Темп установился такой бешеный, что у Чарли не было времени задуматься о происходящем. Он был рад, что занимается делом. И если Букбайндер приказывал ему наколоть еще дров, Оссининг безропотно бросался исполнять задание. Когда приехала повозка, груженная пустыми коробками, он без малейших колебаний взял на себя роль грузчика. Так прошло еще двое суток. К исходу четвертого дня появился Бендер, чтобы продегустировать продукт. Конечно, Чарли сам время от времени прихватывал с подноса немного хлопьев, да и Букбайндер тоже похрустывал ими, пытаясь усовершенствовать рецепт, но никто еще не устраивал настоящую дегустацию – с миской, ложкой и кувшином молока. Каждая партия была пронумерована и снабжена наклеенной этикеткой; у стены стояли двадцать семь корзинок, доверху наполненные хлопьями, и каждый образец чем-то отличался от своих собратьев. В одном было так много масла, что хлопья размокли; другой, наоборот, был прожарен до черноты; была пробная партия, обработанная пепсиновым раствором, призванным облегчить американским желудкам усвоение продукта; из одной корзины пахло так отвратительно, что ее пришлось убрать в самый дальний конец двора. На подстилке скопился слой мусора, на балках выступили капли воды, беспрестанно падавшие вниз.

– Наши дела подвигаются! – вскричал Бендер, снял свой цилиндр и, согнувшись, спустился в узилище. Он весь сиял, похвастался тем, что получил заказ на пятьсот коробок – за одну только картинку на упаковке. Выражение его лица изменилось, когда большая бурая капля шлепнулась с потолка на его белоснежный шелковый шарф, однако Бендер пробормотал что-то про «трудные условия» и вновь засиял улыбкой. Он похлопал ладонями, затянутыми в жемчужно-серые лайковые перчатки, и проревел:

– Ну, ребята, баста. Идем наверх, будем пробовать продукцию.

И они отправились наверх. Бендер шел первым, вел всех под холодную звездную ночь, а потом через черный ход в кухню старой миссис Букбайндер, освещенную керосиновой лампой. Джордж успел приложиться к бутылке и на входе стукнулся плечом о дверной косяк; наемный работник – его звали Хейс, просто Хейс – шел следующим, потом Чарли, замыкал шествие Букбайндер. Большой дубовый кухонный стол был накрыт грязной клеенкой. Старая миссис Букбайндер, вся скрюченная, как узловатый корень, сидела на табуретке и ухмылялась.

– Я буду судить! – просипела она каким-то жутким голосом, в котором соединились посвист и птичий клекот, при этом обнажились ее серые беззубые десны. – Если я смогу прожевать эту дрянь, значит, вы не зря старались.

Стол был накрыт на шестерых: шесть глиняных мисок, шесть оловянных ложек, шесть серых салфеток. Уселись без церемоний, потому что все устали и одурели от работы, все были рады вырваться из тесного подземелья, напоминающего один из девяти кругов ада. Бендер поочередно взял на пробу хлопьев из четырех самых многообещающих корзинок. На первой было написано: «проба № 13С, пенс, сельд., соль 2 унц., 6 порц. солода».Букбайндер торжественно насыпал каждому в миску горсть хлопьев, и Чарли подумал, что они похожи на зеленые древесные стружки. Потом Бендер шутливо произнес предобеденную молитву, Джордж пробурчал что-то неразборчивое, разлили молоко, и каждый, зачерпнув ложкой, попробовал.

Наступила тишина. Снаружи падал мелкий ледяной дождик, многозначительно стуча по оконному стеклу. Джордж сдался первым. Поперхнувшись, он выплюнул непрожеванную «Иде-пи № 13С» себе в ладонь.

– Господи боже! – ахнул он, содрогнувшись. – Меня отравили!

В следующую секунду он прижал к губам противоядие – свою бутылку. Все остальные дегустаторы – миссис Букбайндер первая – тоже выплюнули хлопья в салфетку, ладонь или прямо в миску. Кто-то вздохнул с облегчением, кто-то удивленно охнул, кто-то вскрикнул с отчаянием, кто-то скривился от отвращения. Букбайндер с серьезным видом поднялся, собрал миски и вылил содержимое в помойное ведро, предназначавшееся для свиней. Перешли к образцу «21 А».

Горела лампа. Накрапывал дождик. Ночь еще только начиналась. Все четыре образца оказались один другого хуже, и когда Букбайндер отправился в подвал за следующими партиями, никто не сказал ему ничего ободряющего. На сей раз он принес пять корзинок. Снова ложки застучали о миски.

В конце концов все двадцать семь опытных партий «Иде-пи Келлога» достались свиньям. Самым обидным было то, что даже хрюшки отказались их есть.

Оссининг, конечно, был разочарован, но не позволил себе падать духом. Ничего, это была мелкая неудача, временное поражение. Бендер что-нибудь придумает. Конечно, Букбайндер уже не вызывал у Чарли такого доверия, как прежде. К тому же поговаривали, что его переманил у Поста соперничающий концерн, ныне обанкротившийся, и что дело там было нечисто, но кто знает, правда это или нет? Если Букбайндер не изготовит съедобных хлопьев – что ж, они найдут кого-нибудь другого. Из любой ситуации есть выход.

В свои двадцать пять лет Чарли Оссининг был убежденным оптимистом. А почему бы, собственно, ему и не быть оптимистом? До сих пор судьба улыбалась ему, он знал лишь солнечную сторону жизни. Его настоящее имя было Чарльз Питер Мак-Гахи; он родился в городке Оссининг-на-Гудзоне в семье ирландских иммигрантов. Родители почти все свое время проводили, откупоривая бутылки с виски, и не слишком заботились о такой ерунде, как добывание хлеба насущного и обеспечение крыши над головой. У Чарли были все шансы на обездоленное, несчастное детство. Но не тут-то было. Появилась добрая фея в лице благодетельницы миссис Амелии Доуст Хукстраттен. Каллум Мак-Гахи, отец Чарльза, проявив колоссальную настойчивость и незаурядный дар убеждения, уговорил вдову Хукстраттен взять его на службу сторожем, дворником и управляющим ее терри-таунского поместья, а мать Чарльза Мэри устроилась там же кухаркой и горничной. Мальчику в это время было четыре года. Он был славный, приветливый, с широко открытыми глазками и сияющей улыбкой прирожденного мошенника (или пастора, магната, сенатора – это как получится).

С самого начала миссис Хукстраттен прониклась симпатией к малышу. Она одевала его в башмаки тонкой телячьей кожи, в английские твидовые пиджачки, которые не доносил в детстве ее собственный сын (тому было в ту пору уже лет двадцать пять, и он успел занять видное место на нью-йоркской фондовой бирже). Мальчуган безмерно радовал вдову. Она вновь чувствовала себя молодой, энергичной, нужной людям; ее день теперь опять обрел смысл и ритм. А самое главное – маленький Чарльз помогал ей забыть о смерти мужа.

Образование Чарли она тоже взяла в свои руки. Миссис Хукстраттен была убежденной сторонницей демократии, но все же считала, что местная школа пригодна только для голодранцев и иностранцев. Поэтому Чарли сначала учился в Пансионате для юных джентльменов, где его обучали изящным манерам, латыни, музыке, а также классическим наукам, а заканчивал он образование в Академии Святого Бэзила, в Гаррисоне. Миссис Хукстраттен переехала в более просторный дом к югу от Петерскилла, она сделала это, во-первых, для того, чтобы в большей степени соответствовать своему упрочившемуся имущественному и социальному положению (благодаря разумным инвестициям покойного мужа и стараниям сына), но также еще и для того – хоть в этом она не призналась бы никому, даже самой себе, – чтобы быть поближе к Чарли; должен же мальчик хотя бы уикенды проводить в домашней обстановке. Каллума и Мэри она тоже прихватила с собой только из-за Чарльза – отец мальчика к тому времени допился уже до такой степени, что не мог даже самостоятельно открывать ворота, а мать обзавелась целым ворохом загадочных болезней – от звона в ушах до дрожи в пальцах – и не могла больше ни готовить, ни мыть посуду, ни прислуживать по дому.

Да, у Чарли были широкие перспективы, но, как это часто бывает в подобных обстоятельствах, он пренебрегал ими. Не с самого начала, конечно, а постепенно, одну за другой, он не оправдывал надежд, которые возлагало на него приличное общество, – вместо этого Чарли все больше сближался с людьми, которых это самое приличное общество не признаёт и которые пробиваются благодаря инстинкту, врожденной сметливости, силе характера и хладнокровию. Впервые Чарли стал замечать за собой подобные качества, когда учился в Академии Святого Бэзила. В то время ему было пятнадцать лет, он умел отлично работать кулаками и быстро бегать, но при этом считался неважным спортсменом и посредственным учеником. Интеллектуальные высоты интереса для него не представляли. Решать задачи, писать диктанты и сочинения, излагать факты на бумаге – все это было для него сущей пыткой, каторгой, работой, достойной лишь узников и придурков, а обиднее всего было то, что за этот труд даже не платили. Какое там! Наоборот, это миссис Хукстраттен платила учителям, чтобы они мучили Чарли именами, датами, цифрами и прочим. Чарли хотелось поскорее оттуда выбраться. Он мечтал о том, как начнет жить самостоятельно, станет важным бизнесменом, обзаведется всем необходимым – особняком, каретой, бильярдным столом, и все увидят, что он уже не простой сын сторожа. Какое отношение ко всем этим чудесам имела Академия Святого Бэзила?