Наступал момент торжества, одно из тех мгновений, ради которых жил этот маленький человечек, – момент, когда он чувствовал, что держит публику в руках. Ни вздоха, ни шепота, ни, упаси бог, зевка – все они в его власти.
– Прекрасно, – произнес он. – Возьмем для начала трихинеллу. Trichinella spiralis,по-научному говоря. Бич людей и животных – недавние исследования обнаружили этого паразита в разных частях света. Червь обязан своим мерзопакостным существованием обычаю мясоедения. А к людям попадает преимущественно в результате поедания плоти свиньи. Ничего удивительного, что древние обитатели Леванта, как евреи, так и арабы, не допускали мясо этого грязного животного на свой стол… О, если бы они наложили запрет также на говядину и баранину! – Оратор испустил горестный вздох.
– Из свинины, приготовленной с нарушением технологии, не подвергшейся достаточной кулинарной обработке, во время переваривания в желудке начинают выделяться личинки трихинеллы. Они могут таиться в мускульной ткани хозяина сколь угодно долго – известны случаи, когда личинки сидели в своих капсулах годами. Но, когда мясо начинает перевариваться, личинки высвобождаются из капсул и проникают в пищеварительный тракт. Каждый паразит порождает тысячу себе подобных. Эти новорожденные черви пролагают путь сквозь стенки кишечника и вместе с кровью отправляются к конечной цели своего путешествия – в мускульную ткань тела. И там они будут жить, построив себе новые цисты, покуда и эта плоть в свою очередь не будет пожрана – что применительно к человеку весьма маловероятно, разве что мы попадем в плен к каннибалам южных морей. Нет – эти паразиты поселяются в нашем теле раз и навсегда. Спасения нет.
Он сделал паузу, выжидая. Пусть хорошенько припомнят каждый ломтик бекона, каждую отбивную, каждый кусочек нежного филе.
– Не могу вам передать, – голос стал глубже, торжественней, – сколько раз я был свидетелем мучений, вызванных этими паразитами, бессильным свидетелем, ибо не мог помочь, несмотря на те физиологические орудия, которые Всевышний вложил в мои руки. О, эти скрипящие плечи, эти щелкающие коленные суставы! Пораженные дыхательные органы, превращенное в решето сердце! Однажды ко мне обратился больной, много лет подряд злоупотреблявший мясной пищей. Фермер из Айовы, он каждую осень резал кабанчика. Этот несчастный не мог поднять руки на уровень плеч – так забиты были его мускулы трихиновыми цистами. Душераздирающее зрелище. Он пытался изо всех сил – тянул руки вверх, содрогался от невыносимой, режущей боли… – Речь прервалась, глаза оратора затуманились, он не сразу справился с душившим его волнением. – Скажу вам как на духу, этот звук – цисты, скрежещущие о кости и мускулы, – никогда не изгладится из моей памяти. Он всего лишь хотел поднять руку. А там как будто ореховые скорлупки внутри. Вы можете хоть на миг вообразить себе боль, терзавшую этот жалкий человеческий остов?
Молчание. Ужас в глазах слушателей. Так и надо.
– К счастью, друзья мои, ему уже недолго оставалось страдать – он погиб, не дожив до сорока лет. Коварные паразиты проникли в сердечный мускул – там завелись черви, черви, черви,дамы и господа! – Доктор скорбно покачал головой. – А все потому, что он слишком любил свинину.
Теперь настала пора проиллюстрировать доклад фокусом, похожим на тот, с помощью которого доктор (отвечая на вопрос миссис Тиндермарш) сорвал покровы с бифштекса. Из ледника, дожидавшегося своего часа позади оратора, была извлечена свиная лопатка от Туккермана, завернутая в хрустящую белую фирменную бумагу Туккермана и перевязанная фирменной же бечевкой Туккермана («Свежесть гарантируется», – прокомментировал доктор). Фрэнку Линниману было велено приготовить три тонких среза мяса и положить их на стеклышки микроскопов, выстроившихся на столе в дальнем конце сцены. Трем добровольцам из публики предложили исследовать кусочки мяса на предмет обнаружения пресловутых спиралек в образцах мускульной ткани.
Джон Хэмптон Кринк, распутник, ренегат, Фома неверующий, изо всех сил замахал рукой, но доктор даже глазом не повел. Для такого случая требуется женское изящество, крепкая маленькая ножка, хорошо развитая грудь. Ида Манц! На одну крошечную долю секунды доктор засомневался в собственной непогрешимости – если б он сразу понял, как плохи ее дела, он бы ни в коем случае не допустил эту пациентку в Санаторий. Анемия. Пустяк для такого специалиста, как он. И все кончилось провалом, одной из самых серьезных неудач в его карьере – какой урон для репутации учреждения! На похоронах родители Иды – омерзительные личности, жалкие толстосумы – только что не вслух обвиняли его, словно он не сделал все возможное, чтобы преодолеть последствия многих лет злоупотребления мясной пищей, к которому они сами принуждали дочь! И все же червячок сомнения грыз душу: быть может, он назначил ей слишком большую дозу радия? Или недостаточную? В самом деле, так ли уж чудодейственен этот чудо-элемент?
Но что толку горевать о сбежавшем молоке! Отогнав воспоминания, доктор вызвал на сцену Элеонору Лайтбоди (сногсшибательная красотка, только очень уж тощая), юную леди из Хо-Хо-Куса, штат Нью-Джерси (пришлось спросить ее имя, что за досада, последнее время имена вылетают из головы) и Вивиан Делорб, актрису с Бродвея. Все трое обнаружили очевидное доказательство, мерзких маленьких червячков, свернувшихся, точно змейки, в своих капсулах и поджидающих удобной минуты, чтобы вырваться на волю и заполонить не ожидающий ничего дурного организм. Мисс Делорб даже издала несколько вполне убедительных и весьма театральных возгласов отвращения.
Прелестное было представление, но за ним последовало кое-что получше. Сцену освободили, аудитория воспользовалась паузой, чтобы поразмыслить над качеством мяса, продаваемого лучшим мясником в Бэттл-Крик – а если оно здесь таково, то чем же торгуют в других местах! Вернувшись к вопросу, заданному мифическим У. Б. Дж., доктор сообщил подробности о строении ленточного червя, уделив особое внимание взрослой форме паразита и тем крючкам, с помощью которых головка червя крепится к стенкам кишечника человека. Убедившись, что должное впечатление на внимавшую ему публику он произвел, Келлог распорядился пронести по рядам банку с червем длиной в двадцать футов.
– Я хорошо помню этого пациента, – задумчиво проронил доктор, наблюдая, как Фрэнк Линниман совершает круговой обход, ловко придерживая банку с экземпляром. – Это был человек со средствами, юрист, достигший вершин в своей профессии, один из партнеров в крупнейшей конторе адвокатов в Нью-Йорке – полагаю, среди вас едва ли найдутся люди, не знакомые с названием этой фирмы. Этот человек внезапно скончался от осложнений, вызванных острейшей автоинтоксикацией. Во время аутопсии, в которой я имел сомнительную честь принимать участие, мы обнаружили вот это существо – в великолепной сохранности, так сказать, полное жизни. – Многие зрители побледнели. Даже Кринк. – Я решил, что стоит поделиться с вами этими воспоминаниями, – гнул свое доктор, – на случай, если вам когда-нибудь придет в голову извращенная мысль вернуться к мясоедению. Как насчет шницеля, а? Не угодно свиную отбивную с кровью?
Кто-то отважился безжизненным шепотом задать вопрос – а насколько опасны другие виды мяса, разумеется, после надлежащей кулинарной обработки?
– Это вы про оленину?! – вскричал доктор. – Куда проще проглотить личинки ленточного червя в сыром виде!
Других пациентов больше интересовали более конкретные вещи.
Доктор Келлог проявил исключительное терпение. Обрисовав своим слушателям ужасы, таящиеся в отборной свинине от Туккермана, предъявив им жуткого, безобразного червя с крючками на голове, он достиг главной цели – пробудил в них отвращение к мясу и укрепил их решимость навсегда отказаться от этой отравы. Теперь можно было на полчасика отвлечься – поговорить о гелиотерапии, Naturkulturи нудизме (все эти новшества Келлог одобрял, даже нудизм – при условии, что представители обоих полов будут строжайшим образом разделены), коснуться физиологических причин зевоты и возможностей внушения. А позже настало время предъявить слушателям, изнуренным эмоциями, перегруженным информацией, гвоздь программы.
