– Это не обычный несчастный случай. Начать с того, что водитель не выпил ни капли алкоголя, и следов наркотиков в его крови при вскрытии также не обнаружено. Ехал он один, поэтому его не мог взволновать никакой спор, и он не старался произвести впечатление на друга… или подругу. Он никак не замешан в несчастных случаях последние пять лет и уж совсем не похож на человека, которому взбрело бы в голову устраивать ночные гонки.

– Это, пожалуй, да: в конце концов, он был частным детективом…

– Частные детективы не гонят машину под сто километров в час, скрываясь от преследования в самом центре квартала Ле-Кортс. Если кто кого и преследует, то это они. И при этом стараются вести себя благоразумно.

– Если только преследуемому не удается поменяться с ним ролями.

– Об этом и речь. Выглядит резонно, что он убегал от кого-то, кого до этого преследовал. И во время бегства-то он и свалился в котлован.

– Но другая машина стукнула его бампером, верно?

– А ты откуда знаешь?

– У меня свои источники.

– Его стукнула красная «ивиса» девяносто седьмого года выпуска, мы определили это по остаткам краски. Они ехали примерно на одной скорости. Вероятнее всего, это было случайное столкновение, когда обоих занесло на повороте. Возможно, люди из «ивисы» старались перекрыть ему дорогу или заставить остановиться, но вряд ли удар был рассчитан на то, чтобы он свалился. Допустим, что это нельзя назвать преднамеренным убийством, но уж убийством во всяком случае можно. Достаточно, чтобы угодить за решетку.

– А не может ли это быть та самая «ивиса», что сбила тебя?

Папенька согласился, но как-то неуверенно, и задумчиво уставился в потолок. В минуту слабости мне пришло в голову рассказать ему обо всем, связанном с домом по улице Гильямет, и посмотреть, как он отреагирует. Но я не собирался выбрасывать на свалку тридцать с лишним лет борьбы за независимость именно сейчас, когда страх сжал мне глотку. «С домом номер пятнадцать по улице Гильямет я уж сам как-нибудь разберусь, – подумал я, – в конце концов, мужчина я или нет?» Возможно, маменька была и права, и всю жизнь ее окружали упрямые ослы. Ну да ладно – плетью обуха не перешибешь, но бывает, что и коса на камень находит.

– Я сказал Эусебии, что Себастьян в тюрьме. Не оставалось ничего иного, как что-нибудь придумать… – сказал я наконец, чтобы не поддаться соблазну выложить все начистоту. Этого было достаточно, чтобы папенька перестал созерцать потолок и пробуравил меня взглядом.

– Но ведь матери ты говорил совсем другое.

– Да, но если они заговорят между собой на эту тему, то обе версии вполне совместимы. А Бебе мне пришлось рассказать кое-что подраматичнее, чем маме…

– Знаешь, Пабло, где тонко, там и рвется…

– А мне плевать, папа, ты им тоже врешь…

– Я им не вру, довольно и того, что держу в неведении. И сделай милость, следи за своими выражениями.

– Ладно, не будем спорить. Просто сказал, чтобы ты знал.

Мы помолчали.

– Хорошо, тебе что-нибудь нужно из дома? – спросил папенька.

– Что-нибудь для чего?…

– Я хочу, чтобы ты переехал сегодня же вечером. Может быть, тебе нужна смена белья или зубная щетка? Я могу кого-нибудь послать. Надеюсь, ты сможешь продержаться хотя бы один вечер не напившись, если нет, то в баре достаточно спиртного. Сожалею, но не могу предложить тебе никаких других наркотиков.

Не обратив никакого внимания на отцовскую отповедь, я продолжал гнуть свое.

– Я должен сам заехать домой. И мне понадобится на это минимум часа два.

– Два часа, чтобы забрать смену белья? Стоит мне снять трубку, и через десять минут у тебя будет здесь все, что нужно.

– Нет, я должен поехать сам.

– Ах вот как. Зачем?

Черт тебя побери, вечно приходится выдумывать предлоги.

– Папа, есть вещи, которые никто не может сделать за другого…

– Например, найти носки во втором ящике справа?

– Например, объяснить женщине, которая тебя ждет, что ты не сможешь увидеться с ней несколько дней, потому что будешь отсиживаться в бункере.

Снова пауза. Сомнение на лице. Неужели он догадывается, что я его обманываю?

– Что ж, ладно, только постарайся поменьше болтать: чем меньше она будет знать обо всем этом деле, тем лучше для нее.

– Не беспокойся, мы будем объясняться почти исключительно знаками.

– Слушай, Пабло, мне не нравятся эти шуточки, когда речь идет о даме, с которой у тебя связь. Даже в кабаке, не говоря уж о моем доме. Неужели ты потерял даже остатки хороших манер, которые мне удалось тебе вдолбить?

– Кое-что сохранилось.

– Будь это так, ты не путался бы с замужней женщиной при живом муже. И уж тем более – не появлялся бы с ней возле своего дома. Этим ты оказываешь неуважение ее мужу и самому себе. Так что постарайся уважать хотя бы ее, поэтому выбирай выражения, когда говоришь о ней, по крайней мере в моем присутствии.

Нехорошо так говорить, но вру я ангельски. Свидание, галантное обещание, данное даме, – одна из немногих вещей, из-за которых, по мнению Почетного Магистра, можно рискнуть жизнью: вопрос чести. Но мне повезло, потому что он принял простое упоминание о женщине за встречу с любовницами вроде Дюймовочки. Лопес, несомненно, проинформировал его о наших похождениях, а его воображение дорисовало все остальное. Короче, безупречный предлог, чтобы улизнуть, и надолго. А в случае необходимости этот предлог прикроет меня на всю оставшуюся ночь.

Я тут же ушел, даже не попрощавшись с маменькой и Бебой, поскольку предполагалось, что я вернусь через пару часов.

И снова взял такси. В последний момент я попросил водителя высадить меня на Травесере, рядом с частными садами. Ни Лопес, ни Антоньито не ожидали этой остановки, я заметил, что «опель» проехал далеко вперед и остановился за квартал, когда они сообразили, что я выхожу из такси. Я вернулся к арке, которая проходит через все здание и ведет во внутренние сады. И почти сразу узнал Нико, сидевшего в небольшой компании на одной из самых укромных скамеек.

Все попрятали руки по карманам и напустили на себя вид паинек, пока Нико не подал признаков, что знает меня, и каждый тут же вернулся к своему излюбленному наркотику.

– Чего приперся?

– Мне бы немного кокаинчику, если есть.

– Порядок, сколько тебе?

– А сколько есть?

– Ну, не знаю… Если спустишься со мной, отвалю, сколько захочешь. Граммчика четыре найдется.

– Идет, беру все.

Нико, наверное, показалось, что уж как-то подозрительно легко все получается, и он счел необходимым уточнить цену.

– Сорок штук, особая цена…

– Никаких проблем. И на десять штук травки, всего выйдет ровно пятьдесят.

– Ну, мужик, это ты круто… Взял банк?

– Выиграл конкурс красоты.

– Да, никогда не знаешь, чем придется зарабатывать на хлеб. Пошли, у меня это добро в паркинге.

Мы прошли по дорожке к лестницам, которые, казалось, ведут в какие-то катакомбы. Дойдя до конца, мы очутились перед стальной дверью. Нико вытащил из замка сложенный вдвое кусочек картона, дверь открылась, и мы попали на площадку, от которой ответвлялись внутренние лестницы. Спустившись еще на пол-этажа, мы прошли через другую дверь и оказались в огромном гараже. Подойдя к древней желтоватой «корсе», Нико на ощупь пошарил под плинтусом и вытащил четыре белых пакетика. Потом передал их мне с великими предосторожностями, которые здесь, внизу, не имели никакого смысла.

– Ты только глянь, твою мать, даже не разрезанные.

– И не надо: все сойдет, лишь бы не смертельно. А трава?

Нико пошарил в паре метров под тем же плинтусом и вытащил оковалок, по форме напоминавший каблук.

– На пять штук, больше нет.

Я достал пачку банкнот и дал ему пять из десяти. Нико полез было за сдачей, но я его остановил.

– Возьми на чай – чтобы был паинькой, когда у меня настанет черный день.

Возможно, знай я, что вижу Нико в последний раз, я отдал бы ему всю пачку. Но я не знал этого.