— Йорк победил. Сомерсет мертв. Его величество король ранен, но не смертельно. Его забрали в Лондон.

— Что? О, всемогущий Иисус! Да защитит Господь короля Генриха. Да упокоит Господь души погибших.

Я села и вынула руки из-под головы Тома, чтобы перекреститься. Я сделала это так резко, что твердые, жадные десны ребенка выкрутили мой сосок и я чуть не закричала.

— Я возьму его, Иза, — сказала, выйдя вперед, Маргарита.

— Нет, он еще не наелся.

Я снова поднесла грудь ко рту малыша и, как всегда, поневоле поджала пальцы на ногах и стиснула руки, когда он вцепился в сосок.

Темное лицо Джона застыло от усталости и горечи поражения, но он все-таки улыбнулся.

— Мне сказали, что у меня сын.

— Да, — ответила я. — Маргарита, пожалуйста, спустись вниз и присмотри за тем, чтобы людей накормили и напоили и позаботились обо всем, что им нужно.

Маргарита вышла с таким видом, словно предпочла бы остаться.

Томас усердно сосал, а потом внезапно уснул, все еще приоткрыв ротик, его головка свесилась на мою руку. Я натянула рубашку на грудь, чтобы прикрыться.

Джон наконец-то прошел вперед и сел на край кровати, а потом наклонился, чтобы меня поцеловать.

— С ним все в порядке? С моим сыном?

— Спасибо Господу — да. Мэл говорит, он хороший, крепкий парнишка. Мы… я… думаю назвать его в честь святого Томаса Бекета. Но он еще не окрещен. Это назначено на завтра. Мы не… мы не думали, что следует ожидать твоего возращения. Но если тебе не нравится имя…

— Нет, Томас — хорошее имя. Томас Грэй. Со временем — сэр Томас Грэй, да будет на то Божья воля, и лорд Феррарс Астли и Гроуби, в конце концов. Это хорошо. Как ты себя чувствуешь?

— Да, я молюсь об этом. И чувствую себя неплохо.

Он кивнул, но молчал так долго, что я начала испытывать страх.

— Муж, что с королем? Он все еще в здравом уме?

— Не знаю, — покачал Джон головой, как бык, которого беспокоит муха. — Но раз такое случилось… Кто знает, что последует за этим? Йорк отправил его под эскортом обратно в Лондон, вот все, что нам известно.

Он протянул руку и прикоснулся к щеке Томаса.

— Мой сын. Это хорошо.

Не просыпаясь, Томас повернул головку так, что его губы прикоснулись к широкому пальцу Джона, словно поцеловав. Ребенок тихо засопел.

— Йорк и герцог Уорик схватили его величество короля, — продолжал Джон. Он не только снова объяснял мне, но и повторял эти слова, чтобы заставить себя самого поверить в случившееся. — Его светлость Сомерсет мертв, погибли и многие другие.

— Господь да упокоит их души, — отозвалась я. — И да хранят Небеса живых. Но как это произошло?

— Мы поехали на юг от Графтона и нашли короля в Сент-Олбансе — он защищал дорогу на Лондон. С ними были лишь его советники, а Йорк был всего в полумиле или около того к востоку. Йорк предложил подчиниться королю в обмен на то, чтобы Сомерсет сдался, потому что сторонники Йорка утверждали, что во всем виноват Сомерсет. Но когда Сомерсет отказался, они напали. Его величество король отдал приказ щадить простых людей, но не щадить знатных.

Слова моего мужа были тяжелыми, как стук копыт. Он говорил все быстрей, будто снова слышал звуки труб и барабанов, сопровождающие атаку.

— Такие люди, как мы, закалились во Франции и на границах с Шотландией, и бойцы Уорика не смогли ни прорвать наши ряды, ни зайти с фланга. Наши стояли, как скала, но врагов было слишком много. Потом лучники Уорика прошли мимо Чекерс-Инн. Приближаясь, они сломали наш фронт, и мы сражались на главной улице. Под конец мы удерживали только гостиницу «Замок» — ты помнишь ее?

Я кивнула.

Мы часто обедали в этой гостинице по дороге из Графтона: улица за дверями кишела повозками, вереницами мулов и путешественников и всем, что только двигалось по дороге на Лондон.

Джон говорил, сощурив глаза, словно все еще ожидал следующей атаки и подсчитывал, сколько человек сможет собрать, чтобы сражаться.

— Это была неплохая позиция, но к тому времени у нас даже некому было держать королевский штандарт. Я нашел его в сточной канаве и прислонил к стене гостиницы. Стрела задела шею короля — рана была несерьезной, но все-таки и он побежал в укрытие. Под конец его светлость Сомерсет двинулся вперед, потому что среди нас не осталось не раненных людей, и был убит, хотя сам сразил четверых, прежде чем пасть. Он был великим человеком. А многих взяли в плен. Было провозглашено, что король — не пленник, но что его верный и преданный кузен Йорк просто спас его от Сомерсета и остальных злых советников.

— И это называется верностью! Но вы не ранены? И ваш отец? И ваши люди?

— Все мы целы. Джозефа Картера из Графтон-Милла стрела задела за бедро — всего лишь царапина.

— Это хорошо, он так недавно женился, и жена его ждет ребенка. Мне бы не хотелось думать о ней как о вдове.

— Такое вряд ли бы произошло. Лучники Уорика стреляли в лордов, находившихся рядом с королем, не в простых людей, и хорошо знали свое дело. Нам не грозила большая опасность.

— Мы должны послать весть моему отцу.

— Да, хотя таких посланий в Кале будет отправлено множество. А поскольку Сомерсет мертв, а Йорк распоряжается королем в Лондоне, ваш отец должен вскоре перестать командовать гарнизоном Кале. Йорк захочет, чтобы Кале и его гарнизон находились в руках его родственника. Он, без сомнения, отдаст гарнизон Уорику, — сказал Джон, встав и потянувшись, а потом неожиданно вздрогнув. — Я должен поесть, помыться и поспать. Кто знает, что случится потом? Его величество король — не такой человек, чтобы самостоятельно сопротивляться человеку вроде Йорка.

— Королева укрепит его решимость, у нее теперь есть сын, за которого надо сражаться, — заявила я.

— Да. Но она ненавидит Йорка, а сейчас еще больше, горюя из-за Сомерсета. Как говорит ваш отец, у нее есть доблесть, которой лишен его величество король, но нет мудрости, чтобы обуздать эту доблесть.

— Знаю. Муж, не должны ли мы позаботиться о собственной защите здесь, в Астли?

— Думаю, это будет мудро, — согласился он, остановившись и держа руку на щеколде. — Говорят, Йорк взял с собой сына Эдуарда, графа Марча. Ему лет десять, не больше, но в нем уже чувствуется порода.

Джон вышел и закрыл за собой дверь.

Томас тяжело вздохнул… Одна его ручка дергалась в пеленках, веки трепетали, как будто ему снилось, что он летящий ястреб.

Ко мне пришло желание, острое, как нож в груди, чтобы он не был тем, о ком я молилась на каждой мессе с тех пор, как узнала, что беременна. Не был тем, за кого я собиралась вознести благодарность завтра, когда услышу, как церковные колокола возвещают о его крещении. Не был тем, в благодарность за которого я преклоню колени перед Богородицей, когда буду в церкви. Я молила о сыне, и мои молитвы были услышаны.

Горячие слезы навернулись на мои глаза, побежали по щекам и упали на лобик ребенка. Что будет с моим сыном? Как он может быть в безопасности в этом мире, где даже мальчиков приводят на битву, где они дерутся и убивают, видя, как короля побеждает и берет в плен его собственный родич?

Энтони — Первый час [31]

По крайней мере, я не скован.

Только однажды мне связали запястья, и я разозлился не на шутку! Я был зол, взбешен и испуган, как и полагается семнадцатилетнему мальчику. Мой отец тогда посмотрел на меня, нахмурившись. Я замолчал, но подумал — как и любой юноша, — что отцу не понять моего унижения. Его слову, слову рыцаря, поверили, а моему — нет!

Тот, кто услышит эту историю, сочтет ее мальчишескими играми, но страх был настоящим, как и раны. Когда я рассказал об этом Луи, тот засмеялся, как смеялся я сам над доблестными глупостями своего детства, но потом протянул руку через стол таверны и крепко сжал мое предплечье, словно беря на себя и раны, нанесенные моему телу, и раны, нанесенные моей гордости.