Мы так велики, что можем объять галактики, но одновременно мы так малы, что помещаемся в булавочной головке. Как страшно, как ужасно то немыслимое количество нас, ангелов, помещающихся в булавочной головке!

Наше имя Орифиэль, Трон Господень, отдохновение в Его непомерных трудах. Наше имя Орифиэль, Колесо Господне, помощь в Его бесконечных странствиях. Наше имя Орифиэль, и благословенны мы среди всех ангелов, потому что лишь нам даровано задыхаться от счастья под розовыми ягодицами Бога.

Донья Ара, молодая скорбящая мадонна, ушла, пообещав нынче же вечером открыть для меня тот самый ящик. Меня глубоко потрясла рассказанная ею история, я только не могла решить, кто из персонажей очаровал меня больше — ангел или его мать.

Пролистав оставленную тетрадь, я сделала несколько снимков. Мне удалось осилить полностью только сегодняшние страницы, надиктованные несколькими часами ранее неким небесным духом, именующим себя Орифиэль, а еще — Троном и Колесом.

Прочитанное привело меня в полное замешательство. Откуда же на самом деле появляются эти невероятные тетради?! Они слишком наивны и простодушны, для того чтобы быть надиктованными ангелом, но при этом абсолютно невозможно поверить в то, что их написала малограмотная женщина из бедного квартала. Я вновь и вновь перечитывала каждую строчку, сбитая с толку и завороженная крылатым созданием, которое посредством клетчатой тетради в пятьдесят страниц признавалось в том, что несет на своем хребте ни много ни мало как самого Бога.

Кто же на самом деле это писал? Если автор текстов донья Ара, то я могу предположить одно из трех: либо она действительно имеет некий контакт с существом из другой реальности, либо в ней живет личность, гораздо более сложная, чем можно предположить, либо она просто откуда-то все это переписывает. Однако ею самой была выдвинута, разумеется, наиболее соблазнительная гипотеза, согласно которой речь идет о тайном голосе ее сына, ангела, она улавливает его сигналы каким-то способом вроде телепатии и записывает их. Да, это была самая соблазнительная гипотеза, но и наименее убедительная, ведь трудно не назвать бредом версию, будто юноша, не владеющий испанским, диктует тексты, которые не смогла бы придумать и я — профессиональная журналистка. Но чем бы они ни были, какого бы происхождения ни были — божественного или человеческого, подлинными или поддельными, эти тетради таили в себе откровение и подлинную тайну.

Орландо заглядывал в тетрадь через мое плечо.

— Гляди, вот ты говоришь, что он не знает своего имени, — указала я на строчку в последнем куске текста. — А тут написано от лица ангела, называющего себя Орифиэль…

— Это он говорит сегодня, завтра скажет совсем другое.

Я бы все отдала, лишь бы продолжить захватившее меня чтение, к тому же мне было очень хорошо сидеть у теплой печки. Кто-то, проявив заботу, повесил мои мокрые джинсы сушиться у огня. Там же стояли и кроссовки. Но пришлось прерваться и вновь выйти на холод, потому что было уже почти пять часов вечера, и мне следовало присутствовать на мессе, которую служил падре Бенито.

На улице меня встретили все те же дождь и вязкая грязь. И хотя мы с Орландо скорее скатились, чем спустились к церкви, но все равно опоздали и подошли лишь к самому концу проповеди. Внутри стоял запах мокрой псины, исходивший от толпы людей в шерстяных пончо. В глубине, приколоченный к кресту, страдал огромный Христос, страшно изувеченный и окровавленный.

Падре Бенито я не видела, зато слышала достаточно хорошо его слова, полные праведного гнева, гремевшие под сводами и искаженные репродуктором:

— … Эта женщина посмела сказать нам, что, будучи беременной, видела вещий сон. Ей приснилось, по ее словам, что она родила теленка, и потому она решила, что на ее сыне будет Божье Благословение. Святотатство! Это пахнет святотатством! Я спрашиваю вас: так ли уж велика разница между теленком и агнцем? А кого называют Агнцем? Самого Иисуса! Говорю вам, что здесь, в этом приходе, появились те, кто замыслил заменить собой Иисуса!

После аргумента про бычка, который, как я поняла, был направлен против доньи Ары, он процитировал фрагменты из надиктованного ангелом текста, подлинные фрагменты, я уверена, так как это был именно тот кусок, что я только что прочла в розовом доме. Разведка священника в стане врагов, последователей ангела, без сомнения, работала быстро и эффективно. Больше всего падре Бенито поразило упоминание ягодиц Бога.

— Лишь нечистые дьявольские уста способны так кощунственно принижать достоинство Господа нашего! — вибрировали старенькие репродукторы, добавляя драматичным словам электронные эффекты. — Только похотливая тварь решится упомянуть сокровенные части тела Пречистого!

Я решила сделать фотографии падре Бенито — он в любом случае станет отрицательным персонажем в моем репортаже (я представила себе подпись к фотографии, которую сделает мой шеф: «Сыщик на амвоне!»). Я прошла вперед к алтарю и начала работать, стараясь поймать наиболее выразительные гримасы священника. А он их делал великое множество, и особенно эффектно смотрелся прилипший к нижней губе падре окурок Lucky Strike— он читал свою проповедь, дымя как паровоз.

Полагаю, я совершила ошибку, отделившись от толпы прихожан и шагнув на ступени алтаря, а может, подошла слишком близко или не опустилась на колени, когда должна была сделать это, в любом случае в моих действиях, видимо, просматривалось некое неуважение к церковным обрядам.

Священник обрушил с амвона на мою голову град проклятий, не называя меня лично, но глядя столь свирепо, словно бы я была в чем-то виновата, и тыча в меня пальцем, особенно когда произносил слова: современный мир, распутство современного мира и так далее. Один раз он сказал: демон, мир и плоть, нацеливая на меня указательный палец трижды, по разу на каждое слово.

Я обратила внимание на мужчину, который тоже не сводил с меня глаз. Он не был мне знаком, но, несмотря на это, на его лице читалась настоящая ненависть: я отчетливо ощутила эту ненависть — направленную против меня, против ангела, которого он считал мошенником, против чужаков, против женщин-подстрекательниц, против всех, кто насмехался над его Богом. До этого момента мое приключение в квартале Галилея было удивительным и, в общем-то, довольно занятным. Но выражение лица этого человека заставило меня понять, что вокруг вот-вот разразится буря. Вся эта история с ангелом затронула очень чувствительные струны. Я оглядела толпу рядом с собой и увидела мрачные лица, искаженные фанатизмом.

Почувствовав себя неуютно и одновременно ощутив стыд за то, что вмешалась в такое дело, я переместилась в полумрак бокового нефа, а потом сбежала из церкви, до того как закончилась месса. На выходе я услышала донесшийся из репродукторов последний вопль священника:

— Пусть фальшивый ангел откроет свое настоящее имя, чтобы мы знали, как себя вести!

Я пригласила Орландо поесть в «Звезде» — это была союзная территория. И почти не узнала лавку в ее ночном обличье: красные огни, спертый воздух, молчаливые мужчины пьют пиво, бутылки громоздятся на столе, трио из типле, гитары и маракаса [8]наигрывает ужасно грустную мелодию пасильо [9]. Мы с Орландо уминали эмпанадас с картошкой, посыпанные перцем, когда кто-то сообщил:

— Идут люди из Параисо!

— Это паломники из квартала Эль-Параисо, которые пришли к ангелу, — объяснил Орландо, запихнул в карман остатки эмпанадас, одним глотком допил газировку и убежал.

— Вы продаете мужские брюки? — спросила я велеречивого хозяина лавки, который, кланяясь чаще, чем японец, и обсуждая с женой каждый свой шаг, показал мне три-четыре пары разных размеров, все они были из грубой ткани. Я выбрала те, что мне показались подходящими, еще купила рубашку, фонарик с батарейками и несколько апельсинов. Заплатив за покупки, вышла на улицу и увидела Орландо, смешавшегося с толпой.