Никаких старух у каминов: пройдя по коридору и свернув за угол, я тут же попал в большой зал, по всему напоминавший главный бар, еще более просторный, чем сени. Тут-то мне и припомнилась старая пивная реклама, в которой молодой дипломат, назначенный консулом в какую-то далекую страну, едва оказавшись там, видит экзотически размалеванную вывеску, сулящую море соблазнов. «Добро пожаловать, господин консул». Соблазнов я и без того ждал, но экзотика была немного странной: возможно, такой могла показаться Барселона иностранцу, не знаю: это был типично британский клуб, однако находившийся не в Лондоне, а в самой верхней части квартала Сарриа, и это пространственное смещение сказывалось в каждой подробности, в самой архитектуре здания, в рисунках китайской тушью, изображавших Пасео-де-Грасия начала века, в модернистских стульях, в больших вентиляторах под потолком, в отливающей синевой обивке стен и в, мягко говоря, не средиземноморских кентиях, довершавших колониальный колорит. Нет, правда, мне понравилось. И действительно, во мне шевельнулось желание напиться или встретить подходящую партнершу, с которой, кто знает, черт побери, мне, возможно, удастся второй раз за день перепихнуться каким-нибудь сумасшедшим образом. Звучал негромкий джаз. Не знаю, почему во всех изысканных заведениях джаз ставят негромко, хотелось бы знать, какого мнения об этом Чарли Паркер. Но главное, что здесь перед огромным окном с затененными стеклами, выходившим на сад и город, я увидел стойку бара, и для начала мне не нужно было ничего другого, чтобы почувствовать себя счастливым.
Я не хотел чересчур усложнять себе жизнь и поэтому спросил у официанта порцию «Гаваны» с ломтиком лимона. Это был мужчина средних лет в черном жилете и неизбежной «бабочке» – вот тут английского привкуса не чувствовалось. Я отдал ему свою карту и, когда он меня уже обслужил, увидел, как он проводит ее через щель какого-то диковинного аппарата, видимого мне с моего места. После чего я полуобернулся, чтобы рассмотреть посетителей этого ночного притона.
В общей сложности в огромном зале затерялись человек пятнадцать-двадцать: два типа, обсуждавших что-то за отдельным столиком, какая-то пара, с виду совсем не похожая на пару, небольшая компания из четырех человек на диванах в центре зала… Место показалось мне подходящим, приятным и спокойным, чтобы пропустить рюмку-другую, хотя кроме соблазнов и барселонской экзотики на британский лад от него веяло чем-то загадочным. Должно быть, этому способствовал непрестанный поток служащих, которые то поодиночке, то парами, то даже небольшими группами входили и выходили из зала через одну из бесчисленных дверей, неизменно выводивших в коленчатые коридоры, скрывавшие то, что находилось за поворотом. Задние комнаты, должно быть, не маленькие, подумал я. Более того, я готов был держать пари, что вскоре ко мне кто-нибудь присоединится. И действительно, не успел я допить свою «Гавану», как к стойке подошла одна из барышень, которые появлялись из таинственных внутренних помещений. Изысканные манеры, черное платье, похожее на дезабилье, лет тридцати с небольшим, короткие рыжеватые волосы, словом, идеальная кандидатура для рекламы «Вершков и корешков». Когда она повернулась, чтобы сказать мне «доброй ночи», я увидел, что она необычайно красива, писаная красавица, а глаза – сторожевые драконы. Не скажу, чтобы это был в точности мой тип, но мне захотелось к ней подъехать хотя бы ради того, чтобы сменить пластинку. Она положила свою сумочку в двух шагах от меня и учтиво поздоровалась. Я ответил ей с не меньшей учтивостью, чтобы дать понять, что гавайская рубашка не более чем причуда, и продолжал мелкими глоточками прихлебывать ром. Я воспользовался тем, что она заказала кампари с апельсиновым соком (забавное совпадение), попросил у бармена еще порцию «Гаваны» и с места в карьер начал клеиться.
– Разрешите вас угостить? – спросил я.
Взгляд, улыбка, полный порядок.
– Очень любезно с вашей стороны.
Короткая пауза, чтобы не показаться нетерпеливым. Очередной залп.
– Прекрасная ночь.
– Просто великолепная.
– Летнее солнцестояние: подходящий момент, чтобы пропустить рюмочку. Иначе никак не уснуть.
– Да, временами мне кажется, что спать надо только зимой.
– Весь секрет в том, как научиться спать в дневные часы.
Встав с табурета, я предложил ей место рядом с собой на том же расстоянии, что отделяло нас от стойки.
– Извините, не желаете присесть?
Было что-то в этой бабенке, хотя она и не могла быть намного старше меня, что так и тянуло обращаться к ней на «вы». Просто до жути хотелось.
– Не припомню, чтобы вы бывали здесь раньше, – сказала она.
– В первый раз. Мне порекомендовал это место приятель, который часто здесь бывает.
– Тогда, может быть, я знаю вашего приятеля.
– Его зовут Эусебио. А меня Пабло. Пабло Кабанильяс. Рад познакомиться.
Я протянул ей руку, и она ответила мне, как это часто делают женщины, позволив пожать только согнутые в костяшках пальцы.
– Беатрис.
– Красивое имя. А не перейти ли нам на «ты», Беатрис?
– Пожалуй, да.
– А ты – часто здесь бываешь?
– Два-три раза в неделю и обязательно по субботам. А как фамилия твоего друга?
– Лосано. Эусебио Лосано.
– Нет, не знаю. Конечно, есть люди, которым нравится скрывать свое настоящее имя. Люди вообще обожают фантазировать.
– Правда? Например?
– Ну, не знаю… Назваться вымышленным именем, притвориться, что ты это не ты…
– Невинное развлечение.
– Все зависит от того, кто ты и за кого себя выдаешь. Так или иначе, возможно, я действительно не знаю твоего друга. Тут бывает много народу.
– Я думал, это клуб для избранных.
– Так и есть. Пожалуй, из десяти тысяч только один может позволить себе стать его завсегдатаем. Но и так получается больше трехсот тысяч, если я правильно считаю.
– Включая партийных?
– Я знавала здесь не одного.
Я допил свою «Гавану» несколькими большими глотками. Заказал еще одну и кампари с апельсиновым соком для своей спутницы. Она отказалась, сославшись на то, что у нее еще есть. Понятно, значит, в «Женни Г.» шлюх обслуживают в баре без скидки.
– Слушай, знаешь, чего мне хочется?
– Чего?
– Чтобы ты показала мне это место. Мой друг рассказывал мне всякие чудеса, но я уверен, что почти ничего не увижу, если мы останемся здесь.
– Тебе нужен чичероне? Хорошо, бери свой стакан. – Она обратилась к бармену: – Херардо, мы забираем бокалы.
Казалось, ее чем-то привлекла мысль показать мне свою забегаловку. Она даже взяла меня за руку и потянула за собой.
– Ну-ка, посмотрим, что ты хочешь увидеть сначала: рай или ад?
– Можно выбирать?
– Конечно. Ты изучал катехизис?
– Так, в одно ухо влетело, в другое вылетело… Давай сначала в ад, предпочитаю оставлять лучшее напоследок.
– А почему ты решил, что рай лучше ада?
– Видишь ли, принято считать, что слова нагружены коннотациями, которые придают им многозначность.
– Этот Чомски – кретин.
– Я это уже понял.
– Про Чомски?
– Нет, что ты филолог.
– Ошибаешься: у меня диплом по истории.
Уже выйдя из зала, мы шли по широкому, хорошо освещенному коридору – то есть, я хочу сказать, со вкусом освещенному, – очень похожему на те, что окружают ложи в театрах: сюда выходили все двери из бара-гостиной. Ковры на стенах и на полу, картины, двери, коридоры, большие и маленькие лестницы, даже несколько лифтов. Тут тоже повсюду сновал народ: парочка симпатичных, безупречно одетых девушек, супружеская пара, шепчущая что-то друг другу на ухо, толстый господин без пиджака, в одной рубашке. Все здание в целом было, вероятно, огромным борделем, но мы находились в той его части, где все пока еще блюли приличия.
– Хочешь чего-нибудь, прежде чем спустимся?
Я подумал было, что она имеет в виду выпивку, и слегка приподнял свой почти полный стакан. Она указала на свою сумочку. Ладушки: что бы там ни было, небольшая порция мне не помешает. Мы свернули в другой коридор и оказались перед дверью без опознавательных знаков, за которой шел ряд умывальников с большими зеркалами, окруженными лампочками, наподобие театральных уборных.
