Но тут он глянул на Веру, вспомнил о Паттерсоне, и ему стало стыдно. О чем он думает? Какие угрозы могут сравниться с тем, что предстоит пережить Вере? И с тем, что пережил Нэт Паттерсон перед смертью?
До Сан-Антонио оставался последний перегон, когда прогремел взрыв. Поезд на ходу дернулся и стал резко сбавлять ход. За окном в темноте проплывали какие-то горящие ошметки. Когда поезд, наконец, остановился, Орлов вместе с проводником выскочил на насыпь.
Впереди, у самого паровоза, ярко горел пассажирский вагон. Пламя вырывалось из окон, завивалось над сгорбившейся крышей. Смрадный дым сочился изо всех щелей.
Проводники и почтальоны сгрудились у насыпи, молча глядя на пожар. Орлов же вернулся в свой вагон, к Вере.
— Ты была права, — сказал он, торопливо собирая сумку. — Они не дадут тебе добраться до Сан-Антонио. Ну и не надо. Уходим.
— Что там случилось?
— Они взорвали вагон, где мы должны были ехать. Не знаю, как, но взорвали. Они знали, что мы должны быть там. И взорвали. Ну и хорошо. Теперь все ясно.
— Что тебе ясно?
— Теперь я знаю, что делать. Ты готова?
— Куда мы?
— Подальше отсюда, вот куда.
Он спрыгнул и подал ей руки, и Вера оказалась в них, легкая и хрупкая. «Ее могли убить», — подумал Орлов. Будто и сам не погиб бы рядом с ней, если б они не перебрались в почтовый вагон.
Они уходили всё дальше в темноту, а за спиной раздавались крики, заглушавшие треск огня. «Деревянные лавки и обшивка вагона сгорят быстро, — думал Орлов. — Они вспыхнули от взрыва, разгорелись на ветру, пока поезд еще не остановился. Живых там не осталось. И с опознанием тел тоже будут проблемы. Отличная возможность начать новую жизнь. Жаль, что мне это не нужно».
— Как нога? — спросил он, обернувшись.
— Если не бежать, то все в порядке, — чуть задыхаясь, ответила Вера. — Сколько отсюда до города, не знаешь?
— Нам не нужен город. Нам нужна какая-нибудь ферма. Или ранчо.
— Понимаю. Ты хочешь нанять повозку, чтобы отвезти меня в Сан-Антонио.
— Забудь про Сан-Антонио, — сказал он. — Забудь. Тебя взорвали динамитом. Тебя сожгли на костре. Тебе придется многое забыть, чтобы начать новую жизнь.
— Это невозможно.
— Забудь это слово, «невозможно».
Впереди мелькнул огонек, потом еще один. Орлов свернул к ним, и скоро смог различить на фоне предрассветного неба прямоугольники нескольких домов. В одном из них светилось окно. Огоньки, мелькавшие у дома, оказались светом керосиновых фонарей, с которыми кто-то сновал. Слышались возгласы, скрип колес.
— Запрягают, — сказал капитан Орлов и оглянулся.
Свет пожара заметно потускнел, и слабел с каждой секундой.
«Гасят, — подумал он. — Наверно, машинисты что-то придумали. У них же полный котел воды, наверно, как-то использовали. Надо будет потом узнать, как у них тут гасят подорванные динамитом вагоны. Пригодится».
Он потянул Веру за руку и присел на землю.
— Отдохнем, — шепнул он ей. — Сейчас мимо нас проедут люди. Они на пожар торопятся. Пусть. Нам с ними не по пути. Нам — в другую сторону.
— Что ты задумал, Паша?
— Некогда думать. Потом разберемся, а сейчас надо уносить ноги.
Они затаились, и повозка, скрипя колесами, прокатилась шагах в десяти от них. Было слышно, как люди в ней переговариваются по-испански. Орлов выждал, пока она исчезнет, и уверенно зашагал к домам.
На крыльце под лампой стояла пожилая женщина в ночной рубахе, с накинутой на плечи шалью. Она прикрутила фитиль, убавляя яркость. Для тех, кто будет возвращаться в ночи, хватит и едва заметного огонька, чтоб не заплутать.
Орлов похлопал в ладоши. У мексиканцев это принято вместо стука в калитку. Собственно, калитки здесь и не было. Была только покосившаяся изгородь из кривых жердей.
— Сеньора! — Он приветствовал ее на испанском. — Не подскажете, далеко ли до Сан-Антонио?
Женщина запахнула шаль на груди и отступила к двери.
— Эй, Мигель! — окликнула она кого-то.
Орлов вышел на свет и остановился, не приближаясь к крыльцу. Если в доме есть Мигель, то, конечно, говорить надо с ним, а не с женщиной.
Из окна вытянулся длинный ствол винтовки, и мальчишеский голос грозно приказал:
— Стой там, где стоишь! Оружие есть?
— Оружие у моего друга, — сказал Орлов, показывая в темноту у себя за спиной.
— Много вас?
— Нас двое, и мы очень устали. — Орлов заговорил быстро и дружелюбно. — Смертельно устали. Два дня мы бредем на своих двоих, после того как у нас украли лошадей.
— Украли лошадей? Где это случилось?
— Мы ночевали в Гринфилде. Встал на рассвете, а конюшня пустая.
— Что-то вы больно долго шли сюда от Гринфилда, — недоверчиво протянул паренек.
— Мой друг подвернул ногу и не может идти быстро. Если бы нас кто-нибудь подвез до Сан-Антонио, мы бы хорошо заплатили.
— У вас много денег?
— С собой немного, но я бы рассчитался дома. Мы там живем.
Женщина шагнула с крыльца, подняв лампу над головой, и подошла ближе к Орлову, разглядывая его.
— Ты одет по-городскому, но почему такой грязный? Похоже, ты скитался не два дня, а две недели. Ты гринго, но говоришь по-нашему так чисто, как говорят только священники. Твой друг подвернул ногу? Я не удивлюсь, если его нога перевязана, а повязка пропиталась кровью. Потому что ты сам пахнешь кровью. Кровью и смертью, вот чем ты пахнешь.
— Не хотите нас отвезти, так хотя бы скажите, далеко ли до города, — смиренно произнес Орлов.
— Подожди, когда вернутся мои сыновья, — сказала она. — У нас есть коляска, и лошади хорошо знают дорогу до Сан-Антонио. Только никто не повезет тебя, пока не увидит денег.
— Никто? А ваши соседи?
— Старый Санчес не глупее нас. Были бы у тебя деньги, ты мог бы купить у него какую-нибудь клячу. Но в город он тебя не повезет. А больше ни у кого нет лошадей.
— Что ж, тогда подскажите, кто бы мог пустить нас на ночлег?
— Иди в таверну. Ты легко ее найдешь — там собака на привязи. Как услышишь лай, значит, скоро таверна.
Он попятился, продолжая улыбаться, и краем глаза следя за винтовкой в окне. Ему не нравилось, что ствол поворачивается, сопровождая его.
Он отступил еще дальше, пока не услышал, как где-то рядом дышит Вера.
— О чем вы говорили? — спросила она шепотом.
— О разных пустяках. Но теперь я знаю, где мы возьмем лошадей. И знаю, что нам не стоит тут задерживаться.
То ли его глаза привыкли к темноте, то ли начинало светать, но Орлов уже отчетливо видел дорогу между приземистыми домиками и каменными заборами. Он шел, принюхиваясь, пока не почуял запах конского навоза.
— Здесь. Подожди меня, я быстро.
Он уже шагнул было к дому, но тут ему пришло в голову, что вернувшиеся сыновья пожилой сеньоры могут отправиться на их поиски.
— Ты должна пройти немного вперед по улице, — сказал он Вере. — Иди, пока не залает собака. Как только услышишь ее, поворачивай назад, и жди меня здесь.
Вера ушла, ничего не спросив. А Орлов подошел к дому и постучал в закрытые ставни, за которыми теплилась полоска света:
— Сеньор Санчес!
— Кто там? — тут же послышался голос из комнаты.
— Мне сказали, что вы можете продать пару лошадок.
Ставни распахнулись, и наружу высунулась усатая физиономия.
— В чем дело, амиго? Что это там у вас горит, на железной дороге? С чего бы тебе с утра пораньше потребовалась пара лошадок?
— Двести долларов за двух оседланных лошадей, — сказал Орлов.
Обычная цена составляла в этих местах пятьдесят-семьдесят долларов. Но то была дневная цена.
— Двести пятьдесят! — быстро ответил мексиканец.
— Двести двадцать, — сказал Орлов, хотя был готов выложить и триста. Но покупка без торга могла бы обидеть продавца.
— Черт с тобой! Двести сорок, и вода в придачу!
— Вода?
— Две фляги чистейшей ключевой воды!
— По рукам.
Над поселком разнесся яростный лай.
— Что за нашествие с утра пораньше? — потирая руки, засмеялся Санчес. — У меня покупатель, у Карлито в таверне тоже гости. Неужели крушение? Раньше поезда часто сходили с рельсов, и мы всем помогали. Давно такого не было, давно, лет десять как ничего такого не было. Пошли в загон, амиго, тебе понравятся мои лошадки.
