Он спал и во сне услышал, как кто-то тихонько постучал в дверь и шепотом стал звать его по имени.

Эрленд сразу же понял, кто это. Открыл – и вот она, его дочь Ева Линд собственной персоной в гостиничном коридоре. Они посмотрели друг другу в глаза, и Ева, улыбнувшись, проскользнула мимо него в комнату. Он закрыл дверь. Она уселась у маленького письменного столика и вытащила пачку сигарет.

– Я думаю, здесь нельзя курить, – сказал Эрленд, который соблюдал запрет на курение.

– Да? – отозвалась Ева Линд, вытаскивая сигарету из пачки. – Чего это здесь такой холод?

– Наверное, батарея сломана.

Эрленд уселся на край кровати. Он был в трусах и натянул одеяло, как броню, на голову и плечи.

– Что это ты делаешь? – спросила Ева Линд.

– Мерзну, – ответил Эрленд.

– Я имею в виду, что ты делаешь в гостиничном номере? Почему ты не пошел домой? – Она затянулась – сигарета прогорела почти на треть; потом выдохнула, и комната тут же наполнилась табачным дымом.

– Не знаю. Я… – Эрленд умолк.

– Не хочешь, что ли, домой?

– Думал, так лучше для дела. Сегодня в этом отеле был убит человек. Ты уже слышала об этом?

– Некто Дед Мороз, так? Его убили?

– Работал швейцаром. Вечером должен был изображать Деда Мороза на детском празднике. Как твои дела?

– Прекрасно, – ответила Ева Линд.

– Все еще работаешь?

– Да.

Эрленд взглянул на нее. Она выглядела лучше, хотя была, как всегда, очень худой. Но синяки вокруг красивых синих глаз стали менее заметны, и щеки не такие впалые, как раньше. Он вспомнил, что она вот уже восемь месяцев не притрагивалась к наркотикам. После того как потеряла ребенка и долго лежала в коме на больничной койке, находясь между небом и землей. Когда ее выписали, она переехала к нему и прожила у него полгода, нашла постоянную работу, которой у нее не было в течение двух лет. Последнее время Ева снимала комнату в центре.

– Как это ты меня тут разыскала? – поинтересовался Эрленд.

– Не могла до тебя дозвониться и набрала твой рабочий, и мне сказали, что ты здесь. Когда я принялась расспрашивать про тебя, то узнала, что ты снял номер. Что случилось? Почему ты не идешь домой?

– Я вообще не очень понимаю, что делаю, – сказал Эрленд. – Рождество – странное время.

– Точно, – подтвердила Ева Линд, и они замолчали.

– Есть ли новости от твоего брата? – спросил Эрленд.

– Синдри все еще работает в каком-то захолустье, – ответила Ева Линд. Сигарета зашипела, когда затлел фильтр. Пепел упал на пол. Ева поискала глазами пепельницу и, не найдя, поставила окурок догорать на краю стола.

– Как мать? – спросил Эрленд. Вопросы всегда были одни и те же, и ответы в целом тоже.

– О’кей. Пашет как лошадь. Как обычно.

Эрленд умолк, кутаясь в одеяло. Ева Линд наблюдала, как голубой дым от сигареты клубится над столом.

– Не знаю, как долго еще продержусь, – произнесла она, не спуская глаз с дыма.

Эрленд высунулся из-под одеяла.

Тут в дверь постучали. Они вопросительно посмотрели друг на друга. Ева поднялась и пошла открывать. В коридоре стоял гостиничный служащий, одетый в униформу. Он представился, сказав, что работает в отделе регистрации.

– Здесь запрещено курить, – было первое, что он произнес, заглянув в комнату.

– Я просил ее затушить, – отозвался Эрленд, который в трусах сидел под одеялом. – Она никогда меня не слушала.

– Запрещено впускать девиц в комнаты, – заявил служащий. – Из-за того, что произошло.

Ева Линд слегка улыбнулась и взглянула на отца. Эрленд посмотрел сначала на свою дочь, потом на служащего.

– Нам сказали, что сюда поднялась девушка, – продолжал тот. – Это запрещено. Ты должна уйти. Немедленно.

Он стоял в дверях и ждал, когда Ева Линд последует за ним. Эрленд встал, с одеялом на плечах, и подошел к мужчине.

– Она моя дочь, – объяснил он.

– Да, конечно, – ухмыльнулся служащий с таким видом, будто это его не касалось.

– Серьезно, – поддакнула Ева Линд.

Мужчина взглянул на них по очереди.

– Я не хочу никакого шума, – проговорил он.

– Проваливайте и оставьте нас в покое, – сказала Ева Линд.

Он не двигался с места, рассматривая Еву Линд и Эрленда в трусах, завернутого в одеяло и стоявшего у нее за спиной.

– Здесь что-то с батареей, – сказал Эрленд. – Она не греет.

– Девушка должна пойти со мной, – процедил мужчина.

Ева Линд посмотрела на отца и пожала плечами.

– Поговорим потом, – сказала она. – Не хочу сплетен.

– Чего ты не выдержишь? О чем ты говорила? – спросил Эрленд.

– Потом поговорим, – повторила Ева и вышла за дверь.

Мужчина улыбнулся Эрленду.

– Вы собираетесь что-нибудь сделать с батареей? – спросил Эрленд.

– Я доложу, – ответил служащий и закрыл дверь.

Эрленд снова уселся на кровать. Ева Линд и Синдри Снай были детьми от его несчастливого брака, лопнувшего более двадцати лет назад. Эрленд практически не общался с детьми после развода. Такое решение приняла его бывшая жена Халльдора. Она считала себя обманутой и использовала детей как орудие мести. Эрленд не стал возражать. Но потом жалел, что не настоял на возможности встречаться с детьми. Раскаивался и в том, что позволил Халльдоре решать все самой. И вот его дочь подсела на наркотики, а сын уже несколько раз проходил курс лечения от алкоголизма.

Он знал, что имела в виду Ева, говоря, что вряд ли выдержит. Она не лечилась, не обращалась ни в какие службы, оказывающие поддержку в трудных ситуациях. Боролась сама и только своими силами. Всегда была замкнута, несговорчива и упряма, когда речь заходила об образе жизни, который она вела. Ева не смогла отказаться от наркотиков, несмотря на беременность, хотя делала попытки и завязывала на какое-то время. Его дочь не обладала достаточной силой воли, чтобы прекратить раз и навсегда. Она боролась, и Эрленд знал, что она старается на полном серьезе, но это было выше ее сил, и она всякий раз срывалась. Он не знал, что привело ее к такой тяжелой зависимости, подавляющей все прочие жизненные приоритеты. Не имел понятия о причинах саморазрушения, но чувствовал, что это он в какой-то мере ее предал. Что в каком-то смысле он виноват в том, что с ней стало.

Пока Ева Линд находилась при смерти в больнице, Эрленд сидел в ее палате и разговаривал с ней, поскольку врач сказал, что, возможно, она узнает его голос и почувствует присутствие отца. Через несколько дней Ева пришла в сознание и первое, о чем она попросила, – это увидеться с отцом. Она была так слаба, что едва могла говорить. Когда Эрленд пришел к ней, дочь спала. Он присел и стал ждать ее пробуждения.

Открыв наконец глаза и увидев отца, Ева попыталась улыбнуться, но вместо этого вдруг расплакалась. Он поднялся и прижал ее к себе. Она сотрясалась от рыданий в его объятиях, а он старался ее успокоить, уложил на подушку и вытер слезы с ее глаз.

– Где ты пропадала все эти долгие-предолгие дни? – спросил он, погладив ее по щеке и в свою очередь попытавшись ободряюще улыбнуться.

– Где ребенок? – спросила она.

– Тебе не рассказали, что произошло?

– Я потеряла ее. Но мне не сказали, где она. Я не видела ее. Они мне не доверяют…

– Еще немного, и я тебя тоже потерял бы.

– Где она?

Эрленд был в хирургическом отделении и видел мертвого ребенка, девочку, которую собирались назвать Ауд.

– Ты хочешь ее увидеть? – спросил он.

– Прости, – еле слышно проговорила Ева.

– За что?

– За то, что я такая. Что я так ребенка…

– Мне не за что прощать тебя, Ева. Ты не должна просить прощения за то, какая ты есть.

– Нет, должна.

– Ты не можешь предвидеть свою судьбу.