— Возможно. Но следующее поколение персов во главе с Дарием подошло к реке Инд. Может быть, это и был несколько запоздалый ответ, уважаемый посол?

— Нет, нет!

Я рассказал о миролюбии Дария. О его восхищении Бимбисарой. О его бедах с греками. И во всем этом было немало правды. Пока я бубнил, старик неподвижно сидел в лунном свете, с полуулыбкой на обращенной ко мне стороне лица.

Поблизости продолжали играть музыканты. Через окно виднелась веранда, где мы ужинали. Там танцевали обнаженные девушки. В конце концов я полюбил индийские танцы, не похожие ни на какие в мире. Во-первых, голова танцующей двигается взад-вперед таким образом, что, не увидев это собственными глазами, будешь клясться, что такое невозможно. Тело же танцующей кажется движущимся совершенно самостоятельно, а волнообразные движения бедер и живота зачаровывают, влекут. Многие танцовщицы достигают богатства, славы, власти. По сути дела, магадханская танцовщица может сделать себе состояние и распоряжаться им, так и не став ничьей женой или наложницей. Приглашения в ее дом будут искать так же, как в дом подруги Демокрита проститутки Аспазии.

— Дарий в самом деле так хочет стать нашим другом, что мог бы даже послать войска против федерации республик?

— Уверен, что да.

Меня охватила дрожь. Бимбисара давал удобный повод. Я уже прикидывал, как бороться со слонами. Они боятся мышей. В решающий момент наши воины выпускают тысячи грызунов. Слоны в панике, я становлюсь сатрапом Большой Индии. Так мне представлялось.

— Возможно, я обращусь к нему. — Бимбисара поиграл своей бородой. — Ты также предполагаешь посетить нашего дорогого брата Пасенади Кошальского.

— Да, владыка. У Великого Царя послание к царю Кошалы.

— Пасенади хороший человек, но слабый. Моя жена — его сестра. Она всегда говорила, что он когда-нибудь лишится своего царства, потому что правление его не интересует. Это в самом деле печально. Когда я был мальчиком, Кошала была величайшей державой в мире. Теперь осталось одно название. Царство раздираемо надменностью вельмож и безрассудством рабов. Это трагедия. — Полуулыбка превратилась в полную улыбку. Чужие трагедии всегда производят на царей приятное воздействие.

— Царь Пасенади ждет от вас помощи?

— Нет. Он не видит опасности. Не видит или, быть может, не придает ей значения, ему все равно. Видишь ли, он буддист. Будда обычно проводит сезон дождей в Шравасти. Потом на месяц-два появляется у нас. Как ты, должно быть, знаешь, в Раджагрихе много буддийских монастырей. Мы считаем его святым.

Я не мог не заметить контраста между Бимбисарой и Дарием. Индийский владыка был искренне околдован Буддой, в то время как Дарий не испытывал никакого интереса к Зороастру.

— Кто произвел на тебя большее впечатление — Госала или Махавира?

Я не спросил царя, как он узнал о моих встречах с этими святыми. Я достаточно быстро схватываю, что к чему. За мной следили с самого прибытия в Индию.

— Оба, — ответил я искренне. — Но воззрения Госалы несколько мрачны. Если надлежащим поведением свою судьбу не изменить, почему бы не пуститься на самые низкие злодеяния?

— Я говорил ему то же. Но он, похоже, думает, что выполнение заповедей хорошо само по себе и свидетельствует, что ты близок к выходу. Он также верит, что человеческая жизнь напоминает пруд: если не добавлять воды, он высохнет. Но Госала отрицает, что судьба — карма — может быть изменена добрыми поступками. Все предопределено. Ты достигнешь выхода в свою очередь, не раньше. Согласно ему, боги и цари этого мира очень далеки от выхода. — Бимбисара погрустнел. — Боюсь, в своей следующей жизни я опущусь еще ниже. По некоторым признакам, я стану Марой, богом зла — владыкой этого мира. Я молю избавить меня от этого. Стараюсь соблюдать заповеди. Следую четырем буддийским правдам. Но судьба есть судьба. Хуже, чем быть царем вроде меня, — быть богом.

Я, конечно, не мог не согласиться, но думаю, сам бы нашел мысль о превращении в бога крайне соблазнительной, хотя и непонятной. Если бог бессмертен, так кто-то может стать уже существующим богом? Когда я задал этот вопрос одному брахману, ответ его занял полдня. А я с тех пор забыл обе половины того дня.

— Меня удивляет, владыка, понимание времени вашими святыми. Они мерят существования тысячами.

— Более чем тысячами, — ответил Бимбисара. — Некоторые брахманы говорят, что действительно злая карма может быть преодолена путем тридцати миллионов миллионов миллионов перерождений и это число нужно еще умножить на число песчинок на дне Ганга.

— Долго.

— Долго, — сурово проговорил Бимбисара. Не знаю, верил ли он сам в то, что говорит. Он имел привычку повторять последние слова, а потом менять тему. — Кто сейчас царь Вавилона?

— Дарий, владыка.

— Я не знал этого. Много лет назад мы торговали с Вавилоном. Но много кораблей гибло. Торговля не стоила этого.

— Есть пути по суше, владыка.

— Да, и я от души желаю, чтобы скоро их истоптали в пыль. Хочешь жену?

Я был слишком ошарашен, чтобы ответить. Царь повторил вопрос, добавив:

— Мы надеемся, что Раджагриха станет твоей родиной, и будем рады, если ты женишься на одной из наших знатных дам, я женюсь на одной из дочерей вашего царя, а он женится на одной из моих.

— Думаю, я не заслужил такой чести, — ответил я. — Но с радостью готов жениться.

— Хорошо. Мы все устроим. У тебя есть другие жены?

— Ни одной, владыка.

— Хорошо. Некоторые брахманы имеют глупое мнение насчет того, сколько жен можно иметь, хотя наша религия в этом вопросе весьма терпима.

Бимбисара встал. Аудиенция закончилась.

Мы прошли сквозь благоухающий, серебрящийся воздух к веранде. На мгновение Раджагриха показалась мне родной.

Я женился в конце недели после жертвования коня. Обе церемонии состоялись поздней зимой, в прекрасный промежуток времени, схожий с ранней весной в Экбатане.

В отличие от женитьбы жертвование коня прошло не так успешно. Через год блужданий жеребец умудрился убежать от республиканской федерации, как раньше от Кошалы. Говорили, что Варшакара в отчаянии пытался загнать коня на паром, который перевез бы его в Личчхави. Но в последний момент жеребец испугался и не переправился через Ганг.

С почти человеческой изощренностью он целый год не покидал пределов Магадан. Для Бимбисары это был плохой знак. Но с другой стороны, коня не захватили враги, и то хорошо. В конце года его привели обратно в Раджагриху, чтобы после трех дней празднований принести в жертву.

Жертвование коня — это самое странное действо из всего мною виденного. Происхождение ритуала неясно. Все брахманы соглашаются, что он имеет арийские корни, по той простой причине, что, пока в эту часть мира не пришли с севера кочевники, лошадей здесь не знали. Но больше брахманы ни в чем не сходятся. Почти вся церемония выполняется на столь древнем языке, что сами брахманы, читающие священные гимны, не имеют представления, что значат произносимые ими слова. Тут они похожи на магов, следующих Лжи. Однако высокопоставленные брахманы при дворе расспрашивали меня о персидских жертвоприношениях, и я только смог рассказать, что в Персии коня приносят в жертву Солнцу лишь служители Лжи. Так что сам я знаю о происхождении наших обычаев не больше, чем индийцы о своих.

Для индийского монарха жертвование коня имеет огромное значение. Во-первых, оно символизирует возобновление его царствования. Во-вторых, если царь сможет расширить пределы своей державы, он прославится как великий царь, махараджа, — некоторые честолюбивые индийцы хотели приравнять этот титул к нашему «Великий Царь», но я тактично объяснил, что махараджа больше соответствует египетскому фараону или вавилонскому царю, тоже титулам Дария.

Жертвование коня состоялось на базарной площади внутри городских стен. В центре построили четырехэтажную золотую башню, перед ней квадратом расставили триста флагов. Поскольку ветра не было, флаги вяло висели на древках.