недолюбливала Марсия, за его великокняжескую спесь, и чувствовала свое превосходство. Ей бы хотелось проучить его, но, вспомнив, что превыше собственных желаний следует ставить интересы Софии, Медея сотворила скорбное лицо и молвила:

— Крепись, Марсий. Она его потеряла.

— Проклятие!.. — простонал он.

— Крепись, — повторила Медея, — ибо твоя поддержка нужна ей, как и прежде. Но, прошу тебя, не сейчас и не здесь! Тебя не должны видеть. Ты же не хочешь, чтобы о вашей связи узнал весь свет?

— А мне плевать! — с горечью воскликнул он. — Я потерял ребенка!