— Я станупервым вселенским монархом. Мне снится шелк и жемчуг с островов и из Китая.

Будь Дарий лет на десять помоложе, а я лет на десять постарше, убежден: весь известный и стоящий того мир принадлежал бы сейчас Персии. Но, как я догадался, Дарию уже было не суждено повести племена в бой. Не прошло и пяти лет, как он уже лежал рядом со своим отцом в вырубленной в скале гробнице на окраине Персеполя.

Мардоний принял меня на борту пришвартованного у Нового дворца судна, главнокомандующий войском и флотом Великого Царя выглядел бледным и хрупким и еще моложе своих лет. Он лежал в гамаке, подвешенном между бимсами. Судно покачивалось на речных волнах, и гамак покачивался в такт.

— От качки боль утихает, — сказал Мардоний, когда я взобрался к нему по трапу.

Гноящаяся нога почернела и распухла. Два раба отгоняли мух. Горящее на кадильнице сандаловое дерево не могло перебить заполнявшего помещение запаха гниющей плоти.

— Отвратительно, правда?

— Да, — честно ответил я. — Отрежь ее.

— Нет. Мне нужны две ноги.

— Ты можешь умереть…

— Худшее позади. Во всяком случае, говорят. Если это не так…

Мардоний пожал плечами и тут же сморщился от боли.

Вокруг слышались обычные звуки хлопотливого порта: крики людей, скрип клюзов, плеск преодолевающих течение круглых вавилонских лодок.

— Шум тебя не беспокоит?

Мардоний покачал головой:

— Я люблю его. Когда закрываю глаза, я представляю, что снова на флоте. Не хочешь отплыть со мной следующей весной?

— Во Фракию?

Сам не пойму, как я набрался бестактности упомянуть место, где он не только был ранен, но и потерял во время шторма часть флота.

— Да, и во Фракию тоже. — Мардоний нахмурился. — Где сейчас бунтуют твои родственники.

— Абдера, может быть, бунтует, но не семья Лаис. Они все настроены проперсидски.

— Я встретил твоего деда. Я и не представлял, какой он богач.

— Я никогда с ним не виделся. А жаль. Точно знаю, что он всегда был предан Великому Царю.

— Он грек. — Мардоний заворочался в своем гамаке, стараясь раскачать его. — Зачем ты завлекал Ксеркса своими сказками об Индии? — В его голосе слышался упрек.

— Он сам попросил. И я рассказал. Если хочешь, могу и тебе повторить: наше будущее на востоке.

— Ты так говоришь, потому что вырос у восточных рубежей, — раздраженно сказал Мардоний. — Ты не представляешь, что такое Европа. Как она богата — серебром, зерном, людьми.

— Дарий пытался завоевать Европу, помнишь? И потерпел серьезное поражение.

— Это крамола, — сказал Мардоний, не пытаясь смягчить выражения. — Великий Царь никогда не терпел поражений.

— А его полководцы никогда не бывали ранены?

Я всегда разговаривал с Мардонием, как с равным. Не думаю, что ему это нравилось, но поскольку мы много лет были неразлучны с Ксерксом, он не мог особенно выражать недовольство. Да и вообще Мардоний был больше привязан ко мне, чем я к нему, а это всегда дает преимущество. Поскольку я не был полководцем, то не представлял для Мардония угрозы. К тому же он считал, что сможет переубедить Ксеркса.

— Это глупое недоразумение.

Мардоний пошевелился в гамаке. Я старался не смотреть на его ногу и, конечно, только на нее и смотрел.

— Не вижу причины, почему бы тебене повести войско в Индию.

Я целиком был поглощен так называемой восточной политикой и никогда от нее не отклонялся до сего дня. Но Мардоний был проводником западной политики, единственным. За легкие задачи он не брался. Великий Царь утратил интерес к Европе после поражения на Дунае; он проводил дни в заботах из-за северных кочевников и придумывал новые способы извлечения доходов. Однако, пока я не распалил воображение Дария рассказами об Индии и Китае, серьезного желания продолжить свои завоевания на Восток он не выказывал.

Несколько часов мы с Мардонием спорили. Зловоние и постоянное покачивание судна вызывали тошноту. Хотя Мардоний знал о моей аудиенции у Дария, он был слишком умен, чтобы прямо спросить, о чем там шла речь. При персидском дворе не так уж много секретов. Все знали, что в Вавилоне я был у Ксеркса.

— Я хочу, чтобы следующую греческую экспедицию возглавил Ксеркс. А я буду заместителем.

Я видел, что Мардоний считает себя хитрецом.

— Атосса не хочет его отпускать.

Я совсем не хитрил.

— Но Аместрис заставит его пойти в поход, — улыбнулся Мардоний. — Она имеет большое влияние на нашего друга.

— Да, я слышал. Но хочет ли она, чтобы он пошел?

— Конечно. Она не может смотреть, как вся слава достается мне. И я ее не осуждаю. Вот почему я хочу разделить с ним честь завоевания Европы.

— И какую же именно часть Европы ты хочешь завоевать?

Это был в самом деле вопрос. В те дни о размерах и разнообразии западных стран мы знали еще меньше, чем теперь. Финикийцы подали нам хорошую мысль о возможности использовать старые или построить новые порты вдоль северного побережья Средиземного моря. Но территория этого густо заросшего лесом и малонаселенного континента оставалась, да и сейчас остается, загадкой, не стоящей того, чтобы ее разгадывать, — конечно, с моей точки зрения.

— Главное сокрушить Афины и Спарту и переселить жителей сюда, как мы сделали с милетянами. Потом я бы захватил Сицилию. Это огромный остров, где можно выращивать достаточно зерна, чтобы прокормить всю Персию, — это избавит нас от привязанности к дурацкому ячменю. — Мардоний скорчил гримасу. — Если хочешь понять вавилонян, только представь ячмень… и пальмовое вино. Они только этим и питаются, взгляни на них.

— Они очень даже ничего…

— Я говорю не о красоте. Меня не интересуют проститутки. Меня интересуют воины, а их здесь нет.

Но вскоре появились. В каюту ввалилась вся греческая партия при персидском дворе. Мы обнялись с престарелым Гиппием.

— Это будет последний поход, — шепнул он мне на ухо.

Несмотря на старость и нехватку зубов, он по-прежнему сидел на коне как влитой.

— Прошлой ночью мне приснилось, что моя мать держит меня на руках. Это хорошая примета. Теперь я уверен, что скоро буду в Афинах приносить жертву Афине.

— Будем надеяться, тиран.

Я соблюдал протокол. Демарат, однако, этим себя не утруждал.

— Будем надеяться, поход состоится.

Спартанец с неприязнью взглянул на меня, и остальные последовали его примеру. Даже розовая физиономия Милона погрустнела при мысли, что я, возможно, враг.

Я стал прощаться. Мардоний настоятельно приглашал приходить снова.

— В следующий раз я приготовлю для тебя карту Европы, такую, что порадует «царево око».

Он рассмеялся. Греческие заговорщики — нет.

Солнце палило вовсю, пока я взбирался по ступеням, ведущим от причала к низким воротам в конце улицы Бел-Мардука. Здесь меня ожидали мои стражники и глашатаи. Я чуть не забыл про них. Я тогда еще не привык к преимуществам и неудобствам высокого положения. Одно дело — в чужой стране вроде Магадхи, где никто не обращает внимания на незнакомцев, и совсем другое дело идти или скакать по главной улице Вавилона в сопровождении стражников с обнаженными мечами и глашатая, который звонким голосом выкрикивает: «Дорогу „цареву оку“!» И дорогу дают. От взгляда «царева ока» люди сжимаются, как от огня, способного их опалить.

Когда двор в Вавилоне, город переполнен людьми. Храмы заняты не только религиозной службой и ритуальной проституцией, но, что важнее всего, обменом денег и раздачей ссуд. Говорят, банки изобрели в Вавилоне. Может быть, это и правда. Но также правда и то, что в других местах, и совершенно независимо, индийцы и китайцы создали собственные банковские системы. Меня всегда поражало, что проценты во всех уголках мира обычно одни и те же, хотя регулярных контактов между тремя странами не было. Мне это кажется поистине загадочным.

Я пешком проследовал по узкой, извилистой боковой улочке. Благодаря глашатаю и охране я смог попасть в контору «Эгиби и сыновей» без особой толкотни — и плевков. Черноголовые мстят своим персидским хозяевам, плюя в них. Правда, делают они это среди достаточно большой толпы, когда можно мгновенно скрыться.