Литмир - Электронная Библиотека

— А вы их нашли? Нашли Небеса здесь? — В моей голове мелькнула мысль о золотом святилище в Кентербери.

Все долгие месяцы плена в Кале я каждый день вызывал его в памяти, мысленно представляя его, когда преклонял колени для молитвы, желая найти в том забвение.

— Да… Нет… Да, я их нашел. Но это не ваши Небеса, — ответил рыцарь.

Я удивился: откуда он знает, что значит это слово для меня.

— И даже на Родосе с рыцарями-госпитальерами, с которыми чуть не отправился в Крестовый поход, я не нашел Небес. И это не такие небеса, которых мужчина ищет у ближайшей проститутки, — покачал он головой, словно раздражаясь на самого себя. — Я говорю глупости, потому что больше не ищу Небес на земле… У меня есть жена, неплохая жена. Но… Может быть, вы слышали. Есть женщина, которую я люблю.

— Кое-что слышал.

Я и вправду знал об этом, однако он говорил совсем о другом. Сэр Джон сказал, что его друг Хью Смит подал на Мэлори в суд за то, что тот увел его жену.

— Вы о миссис Смит? Нет, я с друзьями лишь помог ей спастись от мужа. И он ничего не предпринял, остался жить-поживать, потому что желал освободиться от нее так же сильно, как она — от него. Обычное дело. Но у него могущественные друзья, которые подали в суд, чтобы обвинить меня в похищении… Нет. Это была не она. — Мэлори замолчал, уставившись в огонь. — Любовь делает нас теми, кто мы есть, так же как и война. И так же как и война, любовь может привести нас на Небеса.

— Вы имеете в виду, она делает нас лучше?

— Лучше и хуже… Вы бывали влюблены?

— Нет. — Я не сказал ему, что никогда еще не ложился с женщиной.

Мэлори снова ухмыльнулся и пнул полено так, что огонь вновь занялся.

— Вас шокирует, что я сравниваю подобное с Небесами?

Если я и был шокирован, то не собирался в этом признаваться.

— Полагаю, священник назвал бы такое сравнение богохульством, — заявил я.

— Такой священник ничего не смыслит в предмете.

— Мы говорим о любви к Богу, это верно. Мы ищем ее, — медленно проговорил я. — Ищем страстно, и священники — прежде всего. Мы пользуемся теми же самыми словами для описания любви. Однако плотская любовь настолько менее значительна и так часто бывает греховной…

— В самом деле? Могу я снова задать вам вопрос: когда вы в последний раз познали то, о чем говорите?

Этот вопрос оскорбил меня настолько, что лишь после минутного удивления моя рука потянулась к рукояти кинжала.

— Нет, Вудвилл, приберегите свою доблесть для завтрашнего дня. Я имею в виду лишь то, что вы узнаете все в свое время, как и все мы. Да будет вам известно, есть и другие Небеса, похожие на сны наяву о тех временах, когда на земле все было хорошо. Иногда, когда я пишу о них, время пролетает очень быстро. В тюрьме нужно как-то коротать время.

Он нагнулся в сторону, подобрал еще одно полено и так швырнул его в огонь, что взметнулся дождь искр и пламя вновь возродилось. В свете этого пламени я вдруг увидел, что падает снег. Снежинки были такими маленькими и острыми в холодном, как железо, воздухе, что походили на осколки льда.

— Может, вы способны продекламировать все страницы «Суммы теологии» [45]и даже понять ее, но большинство знают лишь о Ясоне, Якове и добром самаритянине.

— Большинству этого достаточно, — ответил я, думая о похрапывающих, дрожащих людях, что лежали вокруг лагерных костров, — и задрожал сам.

— Может, и так. Но нам нужны всякие люди — обычные люди и великие люди, — и мы должны рассказывать о подобных вещах так, чтобы они их поняли. В историях. Вот как следует это делать. Сны наяву, записанные, чтобы все могли их прочитать.

Внезапно я не смог удержаться от широкого зевка.

— А теперь спите, — сказал Мэлори. — Ступайте в свою постель и думайте о короле Артуре и сэре Ланселоте…

Я встал, качнувшись.

— …И пусть вам приснится Святой Грааль.

На рассвете нам всем понадобились силы, чтобы не забыть хоть какие-то хорошие сны. Теперь в это трудно поверить, когда солнце лупит меня по голове и лошади под седлом в полудремоте трусят по дороге к Сакстону.

Трудно поверить, что часть воинов, которые легли спать той ночью, так и не проснулись, чтобы сражаться, — снег стал их саваном. Ветер и мокрый снег так сильно били нам в лицо, что мы не могли рассмотреть врага, а стрелы наших лучников снова и снова падали, едва взлетев. Шум был таким же зверским, как и напор людей вокруг: сталь и плоть, крики «За короля!», пронзающие уши.

Противники сошлись так близко, что, казалось, каждый едва мог шевельнуть рукой или схватить один другого. Полностью так и не рассвело, и все же дневные часы ползли медленно.

Слишком поздно мы осознали, что оттуда, где некогда наш фланг охранял ручей Кок-Бек, нас теперь дюйм за дюймом оттесняют к откосу. А потом люди беспомощно покатились вниз, на обледеневшие камни и в кровавую воду.

Говорят, после этого вода несколько дней текла кровью. Те, кто мог идти, тащились прочь, те, кто мог лишь ползти, остались на милость деревенских жителей.

Мы, захваченные в плен в надежде получить выкуп, стояли на коленях и молились, чтобы наше рыцарское звание снискало нам уважение, а наше состояние даровало спасение. Было ясно, что дело Ланкастеров проиграно.

Но вскоре стало ясно, что, выиграв битву, Эдуард Йоркский желает примирения, а не мести.

— Разве Бог не показал этой победой, что не может быть надежды на мир, пока Генрих и его узурпаторский род все еще носит корону? — с серьезным видом спросил он моего отца. Потом улыбнулся и добавил: — Сэр, я потерял своего великого отца — Плантагенета и должен иметь вокруг людей, которым стоит поклоняться, людей храбрых и мудрых. Всех нас ожидают мир и процветание, и Англия наконец получит сильное и набожное правительство. Вы один из немногих, кто может обеспечить ей этот мир и процветание. Что скажете, мой господин Риверс?

Отец отправился на мессу. Он молился, прося дать ему наставление, я тоже молился, чтобы клятва верности, которая дарует безопасность нашей семье, была желанна Богу.

Улыбки Эдуарда и его шутки были крепкими и искрометными. Он припоминал имя господина такого-то или олдермена такого-то, жал ему руку и шептал на ухо маленькие тайны, которые казались огромными. Он говорил о силе и верности армии, которая будет стоять на страже королевства.

Ричард был на десять лет младше Эдуарда и, в свою очередь, научился у Уорика неотразимости — в своем, черноглазом, стиле. Он крепкой рукой правил севером для своего брата. У кого из этих грубоватых торговцев, собиравшихся вслед за нами по делам в Йорк, Ричард позже одолжил деньги, чтобы уберечь север от Маргариты и ее шотландского отребья — как, без сомнения, он называл шотландцев? С какими из представленных ко двору женами этих торговцев он лег в постель? С какими не лег?

— Но так укрепляется королевство. Ты наверняка это понимаешь, — говорил Эдуард, когда я умолял его быть более благоразумным, даже если его нимало не заботит спасение его души. — Чтобы одолеть наших врагов, разве нас не побуждают подставлять им другую щеку?

А потом он так сильно шлепнул по заднице ближайшего пажа, что мальчик расплескал вино, которое нес. Я предпочел придержать язык, чем развеселить Эдуарда, запротестовав против богохульства.

Может, за то, что ради сомнительных дел во благо королевства я поступился тогда своей совестью, я должен сильнее всего молить о прощении. Если так, свой самый большой грех я совершил вынужденно. Мой поединок с побочным сыном герцога Бургундского — было объявлено, что сойдутся два величайших бойца поколения, достойные друг друга, — обставили со всей рыцарской пышностью.

Были вызовы, доставленные прекрасными девами, была моя компания рыцарей и оруженосцев, людей храбрых и благочестивых.

Позже я вспомнил, что среди них оказался и Луи, хотя такое грандиозное событие отвлекло меня от всего, кроме непосредственных забот. Бастард из Бургундии и я в самом деле имели равные шансы, и, скорее всего, нам суждено было биться до смерти, пока один из нас не завоюет победу.

вернуться

45

«Сумма теологии» — основной труд Фомы Аквинского (1225/1226-1274), философа и теолога.

26
{"b":"151067","o":1}