— Так мы же можем их данные спин-резонансного сканирования… — начала Тайна, сообразив, к чему клонит Шадрин.

— Вот именно, — многозначительно поднял палец наш гид.

Наш с Тайной прилет на Беллону был разведкой боем. Но для каждого — своей.

Что до меня, то я первым делом связался с шефом. При всех его дуростях мужик он башковитый и наваристую тему чует за версту.

К моему удивлению, Сулимов кое-что знал об истории этой древней экспедиции «Звезды» с «Восходом». Он сразу задал пару уточняющих вопросов, весьма точно предугадав наши предстоящие действия.

В итоге шеф выписал мне недельные командировочные до Беллоны и обратно, затребовав оттуда пару корреспонденций на полсотни строк каждая и в обязательном порядке — аудиовизуалку с достопримечательностями местной фауны, каким-нибудь там хладом, будь он неладен.

В пароксизме энтузиазма и эйфории от предстоящего увлекательного вояжа с очаровательной девушкой я обещал ему целый десяток хладов. К самой Тайне в отрыве от ее амплуа космического Герострата Сулимов, как ни странно, не проявил особого интереса. Зато мелькнувшая в ходе нашего краткого обмена сообщениями фамилия инспектора Сазонова почему-то вызвала у шефа поистине жгучий интерес.

Мне даже показалось, что он не прочь знать об инспекторе всё возможное — от покроя одежды до алкогольных предпочтений. И теперь я чесал в затылке, впервые видя столь явный интерес плешивой легенды нашей репортерской профессии не к межзвездному преступнику и даже не к его жертве, а всего лишь — к преследователю.

Тайна же истово верила, что именно планета Беллона — ключ к разгадке исчезновения экспедиции двух звездолетов и последовавшего за тем глухого забвения, больше смахивающего на анафему. Ведь один звездолет так и не был найден, как не нашли тела самого Петра Надежина и большинства других членов экспедиции.

Исчезли, испарились, оставив лишь мерзлые тела своих товарищей — немых свидетелей неведомой нам трагедии.

«Фотонные звездолеты „Восход“ и „Звезда“ достигли окрестностей звезды Вольф 359 в 2161 г. — том самом году, когда свой первый экспериментальный полет совершил Х-звездолет „Магеллан“» — эту фразу из отчета госкомиссии я буквально заучил наизусть.

Дальнейшего маршрута «Звезды» никто не знал.

Когда сюда, в систему Вольф 359, в 2165 году добрался наконец Х-звездолет «Афанасий Никитин», именно он обнаружил на орбите Беллоны «Восход». Пустой и заброшенный, тот показался «никитинцам» летающей могилой, которую покинули даже сами покойники.

— Я должна знать, что было в его «черных ящиках», — как молитву постоянно твердила Тайна.

Я в свою очередь предполагал, что могли уцелеть и какие-нибудь вахтенные журналы, личные дневники космонавтов, погибших в ходе долгой зимовки.

Но ведь, по логике вещей, «черные ящики» с борта «Восхода» были сняты и изучены «никитинцами», да? Или кем? А заодно дневники всех тех, кто был найден мертвыми на зимовье?

А где, кстати, располагалось само зимовье роковой девятки космонавтов с «Восхода»?

Я огляделся.

Вокруг простиралась бескрайняя белая целина, лишь к западу тянулась гряда заснеженных холмов.

— Вон там.

Шадрин указал на приметный холм со, скажем так, наиболее угловатой геометрией.

Что ж, холм вполне подходил на роль исполинского надгробного камня, и я уже представил себе его фото в качестве иллюстрации к огромному заголовку будущей публикации в «Русском аргументе»:

ПОСЛЕДНИЙ ПРИЮТ СМЕЛЬЧАКОВ

А ниже жирной прописью:

Какие тайны первых звездопроходцев до сих пор скрывают ледяные пустыни Беллоны?

— Туда не сядешь — рельеф больно ломаный, — сухо пояснил Николай, блокируя все мои последующие предложения.

Оставалось брести пешком, благо было недалеко даже с учетом непрестанно дующего ветра. Шадрин выдал нам с Тайной по автоматической винтовке с приемистым магазином, и я сразу почувствовал себя увереннее, едва лишь пальцы легли на массивное, ладное цевье.

Строго говоря, кодекс профессии исстари запрещает журналисту иметь при себе оружие во время работы. Но кто же меня здесь увидит, кроме разве что хлада?

При мысли о снежном монстре я покрепче сжал винтовку, и мы побрели к холмам. Побрели, поминутно увязая в глубоком, спрессованном ветром снегу.

Добрались без приключений, разве что я пару раз буквально задохнулся, случайно «зевнув» порыв ледяной поземки. Тайна вообще держалась молодцом. Она уверенно поднялась на гребень следом за Николаем, и ее глаза возбужденно заблестели.

— Именно так я всё это себе и представляла! Удобней места для зимовья не найти. Сверху прекрасный обзор на случай нападения местной фауны. А внизу можно нарыть ходов и галерей. Воображаю, как они тогда истосковались по свежему воздуху…

Свежего воздуха тут было хоть отбавляй. Равно как и глубоких сугробов, в один из которых я едва не ухнул, что называется, по шейку.

Шадрин сноровисто перехватил мою руку и выдернул меня (ох и сильный же он был!) на островок твердого наста, отутюженный жестокими ледяными вихрями. Как сам беллонец отыскивал их, для меня так и осталось загадкой.

— Там глубоко, — предупредил он. — Большая часть сооружений «восходовцев» давно ушла в снежную толщу. Наверху остались лишь надстройки жилых модулей. Думаю, метров через десять до них можно докопаться. Но это ежели повезет, и в каверну не угодишь. А тогда — тогда костец. Тут на Елани есть каверны как колодцы, ровно бездонное болото. Будет тебя засасывать два часа кряду, и все равно до дна не доживешь, задохнешься.

Еланью Николай уже не в первый раз назвал свою планету. «Вот уж поистине точное сравнение!» — восхитился я. С одной стороны, это и впрямь голая, открытая всем ветрам равнина; с другой же — чистая плешь, чертова лысина еланская, как земные сибиряки с незапамятных времен зовут трясины и топи.

— И там больше ничего… прямо ничегошеньки не осталось? — Обернулась к проводнику Тайна. В глазах ее сквозило разочарование, и только на самом дне этих глубоких зеленых омутов теплились искорки надежды.

— За четыре-то века? — Хмыкнул Шадрин. — Осталось, как же. Да там и пенобетон давно уже в порошок рассыпался, в снег смерзся. Цела только кое-какая арматура, может куски алюминиевой обшивки модулей… У нас тут позапрошлой зимой мой кум, Федька Круглов, хладов промышлял. Так оступился чуток и провалился в каверну. Повезло еще, что только на десяток метров. Покуда мы прилетели выручать, едва кровью не истек — распорол ногу арматурным стержнем, когда в снег уходил.

— А на этих ваших хладов тут и впрямь охотятся? — Во мне вмиг проснулся журналистский зуд. Для статьи нужно будет отписать кой-чего поострей, из местной зубастой экзотики.

— Парка, что на вас, аккурат на хладском меху слажена, — легонько ткнул меня в грудь кулаком Николай и весело осклабился.

— А на тебе, Митраша? — Улыбнулась Тайна, и у меня вдруг что-то заныло в душе больным зубом. Митраша — это, помните, такой герой прозы Пришвина? Тайна еще ни разу не называла меня так — мягко, уважительно, ласково.

— Да почитай то же самое, только помельче, — махнул рукой Шадрин. — Есть тут у нас одна зверушка… Порой случается ее добыть. Мех у нее легкий да теплый — из подшерстка берется.

Он внимательно глянул на мою спутницу и задумчиво произнес:

— А ты, Тайна свет Александровна, видать, здешним подшерстком-то сыта не будешь?

— Не буду, Николай, — кивнула Тайна. — Просто очень хотелось глянуть, откуда начинается вся эта… история. Как знать? Может, больше побывать и не доведется…

И, глядя на меня, пояснила:

— Мы с тобой, Костя, сейчас вроде как на подшерстке стоим. А искать нужно глубже. Шерсть шерстить, уж прости за тавтологию…

У Шадрина запищал вызов рации и он, вполголоса пояснив нам «О, это кстати из „Геостроя“», отошел в сторону поговорить.