— Да нет, хлопоты лишь из-за меня, — сказала миссис Айрес. — Теперь я это понимаю. Раскудахталась… Доктор, прошу вас, снимите пальто и побудьте еще. Вам не стоит убегать, наверху у меня куча дел.

— Мама, перестань! — нахмурилась Каролина. — Чего ты вдруг? Доктора ждут пациенты.

Миссис Айрес собирала свои вещи и будто не слышала:

— Думаю, вам есть о чем поговорить.

— Нет! Не о чем! Уверяю тебя!

— Мне вправду надо идти, — сказал я.

— Что ж, Каролина вас проводит.

— Нет, Каролина не проводит! — рявкнула Каролина. — Извините, доктор. Что за чепуха! Из-за какой-то пуговицы… Следили бы за одеждой… Теперь меня живьем съедят… Мама, сядь. Что бы тебе ни казалось, все не так. Тебе не надо уходить. Я сама уйду.

— Пожалуйста, не уходите! — поспешно сказал я, протягивая к ней руку.

Нежность, прокравшаяся в мой голос, и порывистое движение выдали нас с головой. Каролина была уже у дверей; она лишь раздраженно тряхнула головой и вышла вон.

Я уставился взглядом в закрытую дверь, потом обернулся к миссис Айрес.

— Так чепуха или нет? — спросила она.

— Не знаю, — беспомощно ответил я.

Миссис Айрес глубоко вздохнула, плечи ее поникли. Она тяжело опустилась в кресло, жестом пригласив сесть и меня. В пальто, со шляпой и кашне в руках я пристроился на край сиденья. Мы молчали. Было видно, что миссис Айрес обдумывает ситуацию. Наконец она заговорила, но ее фальшиво оживленный голос был подобен надраенной жестянке:

— Да, я часто думала, что из вас с Каролиной вышла бы хорошая пара. Кажется, эта мысль посетила меня, как только я вас увидела. Конечно, разница в возрасте, но для мужчины это не важно, а Каролина слишком разумна, чтобы придавать значение подобной мелочи… Казалось, вы просто друзья.

— Надеюсь, мы ими остались.

— И все-таки чуточку больше, чем друзья. — Миссис Айрес глянула на дверь и озадаченно сморщилась. — Но какая она скрытная! Ни словом не обмолвилась. А ведь я мать!

— В общем-то, рассказывать нечего.

— В таком деле поэтапности не бывает. Сразу переходишь из одной партии в другую. Не стану спрашивать, когда состоялся переход.

Я смущенно поерзал:

— Вообще-то, совсем недавно.

— Конечно, она взрослый человек и всегда знала, чего хочет. Но поскольку отца ее нет в живых, а брат нездоров, я должна вас кое о чем спросить. О ваших намерениях и тому подобное. Как старомодно это звучит! Уже счастье, что вы не питаете иллюзий по поводу наших финансов.

Я опять поерзал:

— Знаете, все это как-то неловко. Лучше вам перемолвиться с Каролиной. Я не могу говорить за нее.

Миссис Айрес невесело усмехнулась:

— Да уж, я бы вам не советовала.

— По правде, я бы хотел закончить этот разговор. Мне действительно надо идти.

— Разумеется, как вам угодно, — кивнула миссис Айрес.

Однако еще несколько минут я оставался на месте, борясь с собственными чувствами: я был обескуражен тем, как оно все обернулось, и досадовал, что вся эта заваруха, до сих пор казавшаяся нежданной-негаданной, явно отдалила нас друг от друга. Наконец я резко встал; миссис Айрес подняла голову, и я опешил, увидев слезы в ее глазах, под которыми набрякли темные мешки; в волосах ее, нынче лишенных шелкового шарфа или мантильи, посверкивала седина.

Она заговорила, однако наигранная живость исчезла, тон ее был проникнут чуть кокетливой жалобностью:

— Что со мной станет, доктор? Мой мир съеживается в булавочную головку. Ведь вы с Каролиной не бросите меня?

— О чем вы? — Покачав головой, я попытался выдавить смех. Но теперь мой собственный тон резал уши своей фальшивостью. — Поймите, все это нелепо и скоропалительно. Ничего не изменилось. Все по-прежнему, никто никого не бросит, — это я обещаю.

Я вышел в коридор, слегка ошалевший, но больше обеспокоенный оборотом и скоростью развития событий. И мысли не было искать Каролину. Надев шляпу и кашне, я зашагал к выходу.

Однако в вестибюле я уловил какой-то шорох или движение и, подняв взгляд к лестнице, за перилами первой площадки увидел Каролину. Лицо ее было в тени, а русые волосы под светом из стеклянного купола казались белесыми.

Сняв шляпу, я подошел к нижней ступеньке. Каролина осталась на месте.

— Извините, но мне вправду надо идти, — негромко сказал я. — Прошу вас, поговорите с матерью. Она… ей взбрело, что мы вроде как собираемся бежать.

Каролина молчала, и я еще тише добавил:

— Мы же не собираемся бежать, правда?

Она обхватила балясину и, покачав головой, прошептала:

— Столь разумные люди, как мы с вами, вряд ли на это решатся.

Я не видел ее лица, но голос ее был глух и ровен; не похоже, чтобы она шутила. Но ведь она меня поджидала, и я вдруг понял, что она и сейчас ждет, — ждет, чтобы я к ней поднялся и снял все вопросы. Но когда я шагнул на ступеньку, она отпрянула, а на лице ее отразился невольный испуг, который я разглядел, несмотря на тень.

Разочарованный, я сошел на розово-кроваво-красный мраморный пол:

— Да, сейчас вряд ли.

Тон мой был холоден. Я надел шляпу, рванул покоробившуюся дверь и вышел на улицу.

Тоска по ней, пришедшая почти сразу, теперь меня раздражала, а упрямство и хандра удерживали от того, чтобы искать с ней встречи. Расходуя бензин, я ездил к пациентам кружным путем. Совершенно неожиданно мы столкнулись на лемингтонской улице. Каролина с матерью приехали за покупками. Я не успел притвориться, будто их не заметил, и минут десять мы натужно болтали ни о чем. Каролина была в своем неказистом вязаном берете и поносного цвета шарфе, которого раньше я не видел. Бледная и отстраненная, выглядела она неважно; когда прошел шок от внезапности встречи, я с горечью понял, что искра между нами больше не проскакивает, а наша особая симпатия угасла. Разговор с матерью определенно состоялся, но мы вели себя так, будто моего последнего визита вовсе не было. Прощаясь с ними, я приподнял шляпу, словно перед обычными знакомыми, и в скверном настроении пошел в больницу, где, помнится, устроил жуткий скандал сволочной медсестре.

В последующие дни я с головой погрузился в работу, не давая себе времени на праздные раздумья. И тут мне повезло. Больничный комитет собирался представить свои изыскания лондонской конференции, но врач, который должен был выступить с докладом, захворал, и мне предложили его заменить. Запутавшись в своих сердечных делах, я ухватился за возможность передыха; долгая конференция предполагала небольшую стажировку в лондонской больнице, и я, впервые за много лет, взял отпуск. Мои пациенты перешли Грэму и Уайзу, нашему заместителю. Пятого февраля я отбыл в Лондон, где провел почти две недели.

Мое отсутствие практически не сказалось на жизни обитателей Хандредс-Холла, поскольку и раньше случалось, что я подолгу к ним не заглядывал. Однако потом я узнал, что по мне скучали. Наверное, Айресы привыкли, что я всегда под рукой и готов появиться, стоит набрать мой номер. Мои визиты скрашивали их одиночество, которое теперь набросилось на них с новой силой. Пытаясь развлечься, они навестили Десмондов и провели вечер с пожилой девушкой мисс Дабни. Потом съездили в Вустершир повидать старинных друзей семьи. Но поездка сожрала почти весь лимит бензина, а испортившаяся погода усугубила скверность сельских дорог. Опасаясь за здоровье, миссис Айрес безвылазно сидела дома. Нескончаемый дождь изводил Каролину, но она, облачившись в дождевик и резиновые сапоги, трудилась не покладая рук. Сначала на ферме помогала Макинсу с посевом яровых. Затем переключилась на сад, где вместе с Барреттом починила изгородь, после чего хоть как-то прочистила забитую водосточную трубу. Последняя работа доставила огорчение, ибо выяснилось, что стена промокла весьма глубоко. Уяснив масштаб проблемы, Каролина решила проверить все комнаты с западной стороны дома; миссис Айрес ее сопровождала. Обнаружив небольшие протечки в столовой и «раздевалке», они весьма неохотно открыли дверь зала.