Наутро после злосчастной октябрьской вечеринки миссис Бэйзли и Бетти часа три отмывали кровь с дивана и ковра, вынося ведра со зловеще розоватой водой. Затем грянули известные беды, началась кутерьма с Родом, и никому не хватало духу зайти в зал. Даже когда Каролина шерстила дом в поисках вещей на продажу, она обошла эту комнату, и, помнится, я подумал, что в ней развилось суеверие.

Однако теперь, открыв скрипучие ставни, Каролина и миссис Айрес костерили себя на все лады за то, что не заглянули сюда раньше. Зал пострадал невообразимо: разбухший от воды лепной потолок просел, и дождь, проникая сквозь трещины в штукатурке, беспрепятственно заливал ковер и мебель. К счастью, клавесин избежал этой участи, но гобеленовая обивка золоченых ампирных кресел погибла. Самое удручающее зрелище представляли собой желтые китайские обои, которые, вырвавшись из плена проржавевших кнопок, рваными полотнищами свисали с отсыревших стен.

— Что ж, мы прошли огонь, теперь, стало быть, пройдем воды… — оглядывая бедлам, вздохнула Каролина.

Были призваны Бетти и миссис Бэйзли, которым велели растопить камин, запустили генератор, принесли обогреватели и примусы; полтора дня комната сушилась и проветривалась. С потолком было ничего не поделать. При попытке включить свет люстра, в хрустальных плафонах которой стояли лужицы мутной воды, угрожающе крякнула и зашипела, после чего ее оставили в покое. Обои погибли безвозвратно. Но ковер еще было можно спасти, а крупную мебель, которую не удалось вынести, предполагалось отчистить и задрапировать. Перехватив волосы и облачившись в старые спортивные штаны, Каролина деятельно участвовала в работе. Здоровье миссис Айрес вновь пошатнулось, и потому она лишь горестно наблюдала, как оголяется комната.

— Твоя бабушка этого не пережила бы, — сказала она, трогая шелковые шторы в причудливых водяных разводах.

— Ничего не попишешь, — вздохнула Каролина. Долгая работа ее извела. Сейчас она сражалась с войлочным рулоном, собираясь укутать диван. — Комната свое отжила, вот и все.

— Ты так говоришь, будто мы превращаем ее в гробницу! — испугалась миссис Айрес.

— Если бы! Тогда совет графства выдал бы ссуду, а Бабб взялся бы за перестройку… Ах ты, сволочь! — Каролина швырнула рулон. — Извини, мама, не сдержалась. Может, лучше пойдешь в гостиную, если все это столь огорчительно?

— Как вспомню приемы, которые мы с твоим отцом здесь устраивали! Ты была крохой!

— Я понимаю. Но папа не очень-то любил эту комнату, помнишь? Говорил, от этих обоев его мутит.

Каролина огляделась, ища какое-нибудь несложное занятие для матери, и подвела ее к креслу возле шкафчика с патефоном.

— Слушай, если уж делать, так делать, — сказала она, достав кипу старых грампластинок. — Я давно хотела их разобрать. Давай вместе посмотрим и решим, что можно выбросить. Наверняка тут в основном хлам.

Поначалу она просто хотела отвлечь мать, чтобы та не моталась по комнате. Но в кипу пластинок затесались ноты, концертные и театральные программки, меню и приглашения на обеды, датированные первыми годами материного замужества и ее собственного детства. Целый час Каролина и миссис Айрес ахали над обнаруженными вещицами. Там были приобретения полковника и старые танцевальные мелодии, собранные Родом. Миссис Айрес отыскала оперу Моцарта, которую впервые слушала в свой медовый месяц в 1912 году.

— Я помню свое платье! — Она опустила конверт на колени, взгляд ее стал мечтательным. — Голубой шифон, оборчатый рукав-фишю. Мы с Сисси спорили, кому достанется это платье. В нем будто паришь. В восемнадцать лет все парят, а мы были совсем девчонки… Твой отец был в смокинге и с тростью! Он подвернул лодыжку, когда соскакивал с лошади. Пустячное растяжение, но недели две он ходил с тростью — интересничал. Он сам был мальчишка — двадцать два года, моложе, чем сейчас Родерик…

Мысль о сыне ее опечалила, взор ее затуманился. Каролина мягко забрала у нее пластинку и поставила на патефон. Совершенно стертая игла заскользила по шеллаку старого диска; вначале слышались только шипенье и треск, но потом чуть хаотично грянул оркестр. Голос певицы пробился сквозь его звуки и воспарил, «точно хрупкое прекрасное существо, вырвавшееся из колючек», рассказывала Каролина.

Возникли удивительно трогательные минуты. Стоял пасмурный, дождливый день, в зале было сумрачно, но романтический свет камина и урчавших обогревателей словно вернул комнате былую красоту вопреки повисшим обоям и просевшему потолку. Миссис Айрес улыбалась, взгляд ее помягчел, пальцы тихонько шевелились в такт музыке. Даже миссис Бэйзли и Бетти прониклись благоговением. Двигаясь бесшумно, точно в пантомиме, они укрывали ковер половиками и осторожно снимали зеркала со стен.

Ария закончилась. Игла раз за разом постукивала в последней канавке диска. Каролина подняла звукосниматель; наступившую тишину нарушал только размеренный звук капель, из трещин в потолке падавших в расставленные ведра и тазы. Миссис Айрес щурилась, будто очнувшись от сна. Дабы развеять грусть, Каролина поставила разбитную эстрадную песенку, под которую в детстве они с Родериком маршировали.

— Ох, свезет девчонке, что влюбится в солдата! — напевала она. — Девушки, где вы?

Оживившиеся служанки двигались в ритме музыки.

— Вот славная песенка! — одобрила миссис Бэйзли.

— Вам нравится? — откликнулась Каролина. — Мне тоже. Только не говорите, что Веста Тилли[21] пела ее в ваш медовый месяц.

— Какой еще медовый месяц? — скривилась миссис Бэйзли. — Его не было вовсе. Только ночь у сестры в Ившеме. Они с мужем легли с детьми, чтобы освободить комнату для нас с мистером Бэйзли. А затем мы прямиком отправились в дом свекрови, где у нас не было даже своей кровати… девять лет, пока старуха не померла.

— Господи! — ахнула Каролина. — Бедный мистер Бэйзли!

— Ничего, он не жаловался. Держал у себя бутылку рома и горшочек черной патоки. На ночь скармливал мамаше столовую ложку того и другого, и та дрыхла без задних ног… Бетти, дай-ка мне ту жестянку… вот умничка!

Каролина рассмеялась и заглянула в коробку, которую Бетти передала миссис Бэйзли. Там лежали знакомые с детства узкие мешочки с песком, прозванные змеюками, — ими прокладывали щели, спасаясь от сквозняков. С ностальгической грустью Каролина смотрела, как служанка укладывает мешочки на подоконники и в проемы между рамами. Один она взяла и рассеянно вертела в руках, разбирая пластинки и бумаги.

Через пару минут миссис Бэйзли досадливо крякнула и попросила Бетти подать ей воду и тряпку. Каролина машинально обернулась к окну. Стоя на коленях, служанки хмурились и поочередно терли какое-то пятно на дубовой панели.

— Что там, миссис Бэйзли? — без особого интереса спросила Каролина.

— Да вот, сама не понимаю, мисс. Видать, намазала девчушка, которую покусали.

Сердце Каролины екнуло. Она вспомнила, что именно в этой оконной нише сидела Джиллиан Бейкер-Хайд, когда Плут ее тяпнул. Половицы и дубовая панель были сильно забрызганы кровью, но их тогда же отмыли вместе с ковром и диваном. Видимо, какое-то пятнышко осталось незамеченным.

Однако что-то в голосе и поведении миссис Бэйзли настораживало. Выпустив из рук мешочек, Каролина подошла к окну.

— Что там? — спросила миссис Айрес.

— Не знаю, какой-нибудь пустяк.

Миссис Бэйзли и Бетти посторонились. На панели Каролина увидела не пятно, а детские каракули — беспорядочные буквы «с», небрежно выведенные торопливым карандашом. Выглядело это вот как:

— Господи! — прошептала Каролина. — Значит, дразнить собаку ей было мало!.. Извините. — Она заметила взгляд миссис Бэйзли. — Я бы что угодно отдала, лишь бы с девочкой ничего не случилось. Наверное, у нее был карандаш. Или стащила наш. Полагаю, это ее работа? Думаешь, накорябали недавно?