Он подхватил Нюберга у церкви в Нака. «Попутчик», — подумал Йельм, когда его «мазда» огибала застрявший «сааб». Давненько он не слышал этого словечка.

— Этот путь поприятнее, — ответил он и тут же громко выругался в адрес пронесшегося мимо велосипедиста.

— Ты хочешь сказать, пробка поприятнее, — отозвался Нюберг. У них с Йельмом был немного разный взгляд на вещи.

Пробка тянулась почти до Лонгхольмсгатан, и только когда они миновали мост, повисший над маленьким заливом, движение стало посвободнее. Вскоре они проехали мимо того самого места, где недавним летом рухнул истребитель, принимавший участие в авиашоу, за которое теперь никто не хотел брать на себя ответственность. Йельм был на этом шоу вместе со всей семьей, и даже Данне оценил его. Они стояли в четвертом ряду, внизу на набережной Сёдера, почти напротив ратуши, и видели, как самолет дернулся влево и вверх, как из него выпрыгнул пилот, как самолет начал медленно падать на землю… а потом взметнулся столб дыма, и мертвая тишина сменилась криками перепуганных, но все же с облегчением переведших дух людей. Так в очередной раз было подорвано доверие к миру, подумал он позже, но в тот момент он ни о чем не думал и ничего не чувствовал. И все же Данне через какое-то время стряхнул с себя руку отца, которая, повинуясь древнему, но бесполезному сейчас инстинкту, опустилась на его плечо.

— Это ужасно, — сказал Данне.

— Это прекрасно, — сказал Гуннар Нюберг. Его взгляд перебегал от Риддар-фьорда слева к Мариеберг-фьорду справа.

«Фьорд как фьорд», — легкомысленно думал Йельм, ведя машину вдоль него. Как выразился бы Эрик Бруун, «зрелище для богов». Стокгольмские воды слабо поблескивали под полуденным солнцем. На небе ни облачка, фасады домов словно расчерчены тенями от почти горизонтальных лучей солнца, несколько прогулочных яхт ослепительно белеют на воде под блистающим солнцем. Две лодки с парусами цвета радуги, раздутыми утренним ветром. Стокгольмская ратуша, как всегда, гордо выставила напоказ три свои сияющие короны. Зелень, едва начавшая пробиваться у опор моста на Кунгсхольме и в парках Роламсхов, Мариеберг и Смесуддс. Набережная у Северного Меларстранда потихоньку полнится гуляющими.

Они без обиды восприняли то, что застряли на мосту в пробке.

«Город пробуждается к жизни. И смерти», — патетично подумал Йельм.

— Я собираюсь сегодня пошерстить мелкую шатию, — сказал Нюберг. — Ты со мной?

Йельм переключил скорость, «мазда» совершила рискованное перестроение вправо.

— Стукачей? — спросил он.

— В том числе. В полицейских округах просмотрели списки своих доносителей и других праздно шатающихся и нашли несколько кандидатов.

— Знакомых с мафией?

— Знакомых с убийцами вообще и русскими в частности. Кандидаты из «длинного списка», так сказать. По правде говоря, вряд ли там попадется что-то путное.

Пробка внезапно рассосалась. Мост резко свернул, и «мазда» вместе с ним. Они миновали парк Роламсхов. На не слишком еще зеленой траве виднелись группки всякого рода «временно неработающих».

— Я, кажется, постепенно кое-что накопал, — сказал Йельм. — Возможно, мне удастся что-нибудь из этого вытянуть. И, возможно, мне потребуется поискать Жезл, который обретается где-то в недрах бурного преступного мира.

— Ого! — отозвался Нюберг. — И когда же ты его там потерял?

— Жезла зовут Юхан, — пояснил Йельм. — И он вовсе не мой.

Они кое-как пробились сквозь площадь Фридхем с ее многочисленными перекрестками, обогнули парк Кроноберг, проскочили по Хантверкаргатан и повернули на Польхемсгатан. Немного впереди возвышалось здание Полицейского управления. Йельм остановил машину за квартал до него и вместе со своим великаном-спутником пешком дошел до стокгольмской версии Тадж Махала, ярко блестевшей в лучах солнца.

Хультин в своих очках выглядел сова совой.

— Новость из высших инстанций, — сказал он. — Уборщица, которая сообщила в полицию о смерти Карлбергера, найдена. Ее зовут Соня Шермарке, она беженка из Сомали. Вместе с семьей она скрывалась у родственников в Тенсте, под прикрытием священника. Зарабатывала себе на жизнь, выполняя самую черную работу на виллах Дьюрсхольма. Сегодня рано утром сотрудники из соседнего отдела арестовали ее и всех находившихся в квартире людей — семерых детей и шестерых взрослых, а также священника из прихода Шпонга. Вот уже более трех часов они находятся в камерах, их активно допрашивают наши коллеги.

— А позволено спросить, о каком соседнем отделе идет речь? — поинтересовался Сёдерстедт.

— Не позволено, — спокойно ответил Хультин. — Итак, продолжаю. Совсем недавно я получил возможность побеседовать с Соней Шермарке. Она прилично говорит по-шведски, и мы обошлись без переводчика. Как обычно, она пришла на виллу в половине девятого утра, заглянула в гостиную, чтобы понять, где ей предстоит убирать, обнаружила Карлбергера в луже крови, позвонила в полицию, назвавшись просто «уборщицей». Затем ее охватила паника, и она убежала домой. Коллеги пробуют выпытать у ее родственников, где находится тайник с русским оружием.

Хультин взял небольшую паузу, а затем заговорил снова:

— Сейчас мы проведем короткую, очень короткую летучку. С большой долей вероятности сегодня ночью в луже крови в гостиной будет лежать четвертая жертва, и нам нужно успеть многое сделать. Не забывайте, что в нашем распоряжении находится множество постовых и участковых полицейских всей Стокгольмской полиции. Думаю, не нужно напоминать, что вы обладаете сейчас большими полномочиями, чем вам положено по рангу, но почему-то упорно продолжаете делать всю грязную работу самостоятельно. Активнее используйте рядовых полицейских. Мёрнер и его подчиненные пока еще держат прессу в стороне от работы нашей группы. Итак, первое: есть ли у кого-либо версии относительно вероятной следующей жертвы?

В главном штабе никто не шевельнулся.

— О’кей. Не более пятидесяти слов, отсчет пошел. Хольм?

— Много допросов, но никаких серьезных результатов. Потихоньку продвигаемся.

— Исключительно кратко. Йельм?

Йельм заглянул в свой блокнот. Там значился целый список имен: Лена Хансон, Георг Хуммельстранд, Оскар Бьеллерфельдт, Нильс-Оке Свэрд, Бенгт Клинт, Якоб Рингман, Юхан Жезл, Соня Икс. Он вычеркнул последнюю и сказал:

— Ничего, черт побери.

— А если поточнее?

— Все три наши жертвы играли вместе в гольф — всего однажды — осенью девяностого года. Если больше жертв не будет, то это может стать нитью расследования. Если Черстин не имеет ничего против, я хотел бы сам заняться Георгом, мужем подруги обеих вдов Анны-Клары Хуммельстранд.

Черстин Хольм неопределенно пожала плечами. Не поняв ее жест, он продолжил:

— Георг — еще одна нить в расследовании линии ордена. А еще есть сутенер Странд-Юлена Юхан, по прозвищу Жезл. Я хочу присоединиться к Нюбергу и попытаться найти его. Сколько у меня слов?

— Уже семьдесят с лишним. Ладно, ищите вместе с Нюбергом. А что у самого Нюберга?

— Вчерашний день был целиком посвящен Стокгольму. Мы прошлись по различным «серым зонам» в поисках возможных связующих звеньев с русскими, в том числе среди осужденных. Я разговаривал с несколькими из них в различных тюрьмах, но они в основном молчат, опасаясь мести. Сегодня мы с Йельмом займемся еще кое-кем. Пабы, спортивные клубы, видеосалоны и прочее.

— Хорошо. Нурландер?

Аккуратный Вигго Нурландер кротко погладил себя по лысине и произнес:

— Я работал в тесном контакте с таможней по вопросам контрабанды товаров из постсоветских стран, но результат в принципе нулевой. Отправителя почти никогда не удается проследить, но у меня есть несколько адресатов, с которыми я буду работать. Я также поговорил с полицией Москвы, Санкт-Петербурга и Таллинна касательно мафии в общем и русско-эстонской группировки Виктора-Икс в частности. Это было нелегко, однако фактически все указывает на то, что это ветвь более крупной мафиозной группы и что она в той или иной форме работает в Стокгольме. Больше других оказался со мной любезен комиссар Калью Лайкмаа из Таллинна. Я продолжу сотрудничать с ним и завтра, и я надеюсь…