– Ну, – тоже подсмеиваясь, ответил Чарли, – для тебя это, конечно, сущие пустяки, но для нас, поскольку мы еще в самом начале пути, серьезная поддержка. Я благодарю тебя от всего сердца, и мои партнеры тоже. – Он помолчал, пожал плечами и шепотом сообщил: – Тысячу. Тысячу? Внутри у Лайтбоди зашевелился некий червячок, однако Уилл поднес к губам виски и тут же заглушил сомнения.

– Оч-чень рад, – сказал Уилл, запнувшись на букве «ч». Но Чарли не придал этому ни малейшего значения. Он любовно взирал на приятеля, покачиваясь на стуле. В его глазах читались искренняя благодарность и беспредельная радость.

– Ну ладно, уже поздно. – Он встал. – Надо идти. Правда пора. С удовольствием посидел бы с тобой в «Луковице». Знаешь что? Оставь-ка себе бутылку и потягивай из нее помаленьку, чтобы вымыть из желудка все эти проросшие бобы и прочую дрянь.

Он остановился посреди комнаты, на том самом месте, где прежде стояла Элеонора, и улыбнулся.

– Ну, все в порядке? – спросил он.

И все наверняка было бы в полном порядке – желудок у Уилла больше не болел, руки и ноги налились благословенной тяжестью, да и настроение было что надо, – но в этот самый момент доктор Келлог, маленькое пушечное ядро в белом халате, ворвался в палату, додиктовывая на ходу своему секретарю:

– …строжайшим образом придерживаться диеты, давать организму отдых и регулярно, с промежутками в один час, промывать желудок до тех пор, пока…

Тут он замер на месте. Во второй раз за время знакомства с Келлогом Уилл видел, чтобы этот апологет здоровья утратил дар речи.

– Что? – Он перевел взгляд с пациента на посетителя, потом обратно. – Кто?…

– Спокойной ночи, Уилл, – быстро сказал Чарли. – Надеюсь, тебе лучше. – И шмыгнул к двери.

– Вы! – возопил доктор и захлопнул дверь, отрезав Оссинингу путь к отступлению. – Я узнал вас, сэр! Я вспомнил, кто вы. Дешевый вымогатель!

– Минуточку… – начал было Уилл, но Келлог отмахнулся от него.

– А вы вообще молчите, сэр, – взревел коротышка, воздев обвиняющий перст. – Дэб, немедленно вызовите по телефону Райса и Берлея. – Он не сводил глаз с Чарли. – Пусть срочно явятся сюда.

Картинка была что надо: Уилл скорчился в кровати, Чарли прижался спиной к стене, доктор застыл у порога. Секретарь испортил немую сцену – затопал через всю комнату к телефону, чтобы вызвать санитаров. Пока Дэб взволнованно тарахтел в трубку, было очень тихо. Потом доктор произнес изумленным тоном одно-единственное слово:

– Виски!

Бутылка стояла на ночном столике, рядом с ней – полупустой стакан. Уилл переглянулся с Чарли, а в следующее мгновение доктор с кошачьей стремительностью прыгнул к столику, схватил бутылку и стакан да так шмякнул их об пол, что стекло брызнуло во все стороны.

– Вот! – пропищал Келлог, протягивая Уиллу бутылочное горлышко с зазубренными краями. – Можете сами перерезать себе горло. Или вы предпочитаете, чтобы это сделал хирург?

Никто не двигался. У Дэба был такой вид, будто он сейчас грохнется в обморок. В глазах Чарли вспыхнул огонек возбуждения, лицо приобрело выражение нахальной беззаботности. Уиллу казалось, что его голова оторвалась от тела и свободно парит в воздухе.

Дальнейшее произошло очень быстро. Явились санитары и выдворили Чарли за пределы Санатория; Оссининг получил от доктора предостережение, что, если он вновь когда-либо окажется на территории Санатория, он понесет уголовную ответственность. Медсестра подмела осколки стекла.

Доктор расхаживал взад-вперед. Уилл лежал, зарывшись головой в подушку. Наконец сестра вышла, Келлог немного успокоился, велел секретарю удалиться, тихо прикрыл дверь и присел возле кровати.

– Мистер Лайтбоди, – начал он, изо всех сил стараясь сохранить хладнокровие, – до тех пор, пока вы находитесь на моем попечении (а сейчас было бы истинным самоубийством для вас покинуть Санаторий, хотя вам, кажется, наплевать на собственную жизнь)… Вы ведь хотите жить, сэр?

Уилл кивнул.

– Так вот. До тех пор, пока вы находитесь на моем попечении, я запрещаю вам покидать территорию Санатория; посещать вас отныне могут лишь строго отобранные пациенты, да и то лишь в том случае, если ваше состояние это позволит. До поры до времени вам разрешается находиться только в палате, в столовой, гимнастическом зале и в отделении водных процедур. Вы остаетесь на очищающей диете, а завтра с утра начинаете вновь проходить полный цикл процедур. Вам все понятно?

Да, все было понятно. Уилла застукали на месте преступления, и бойцовский пыл в нем угас.

Доктор разглядывал его так, словно Уилл был какой-то необычной бактерией под микроскопом. Наступила пауза.

– Вам приходилось слышать о сэре Арбатноте Лэйне? – в конце концов изрек Келлог. – Нет? Ну разумеется. – Он внимательно посмотрел на свои ногти, потом резко поднял взгляд. – Так вот, сэр. Это один из самых прославленных медиков современности. Сейчас он работает в лондонском Королевском хирургическом колледже. Он разработал хирургическую методологию, позволяющую улучшить проходимость желудка и исправить роковые последствия автоинтоксикации. Непрофессионалы называют эту операцию «узелок Лэйна» – Лэйн удаляет небольшой отрезок кишечника, особенно подверженный загниванию. Неужели вам не приходилось слышать об этой операции?

Уилл тупо хлопал глазами. Он все еще был сильно пьян, только хорошее настроение бесследно исчезло. Направление беседы было ему не по вкусу. Вдруг стало страшно, а желудок сжался, словно его стиснул огненный кулак.

– Впрочем, это не имеет значения, – сказал доктор и опять принялся изучать свои ногти. Они были гладкие, аккуратные, а пальцы гибкие и подвижные – пальцы хирурга. – Я тоже нашел в кишечнике один вредный узелок, – задумчиво произнес Келлог. – Его пока еще не называют «узелком Келлога», но, уверен, будут называть… При помощи этой операции я избавил десятки больных, страдающих тяжелыми случаями интоксикации, от опасных симптомов – таких же, как ваши. Я это говорю вам потому, сэр, – доктор встал и ласково, почти любовно воззрился на Уилла, – что сразу после Нового года я буду вас оперировать.

Он наклонился с умиротворенной улыбкой на устах и прикрутил лампу.

– Приятных сновидений.

Это был подвал. Тесаный булыжник, известь, земляной пол и запах как от пробки, которой заткнули прокисшее вино. Повсюду всякий хлам: сломанная коляска, проржавевшие садовые инструменты, лопата с треснутой ручкой. Пыль и грязь слежались и ссохлись, прямо посредине валялся высохший трупик мыши. Чарли пригнулся, съежился, будто у него вырос горб – иначе он стукнулся бы головой о балки потолка. Брезгливо отшвырнул ногой дохлую мышь и оглянулся назад, на лестницу, вверху которой на фоне блеклого январского неба стояли Бендер и Букбайндер.

– Это же подвал, – сказал Чарли.

– Зато дешево.

Бендер кутался под ветром в длинное пальто, цилиндр словно прирос к его голове, шелковый шарф плотно укутывал шею. Джордж съежился на ступеньке, до половины спустившись в подвал; на его пьяном лице застыло выражение полнейшей тупости. Около левого глаза желтел расплывшийся кровоподтек – то ли кто-то его ударил, то ли сам где-то приложился.

Чарли зажег одну из принесенных с собой свечей. Поставил ее в угол на деревянный чурбан, внимательно осмотрелся. По крайней мере, здесь просторно. Правда, потолок вряд ли был выше пяти футов восьми дюймов. К тому же здесь было чертовски холодно, грязно, запущено. Над головой слышались звуки шагов и непонятное шуршание, словно кто-то таскал по полу взад-вперед мешки с картошкой.

– Кто живет наверху? – спросил Оссининг. Пар вырывался изо рта и повисал в спертом, влажном воздухе.

– Мать Барта, – ответил Бендер, кивнув на Букбайндера. – Это ее дом.

– Она у меня инвалид, бедная женщина, – вставил Букбайндер. – После удара у нее паралич левой половины тела. Пришлось нанять шведку, чтобы ухаживала за ней.

Но Чарли не слушал. Он думал о миссис Хукстраттен, своей «тетушке Амелии», о том, как свято она в него верит. И о вещественном доказательстве этой веры – наличных деньгах и чеках. По настоянию Бендера он написал ей несколько писем, в которых расписал чудесную новую фабрику по производству «Иде-пи», да еще приложил список несуществующих инвесторов, один солидней другого. Разливался соловьем о превосходной местной рабочей силе, о новом дизайне фирменных коробок, о великом будущем «Иде-пи», ибо этот продукт обеспечит славных американцев чудесным вегетарианским готовым завтраком, насквозь пропитанным целебными и полезными веществами. Письма распухали до двадцати, а то и тридцати страниц. Занимаясь сочинительством, Чарли обнаружил, что все эти фантазии для него постепенно становятся чем-то реальным. Он представлял фабричные цеха, видел свой кабинет за стеклянной дверью, любовался упоенным трудом рабочих – в особенности работниц, носивших облегающие юбки и приветливо шептавших ему: «Добрый день, мистер Оссининг!»