Шаркая тапками, полосатый строй двинулся к автозакам.

Я высматривал Сипу или Костю Ганшина, но их не увидел, зато увидел Лешу Паштета. Получается, его не признали психом, раскрутили на пожизненное. Вот кого не ожидал увидеть. Не зря я его выделил тогда среди психов, тоже яркий человек, все-таки пожизненное не каждому убийце лепят. И он ко мне на шконку подсаживался и хотел говорить со мной, понимал мою необычность. И он тогда не знал, что мне пожизненное дадут, я не знал, что мы окажемся вместе в полосатой толпе. Мы угадали друг друга.

И снова мысль: какой дурак додумался нас вместе собрать?

До сих пор никого не придушили, вот что необычно. Неповиновение, суицид, попытка побега, мастырки, голодовки — хоть бы что-нибудь. За 6 суток ничего. Сигарет потребовали, сигареты получили, орали, что холодно, про ботинки орали и бушлаты, но не получили ботинок и бушлатов и заткнулись, тихо доехали. Наверное, стресс не закончился от обещания расконвойки. Самый психованный маньяк на время забудет о размотанных кишках, если ему пообещают пожизненное заменить расконвойкой. Но только на время забудет.

Вагонзаками в холодный город привезли 200 полосатых. Очень много для любого города.

Впихнули в сборку, в камеру без окон с мокрым и скользким бетонным полом. И опять теснота, плотно стоим.

Стоим, а не сидим, потому что нет шконок, стола, скамеек, в провинциальной сборке всегда пусто, удача, что дальняк имеется. В углу, за низким приступком, чернела обгаженная дыра, из глубины которой доносился необычный шум, как будто в канализацию накатывались волны.

Первые вошли спокойно, последних конвоиры вминали, и самые неудачливые попали на дальняк, ботинками в дыру, в говно.

И — драка, кого-то уронили, затоптали, не поднялся.

Ну вот, начали правильно себя вести, одного задавили, могли и больше. Мы с Якутом оказались у двери. Он психанул, стукнул по железу: «Убивают! Тормоза откройте! Убивают!» И так несколько раз. Его попросили заткнуться, в том числе и я попросил. В продоле тишина, оборись, никто не прибежит. Ты сам подумай, Якут, кто попрется лишний раз дверь к полосатым открывать, здесь тебе не Белый Лебедь. Витамин или другой дежурный по крикам твоим понимали, дуришь ты или реально убивают. И не боялись нас в Белом Лебеде. Они Салмана Радуева обломали, он у них бегал за баландой, как сявка, и сдох в продоле, как стоял раскорякой, жопа выше головы, так и сдох. И чечен Иса сдох, и его обломали, он гордый был, месяц всего продержался, а говорил, родственники взяли заложников, ведут переговоры на уровне правительства, вот-вот обменяют. Врал дурак Иса, или ему наврали в письме, или через адвоката вранье передали. Витамин сказал, уведомление о смерти родственникам послали, и тишина, обычно нет-нет да и поднимется шум, просят труп выдать, пишут письма в правительство и президенту, а родственники Исы затихарились, будто сами умерли, побоялись рыпаться, умные.

Костю Ганшина не вижу. Обрадовался он, что может СПИДом на этапе заразиться, или раздумал заражаться? Мог и не раздумать, зря, что ли, учился иглу выплевывать.

Одутловатый астматик Махов сказал, что новую тюрьму построили на Кольском полуострове, башню 150 м на 40 этажей, деньги дали финны, норвежцы и «Amnesty International». Башня из суперпрочного монолитного бетона, вместо окон косые извилистые щели, свет проникает, в камере всегда светло, но увидеть волю невозможно. Первые 10 этажей — охрана, караулки, карантин, кухня, топочная, подстанция. Следующие 10 этажей — больница, мастерские, баня, библиотека. С 20-го по 40-й — камеры по спирали закручиваются, одиночки 1x2 м, в них сидят пожизненно, в каждой телевизор со спутниковыми программами, электроплитка и электрический чаныч. А на крыше установлен и гудит круглосуточно гигантский вентилятор, он гоняет воздух по всей тюрьме, сверху донизу и обратно, оттого там не воняет, воздух свежий и похож на кислородный коктейль, который прописывают больным в санаториях, и оттого на прогулки не выводят никогда. Слушали астматика, не перебивали, терпели вздохи и глотание слов, пока про вентилятор не сказал. Но сказал, и поняли, что он прогоны кидает, психует, мечтает о свежем воздухе.

Все мечтали о свежем воздухе.

Когда вошли, камера была холодной, но вскоре мы ее согрели телами, надышали, а вентиляции не было никакой — ни принудительной, ни естественной.

Я вспомнил физическую задачу из старого журнала «Квант» для умных школьников: «Сколько молекул из предсмертного выдоха Юлия Цезаря содержится в каждом вдохе каждого современного человека?» Я забыл подробности, но после несложных вычислений получалось, что в каждом нашем вдохе содержится около 1200 молекул из предсмертного выдоха Юлия Цезаря. Решение наглядно доказывало, насколько малы молекулы и насколько их много. В сборке холодного города каждый вдох был чьим-то выдохом. И ладно бы Юлия Цезаря, а то ведь туберкулезника с открытой формой, с кровохарканием.

Вонь уплотнилась и осела на лице, смешалась с липким потом. Стянули кое-как робы, потолкались. И сразу вопросы, подколы, кто к кому прикоснулся и с какой целью. Первыми оголились татуированные, они любят раздеваться.

Мой 1-й сокамерник в Белом Лебеде, Гоша по кличке Майонез, свою телесную оболочку, за исключением лица, шеи, ладоней и ступней, превратил в галерею татуировок, он их называл одеждой, говорил, что татуированный меньше мерзнет. Больше других мне нравилась у него голая девушка, обнимавшая горлышко бутылки, и старинные стишки времен сталинских пятилеток, наколотые Гошей на малолетке: «Господи спаси сохрани от моря охотского конвоя вологодского хозяина беса пайки недовеса отрядного рогоноса кума хуесоса». Не думаю, что Охотское море и вологодский конвой были хуже Соликамска и Витамина. Для приближения стишка к условиям пожизненного заключения я бы вместо «отрядного рогоноса» наколол «соликамского поноса». Я так привык к картинкам Гоши, что потом смотрел на голый торс чечена Исы и представлял, что бы куда ему наколоть. У меня в память о Крестах на плече наколот могильный холмик с крестом. Татуировщик сказал, что в этой могиле закопаны те, кому я отомстил, все шестеро. Гоша Майонез умер на больнице, вместо него подселили чечена Ису.

Прошло еще время, и не было сил стоять.

По всё кончается. Открылась кормушка, начали выкликать.

Выкликали не по алфавиту и приказали доклад делать без статей, опять у них был новый список. Люди выходили, назывались без статей. Кого-то дубинкой ударили — шумно, с хеком, со зряшным усилием, в Белом Лебеде так не били, там умели бить.

— Геркович, пошел!

Геркович не отозвался.

Зашумели, задвигались, поторкали обморочных, хуями и блядями Герковича поторопили, чтоб отзывался.

— Следующего кричи, начальник!

Но конвоиры уперлись, по списку Геркович, значит, выходит Геркович, остальные после него выходят.

Я слышал эту фамилию. В 2005-м году Геркович был знаменитостью, о нем передачу сделали по телевизору. Он был проституткой в элитном борделе в Ростове-на-Дону и зверски убивал своих клиентов. По телевизору рассказали, какое у него было тяжелое детство, какие деспоты были его родители, заставляли каждый день часами заниматься музыкой, и как он сбегал из дому и не ходил в музыкальную школу. А почему несколько лет не могли связать пропажу элитной педерастии с посещением борделя, не рассказали. Он убивал едва ли не каждого своего клиента, мозгов нет у элитных ростовских педерастов, я не понимаю. И не сказали по телевизору, закрыли бордель или нет, замочили хозяев или нет, а если не замочили, то почему, и каким образом Геркович выжил в СИЗО, почему не отомстили. Вот какие у людей были вопросы, а телевизор втирал про музыкальную школу, скрипку-половинку и утомительное сольфеджио.

— Геркович, мухой прискакал, педераст!

Посмеялась над Герковичем судьба. Я уже догадался, что на выход зовут жмура с дальняка, но не сказал, хотя стоял рядом с открытой кормушкой. Скажешь, заставят тело вытаскивать, вымажешься кровью и говном, потом тебя же и раскрутят на убийство. А что, бывали случаи. Да и педераста таскать, сами понимаете, неправильное занятие для любого зэка, не только для ПЖ.